– Лика… Посмотри на меня.
Но я беспомощно помотала головой: я выглядела слишком жалко, чтобы позволить ему смотреть на меня. Проклятый дождь: он романтичен ровно до того момента, пока ты не продрогнешь до костей, а тушь не превратится в грязную мазню…
И тут ладони прекратили меня обнимать, взяли меня за плечи и отодвинули меня ровно настолько, чтобы…
Феликс собирается, о боже… Нет, слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Губы – мягкие, теплые, настойчивые – прижимаются к моим губам.
Я мечтала об этом с момента его отъезда или… нет, с того момента, когда впервые встретила его в Киеве! Бесконечное количество раз, представляя этот поцелуй и так и этак, кусая губы в бессильном отчаянии, и вот теперь, когда мечта стала явью, я словно… забыла, как это делается. Я просто одеревенела от шока.
Феликс потерся щекой о мою щеку, выманивая меня из этого оцепенения, вернулся к моему рту и прикусил нижнюю губу. Ласково коснулся верхней и снова впился в нижнюю. О господи, пожалуй мне стоило забыть, как это делается! Забыть начисто! Чтобы он смог научить меня всему заново. Вкус его губ, головокружительный запах лосьона для бритья…
– Лика… – выдохнул он. – Ну же, ответь мне…
Упрашивающая нотка в его голосе, движение его большого пальца, скользящего по моему виску, шее, рисующего тонкий след на моей ключице – и пережитое потрясение разжало когти. Я очнулась, прижалась к нему покрепче и ответила со всем жаром, на который было способно мое обессилевшее тело и мой не слишком опытный рот.
И тут сквозь сладкий туман и сумасшествие поцелуев до меня доходит, что я в футболке на голое тело, без лифчика, что эта самая футболка промокла насквозь и прилипла к груди, а мои соски от холода и возбуждения уже просто… вонзились в его грудь.
– О боже, – задохнулась я, отстраняясь от него, и Феликс понял это движение. Я вижу улыбку на его губах – потрясающую, лукавую, сводящую с ума. Он читает меня, как книгу, каждый мой жест и движение. Ох, какой соблазн снова поцеловать его, пока ему так весело, попробовать эту улыбку на вкус.
– Ты же совсем замерзла, – продолжает улыбаться он, быстро снимая куртку и заворачивая меня в нее.
– Нет, мне еще никогда не было так тепло, – возражаю я.
– Ох, Лика…
И тут меня начинает разбирать смех, и страх с отчаянием стремительно разбегаются в стороны, как букашки. Я не до конца верю, что Феликс собирался покончить жизнь самоубийством, я с трудом представляю, что будет дальше, но по крайней мере мне уже не страшно! Люди, которые могут целоваться так, как минуту назад целовались мы, – могут преодолеть все, что угодно. Могут уложить на обе лопатки любых демонов, да так легко, как… как могли бы уложить друг друга.
– Ну наконец-то! Я думала вы никогда не закончите, ребята.
Я оглядываюсь, и мои щеки начинают пылать – их словно соусом чили намазали: у вертолета, чьи лопасти уже перестали молоть воздух, стоит, прикрывшись розовым зонтиком, Изабелла, а рядом с ней – сияющая, как прожектор, Диомедея. И обе не сводят с нас глаз.
* * *
– Крис, – выдохнула Дио, бросаясь брату на шею.
– Ох, лучше бы тебе держаться от меня подальше.
А дальше последовал пассаж на… то ли на латыни, то ли на «сицилийском», как называла их язык его сестра. И судя по всему, приятного в этом пассаже было мало. Дио в долгу не осталась и отсыпала в ответ горсточку любезностей. Я испуганно прижалась к Феликсу, и он мгновенно умолк и приобнял меня в ответ.
– Теперь она считает меня самоубийцей, Дио! – перешел на русский он, видимо, только чтобы я не чувствовала себя лишней. – Как ты могла сказать ей это?!
– А как бы еще я смогла предупредить ее, что ты собираешься сделать, не вдаваясь в тайны Фальконе? Ну? Кое-какие вещи должен рассказать ей только ты!
– Ты не собирался убивать себя? – изумленно переспросила я.
Феликс прижал меня к себе еще крепче и растерянно мотнул головой.
– Ох, Лика… И да и нет.
– Знаете что? – встрепенулась Изабелла. – Прежде чем вы упорхнете в укромное место обсуждать «тайны клана Фальконе», могу я задать маленький вопросик?
Мы все повернулись к этой малышке, которая, несмотря на то что была наряжена в розовую юбочку и держала в руках не менее розовый зонт, – только что сама посадила вертолет на эту бренную землю!
– Ты десультор?! – обратилась она ко мне, хлопая ресницами. – Это ты была в теле Урсулы, так?
И, видя, что я не в состоянии ответить ничего вразумительного, она тут же повернулась к Феликсу.
– Она десультор, ведь так?! Почему ты никогда не упоминал об этом, Крис?!
– Я тоже не прочь послушать об этом поподробней, – подключилась Дио. – Это она прыгнула в вертолет и остановила тебя!
– Выкладывай все, Крис, – поднажала Изабелла. – Если, конечно, ты не собираешься прямо на этой поляне заняться с ней гораздо более важными делами.
Феликс послал Изабелле испепеляющий взгляд, я опустила глаза, тупо улыбаясь, а Дио и вовсе начала пританцовывать на месте.
– Что такое «десультор»? – робко подала голос я.
– Я расскажу тебе сегодня, – сказал Феликс.
– Вы все имеете в виду мои «перемещения»?
– О боже, это правда! – воскликнула Изабелла, роняя зонтик.
– Да, именно их, – Дио подошла ко мне и крепко обняла. Я четко ощутила, как сильно изменилось ее отношение ко мне за какие-то часы: от вежливой настороженности до почти сестринской нежности.
– Спасибо тебе. И прости за это, – она коснулась моей щеки, по которой врезала мне час назад, когда «отправляла» меня на вертолет. – У Криса будет лекарство.
Последнее слово она произнесла с каким-то особенным оттенком в голосе: видимо, речь шла вовсе не о тех лекарствах, что продают в аптеках.
– Это конечно все очень впечатляет, – подытожила Изабелла, – но мне осточертело стоять под этим дождем. И кстати, Крис, объясни, что к чему, Урсуле. Детка сейчас перепугана до смерти, потому что не помнит, что с ней случилось в вертолете и почему его пришлось сажать мне. Я думаю, ей они очень не помешают, потому что, ей-богу, она готова увольняться и укладываться в диагностическую клинику.
Феликс посадил меня в свою машину и включил кондиционер на максимум. В салон потекло живительное тепло. Он принес мне мою сумку из машины Дио и, припечатав к моему лбу поцелуй, оставил наедине с собой.
Я переоделась в сухую одежду, сожалея, что не взяла ничего более красивого и женственного, чем две простые футболки унылого цвета. В ту минуту, когда я бросала вещи в сумку, то боялась даже думать, что, возможно, представится повод надеть что-то красивое и привлекающее внимание.
Сквозь залитое дождем стекло я увидела, как Феликс снова вернулся к Диомедее и теперь договаривает ей то, что не захотел сказать при мне. Боже милосердный… Неужели он не рад тому, что я приехала и не дала ему умереть?
