А кто же тогда — я?
Снова — вне?
…Да не! Передо мной в некотором отдалении босая нога с резко выдающимся средним пальцем.
Где-то я ее раньше видел!
Моя?
О Господи! Это когда Маркел с баяном по снегу шел босой — тогда видел!
Теперь я — сын Маркела?
Ужас!
Сумел-таки приподняться на койке, посмотреться в зеркало над умывальником.
И захохотал.
Ты — сын Маркела?
Надейся!..
Сам Маркел! Скопив снова силы, поднялся, полюбовался.
Во угораздило!.. Маркелло Мастроянни! Неожиданно сипло захохотал.
— Ну, докладывай, как на койку-то угодил.
— …Я?
— Ты, ты!
— …Чтой-то смутно припоминаю…
— Давай!
— Честно шел себе по набережной… Навстречу Ясон. С козой! Вымытая, кудрявая! Чистая картинка! На веревочке ее ведет, как невесту! На одном рогу — бант. А на поясе его — пистоль. И сам тоскливо озирается — мол, где тот, кто на невесту мою покусится? Надругается над старинным обычаем? И — никого!
Ну, ясно. У нас и постановления партии и правительства игнорировались порой, не то что это. Вон главный диверсант — за бабой погнался вместо козы, израненный лежит!
Подошел к Ясону. Мирно его спрашиваю:
— А коза — за?
Тут зенки его окаянные злобой и налились.
— Не нужна мне коза! Не нужна, понял?
Стал пинать ее, та заблеяла.
Картина ясная: издевательство над животными. Семь лет дают — больше не дают!
Так… дальше.
Ну, тут он взял себя в руки, пошел прочь. Ну, тут уж я не выдержал.
— Эй, ты… коза-ностра!
Тут он и кинулся ко мне!
Видать, выстрелить, вражина, хотел, но вместо этого дал по зубам!
Ну, я с набережной и рухнул…
— И мало еще тебе!
— Да-а-а! Святому Духу с его новым пристанищем крупно повезло!
Белая дверь заскрипела… и Дева вошла!
Что за Дева?
Та-ак! К Генычу подошла! На молодых, значит, тянет? Ну-ну!
А что он навряд ли вытянет — знает, нет? Я злобно захихикал.
Она вдруг показала Генычу язык.
О-о! Разулыбался, инвалид!
И тут же вдруг захрипел.
Дева испугалась, побегла — и скоро с ней Ромка вбежал, и Тайка с ним.
Покатили Геныча в последнюю дорогу. Тайка, подняв руку, за ним капельницу несла. И Дева шла.
А я один остался. Разволновалси сильно.
И вспомнил вдруг, где я Деву видел! В электричке!.. В какой такой электричке?.. Или то был не я? Геныч там, что ли, загнулся и переселилси в меня?
А скоро и ко мне кондратий пришел! Жму кнопку в стенке, жму… работает, как же!
Явились наконец Ромка с Тайкой. И недовольные еще чем-то! Начали непрямой, закрытый массаж сердца делать, как подслушал их я. Ромка на грудь мощно жмет — как ребра не сломает? Потом Тайка два раза мне вдыхает рот в рот.
Наконец-то я добрался до нее!
Ромка вспотел весь, упарился, глаза бегают… А-а, не получается ничего?!
Глядел я на его толстые волосатые руки, дышащую сипло грудь и понял вдруг: а вот куда я перескочу, ежели загнусь!
Захихикал.
— Отбой!.. Ожил! — шапочкой пот утирая, Ромка сказал.
И просчиталси! Все-таки я вселился в него сутки спустя!
Он даже вздрогнул тогда, к зеркалу метнулся…
«Позняк метаться!» — как Геныч говорил. Ты у меня и на баяне будешь играть!
…Да, сподобился! «Великого старца» в себе приютил! Вместе с музыкальным талантом его! Теперь вместо того, чтоб операции делать, сижу и часами на баяне играю! И не могу остановиться! Рэкетиры приходят денег требовать — и в ужасе уходят: такого они не встречали еще!
Вдруг секретарша всовывается. Ведь просил же не беспокоить!
— К вам старичок какой-то рвется!
Как? Еще старичок?
— Ну, ладно, пусти.
И входит Грунин.
Вспомнили наконец-то!
Так что, когда Ромка в Египет собрался, я тут же был. Еще прикрикнул, помню, на него:
— А моя тормоза?
Заскрипел зубами, но взвалил-таки на плечо!
Так что в последний свой путь к пирамиде он, играя на баяне, шел, как русский человек!
Да и мне тоже сладко было! А то я уж и не надеялся, что увижу чего-нибудь, а тут все-таки… Так что Египет я разбойницки урвал!
И после всего нагромождения этого, эгрегоров и саркофагов, вознесений и воспарений, где, вы думаете, мы оказались? Обратно на земле. Туда, туда! Мол, там самое важное у вас! Стоило ли эгрегор городить?
И снова Санчо у себя на кладбище оказался, но — живой!
Нашли тоже венец творения!
Из командировки, всем объяснял, вернулся. Знаем мы эти командировки!
Но и мы, естественно, тоже свое место занимали в его душе. Включая баян. Нелька, конечно, зверем на это глядела, но что ж тут поделаешь: смерть есть смерть, жизнь есть жизнь!
Закинешь ногу на ногу, баян на солнце переливается.
«…Ты в ужасе глядела на меня». Старинный романс.
Но не случайно, оказалось, от Саньки горькой кинопленкой пахло — сценарий написал про все эти дела и про всех нас.
Волновался все, на студию звонил: обязательно ли в трех экземплярах надо представлять али можно в одном? Ему на это отвечали, что обычно и одного экземпляра бывает много.
Послал-таки. Переживал, конечно. Ну и, ясное дело, все зря. Вернули через два дня: почему-то надорванный с краю, а сверху — отпечаток подошвы.
А на что рассчитывал-то? Кому эти штучки-дрючки нужны? Надо реалистицки писать! Умора, ей-богу: ну кто ж может поверить, что я вот сейчас с вами говорю?
— Это точно ты?
— Точно.
Ночью по нашей меркуриновой крыше зазвенел дождь. Счастье наконец-то! Значит, торф завтра не загорится, значит, можно не погибать.
Бог — он тоже туповат слегка: все приходится повторять по несколько раз.
…Но все это после было. А мне больше нравится вспоминать момент — может, самый лучший у меня, старика,— когда еще после первой одышки я в палате лежал, любовалси собой.
И тут заскрипела дверь — и Грунин появился в полном параде.
Что вместе с им росли, вместе воевали — последние полста лет не вспоминал как-то: разошлись путя! Даже и не здоровался. А тут явился! К одру. Да и то, видать, по казенной надобности.
— Ну, ты… телолаз! Долго еще будешь нам карты мешать?
— А долго вы мной еще будете, как пушинкой, играть?
Обомлел, услышав его голос:
— А чего вообще? Старого кореша нельзя навестить?
— Ну ладно уж, садись!
Тут снова дверь заскрипела, и Ясон вошел!
Огляделся — и ко мне. Добивать, что ли, явился? Ну, давай! Давай! Души старика!
Поднял мокрый пакет — и виноград высыпал. Во утопизм пошел!
Ночью резко проснулся: чу! Приподнялся в койке — и увидел весь пейзаж. Бульдозер над тоннелем — крохотный, а тень вытянулась на весь склон. И еще какая-то лунная тень к нему крадется… Диверсант! Сыму с первой пули!
В тумбочку полез. Грунин мне как раз туда маузер сунул: сгодится. И как в воду глядел!
Но наткнулася рука на бинокль. Тоже подарок его — надо уважать. Навел окуляры на бульдозер, подкрутил маленько…
Ясон! Взорвать, вражина, хочет свой бульдозер! Задрожала рука бойца…
А с ним это еще кто? Стал подкручивать…
Тайка!.. Ну! Оборачивается, хохочет! Ясон нежно под попку ее — и в бульдозер. И сам туда.
От тяк! И гулко, на весь этот край, дверку захлопнул.
Потом я лежал в темноте и думал: кто же, в сущности, я?
Очнулся я от света и — треска бульдозера.
Снова жизнь!
Солнце! Море! Горы!
…А где тельце-то?
