Но мне надо бежать к церкви. Господи, где же этот проклятый рассвет?!!
Почему ещё нет солнца?!!
Мощёная камнем площадь открылась передо мной внезапно, стоило только выбежать из какого-то переулка и перепрыгнуть через осколки стекла. Она была просторная и голая, в окружении хмурых пятиэтажных домов - как в кольце инквизиторов. И церковь высилась посреди неё, всеми своими линиями уходя вверх, тускло поблёскивая крестами на фоне застывшего болезненно-серого неба. Она наблюдала за мной стрельчатыми окнами, разнородными из-за витражей, словно щурилась и хотела рассмотреть, какое существо прибежало на её зов.
Не помня себя, я бросилась к ней. Поздно было выяснять, кто я и можно ли мне переступать порог католической церкви. Главным было то, что его никогда не сможет переступить Лал - вот это действительно хорошо.
Несколько десятков рыжевато-янтарных мраморных ступеней вели вверх, к двустворчатой двери в форме арки. Мои ступни беззвучно завизжали, когда я полетела вверх через ступень, обжигаясь утренним холодом Дома Божьего. Быть может, именно из-за такого неуважения последняя ступенька злобно ткнулась мне в лодыжку и повергла меня на холодный камень.
Я выругалась - не смогла удержаться от этой боли, пронёсшейся подобно бою китайских барабанов по всему моему телу и впечатавшей последний, свой самый сильный удар мне в сознание. Локти и колени потеплели от крови, что щекотными потёками сбежала по рукам на мрамор, такой близкий, святой и отвратительно холодный. Я заставила себя подняться на четвереньки, а потом на трясущиеся полусогнутые ноги и побрела вперёд, уже ничерта не соображая от усталости и воя собственного тела. Мозги превратились в кашу, густую, отвратительную, но ещё способную воспринимать то, что происходило за сонмом пляшущих перед глазами цветастых пятен.
Вокруг нарастал странный, непонятный шум, как будто воет зимой холодный северный ветер, ломая ветки старых ив за окнами нашего дома и кружась в вальсе со снегопадом. Шаг за шагом я приближалась ко дверям в церковь, а этот странный гул нарастал и давил на моё сознание, прессовал его как две каменные ладони.
Запрокинув назад лохматую голову, я неустойчиво пошатнулась и снизу вверх мутно взглянула на церковь, что грозно и неприветливо нависала надо мной. Вокруг звучали голоса - сотни голосов, что-то твердящих, поющих мне или просто вопящих с таким безумием, что у меня замирали кровь и нервы вдоль позвоночника.
И эти вопли становились всё сильней и сильней на фоне завывающего ветра. Они оглушали меня и ослепляли, били слабостью под оба колена, путали и расшатывали меня, словно я стояла в самом сердце толпы, не имеющей власти коснуться меня, но могущей кричать на меня тысячами нестройных голосов тысячи невнятных проклятий. Эти проклятья камнями бились по моему отчасти угасшему сознанию, но я пробиралась вперёд, я как потерянный ребёнок неуверенно тянула дрожащие руки к дверям, а они удалялись от меня дальше и дальше, и в такие моменты стройный хор прекрасных голосов начинал тянуть молитву.
И больше всего на свете я хотела, чтобы отцовский крест был сейчас со мной.
Мои нервно подёргивающиеся пальцы поймали холодную пустоту, имеющую вид медных дверных ручек. Казалось, одно это должно было заставить меня испугаться и побежать прочь от церкви, но я точно знала, что должна спрятаться в её нутре. Я человек настолько, насколько это возможно. Что бы ни сделала со мной Лал, я - человек, я могу, я должна войти в этот Дом Божий! Я имею на это право!!
– Господи, за что, чёрт бы тебя подрал!!! - внезапно заорала я осипшим голосом и почти упала на массивные дверные ручки.
Моя тяжесть толкнула створки вперёд, и они со скрипом послушно отворились, заставив меня сделать несколько коротких торопливых шажков вперёд. В лицо мне ласково ударило слегка удушливое мягкое тело царящего под сводами церкви Покоя, наполненного теплом, ароматами воска и ладана. Из-за моей спины в церковь ворвался, сорвав грязное перо с моих крыльев, утренних ветер и тусклый призрачный свет. Внутри было тихо.
Я измученно сделала первый шаг, и ноги почти утонули в красной ковровой дорожке, что начиналась от входа и вела вперёд, к распятью. Сотни голосов что-то невразумительно кричали мне на ухо, раздражая, оглушая, доводя до исступления. Отпустив дверные ручки, я попробовала было дрожащими руками заткнуть себе уши, но это не помогло. Я слышала их, слышала их всех как собственные мысли, поднявшие бунт и зазвучавшие все одновременно. Глупый дьявольский оркестр, в котором все играют разом, не зная своих мест и партий.
Перед глазами плыло, и мир слегка покачивался, как колыбельная под рукой задремавшего отца. Сквозь густую и вязкую пелену отупения, пульсирующую и перетекающую у меня под кожей, я замечала справа и слева гладкие деревянные лавки, а за ними в неглубоких каменных нишах - мраморные статуи Святых.
Они плакали чёрной кровью.
Приподняв кружащуюся голову, я посмотрела вверх, на стыдливо укутавшийся в ризу полумрака свод церкви и ощутила, как с него подобно дождю редко и неторопливо капает тёплая, алая…
Истошный вопль поверг меня на колени. Кто-то кричал на незнакомом языке, громко, истерично - и просто в моей голове. Я пришла в ужас - так явственно звучал этот голос - и принялась судорожно оглядываться по сторонам.
Распятья, распятья, забытый кем-то на скамье молитвенник в потрёпанном переплёте - я была единственным живым существом здесь. Эту церковь освещали сотни свечей - неподвижный ореол в окутавшем меня завывании северного ветра.
Я стояла на четвереньках и не могла ничего понять. Мне казалось, что все эти люди, что-то кричащие мне вокруг меня, и существуют, и не существуют одновременно. Рядом, совсем рядом, стоит только реальности истончиться до такой степени, чтобы пропустить их голоса в моё сознание… Пустота, холодная ошеломляющая пустота, наполненная катающимся в истерике хаосом, и чисто механическая работа сердца, гоняющего по венам кровь - вот и всё, во что я превратилась.
Прошло несколько длинных минут, прежде чем я собралась остатками духа и медленно подняла руку с дорожки, чтобы выпрямиться и встать на ноги. Однако в следующее мгновенье с ужасом обнаружила на пушистом ковре выжженный отпечаток своей собственной ладони. Он медленно наполнялся кровью, как сок выступающей просто из обуглившегося и оплавившегося ворса. И пока я в изумлении рассматривала открывшуюся мне картину, меня начал охватывать странный лихорадочный жар, разгорающийся где-то в глубине тела, той чёрной и далёкой глубине, о которой я даже не подозревала. Казалось ещё чуть-чуть - и я вспыхну костром как Чёрная Тарья.
