Но я же человек! Я не вампир, и не оборотень, и даже не ведьма! Я не таю в сердце зло для этого места! Хотя бы потому, что в разбитом сердце, в этом мусоре из осколков ничего не утаишь, кроме пустоты.
Заткнув уши, я не выдержала и закричала, громко, без слов, только бы как-то заглушить всё происходящее, отстраниться от него и оказаться в своём теле как в спасительном коконе наедине только со своими мыслями. Но дотоле блаженно тянувшие молитву голоса внезапно чудовищно исказились от наполнившей их презрительной злобы и громко завизжали мне в ответ, гася мой вопль. Потом одни из них вновь что-то запели, другие наверняка осыпали меня проклятьями.
Резко выпрямившись, я поняла что плачу. Просто плачу, легко как в детстве, потому что плач - это спутник детства. Ты не можешь выразить ничего словами или жестами, ты не можешь обличить свою боль в картинах или скульптурах, но ты плачешь, плачешь, плачешь… Влажная красная пелена клубилась перед глазами, стекала по щекам, и когда я вытерла её, то увидела на трясущихся ладонях настоящую тёплую кровь, а не слёзы. Кровь, не разбавленную ничем кроме выступившего на коже холодного пота.
– Господи всемогущий!!! - завопила я, сжав кулаки, и сама испугалась той истерики, что звенела в моём голосе. - Что я тебе сделала?!! Ты забрал у меня всех - но что я тебе сделала?!! Я пришла к тебе за помощью!! Помоги мне!!. - рыдания вырвались из меня странным пугающим звуком. - Господи, помоги же мне!… Хоть кто-нибудь…
Он посмотрел на меня, ещё живой, но уже распятый на грубо сбитом из брёвен кресте. Его худое избитое тело укрыла спёкшаяся корка из пота и крови, но Он ещё был жив. И Его глаза, измученные, покрасневшие, впалые глаза смотрели на меня из-под сени чёрного тернового венка, шипы которого вонзились в Его высокий, иссечённый мимическими морщинами лоб. Я видела, как пошевелились Его дорожащие пальцы на руках и ногах, прибитых кольями к бревну и извергающими ручейки крови. Казалось, Он хотел сойти с креста и по этой красной дорожке прийти ко мне.
Ветер завыл ещё ожесточённей, как стая волков в зимнем лесу, и заставил голоса на секунду умолкнуть.
Я плакала навзрыд от окутавшего меня страха, но легко, как никогда в жизни. Что-то чёрное глубоко во мне, какой-то ехидный, до злости насмешливый голос сквозь непрерывный звон бубенцов шипел мне, чтобы я развернулась и бежала прочь из этого места. Куда угодно только подальше.
Этот голос приводил меня в ужас, но я не могла или не хотела, у меня уже не было сил ни на что. Я сидела в луже крови, сгибаясь под тяжестью мокрых крыльев и смотрела вперёд, на распятье.
Он был жив, Он был жив, хоть это казалось невероятным! Его губы, разбитые, потрескавшиеся, шевельнулись, будто Он хотел что-то сказать.
Будто Он звал меня по имени.
Я ощущала, как онемели от холода пальцы на руках и ногах, как прилипло к коже противно-мокрое платье, но я заставила себя двинуться вперёд, к Нему. Я тряслась от каждого усилия и ползла, с шипеньем выжигая следы на промокшем красном ковре, я была противна этой церкви, но я ползла вперёд, и жар во мне разгорался, поднимая свои языки в рассудку.
Казалось, я должна была вспыхнуть, но обилие крови мешало мне. Эта кровь - чья она? Кто гасит собственной кровью мой костёр, на котором мне суждено сгореть?
– Церковь - это очень оригинально, Кейни.
От этого проклятого голоса, прозвучавшего здесь, под сводами, я содрогнулась, но упрямо продолжала пробираться вперёд. Голоса в моей голове жалобно завыли и запричитали.
Шаги Лал были слышны очень явственно, хотя их вообще не должно быть: она ступала по ковру.
– Столько вкусной крови… Это ты натворила, маленькая негодница? Право же, ты не совсем безнадёжна.
Её смех прозвучал здесь как самая отвратительная ересь. Вы только посмотрите, она уже очнулась? Странно… странно… странно…
Неожиданно в голове всё сладостно поплыло как перед погружением в сон, и я щекой почувствовала упругую мягкость горячего ворса, постепенно оседающего под моей тяжестью и наливающегося пахнущей железом влагой. Оказалось, что я, преодолев несколько невысоких ступеней, упала, просто упала.
Он нависал надо мной, и крест за Его спиной словно тень был ещё внушительней. Он смотрел на меня с состраданием и каким-то ещё непонятным чувством, странным, но таким знакомым. Сто раз я видела это чувство во взгляде окружающих меня людей и сто раз высокомерно отмахивалась от него. Я почти ненавидела эти взгляды, но сейчас, в луже крови у подножия распятья, в моём сердце клубилось благоговение и благодарность.
– Что ты там видишь, Кейни? - разлетающийся сотнями отголосков, подобный хлопанью крыльев испуганно вспорхнувшей в небо птицы шёпот Лал заставил меня дёрнуться от страха. - Почему ты так смотришь на этот христианский фетиш?
Кожей я почувствовала, что она без малейшей тени страха стоит рядом со мной и безнаказанно смотрит на Него, в то время как каждый кирпичик этой церкви стремиться воспламенить во мне то святое пламя, от которого погиб не один вампир.
– Как… ты сюда вошла? - измученно прошептала я, уткнувшись лбом в начинающую обугливаться и проседать ковровую дорожку.
– Ты забыла? Мы же поменялись: я тебе кусочек моего, ты мне кусочек своего - и вуаля! Я теперь не боюсь всего святого этого проклятого мира! - вампирша гортанно рассмеялась, и впечатление было такое, что она пьянеет. - Сколько крови! Сколько крови! И, чёрт подери мою пропавшую душу, какая это кровь!
Заскрипев зубами от беспомощной злобы, я приподнялась на трясущихся руках и осторожно села, глядя вверх.
Он наклонил вперёд свою увенчанную терновым венцом голову, будто чтобы лучше рассмотреть меня и моё сердце. Крылья у меня за спиной были неимоверно тяжёлые и тянули вниз. От алой, пахнущей розами и железом сырости каждая клеточка моего тела тряслась, но я заставила себя сидеть прямо.
И тогда Он кивнул мне, и несколько капель Его смешанной с потом крови упало мне на руку. Искусанные разбитые губы дрогнули, и Он прошептал:
– Я…
Лал громко и рассерженно зашипела, как шипят змеи.
– …тебя.
Я смотрела в Его глаза и видела там сочувствие. Он улыбнулся мне - слабое движение потрескавшихся уголков губ, и я улыбнулась ему в ответ.
Но тут мои глаза краем уловили почти незаметное движение. Спокойно повернув голову, я увидела торопливо пятящуюся к дверям вампиршу. В неосязаемом ужасе оскалив клыки, она с ненавистью смотрела на Него, и пальцы на её руках напряглись, словно она собиралась вот-вот впиться когтями в видимого только ей противника. Прядки её тёмных волос, мокрых от крови, прилипли ко впалым щекам цвета надгробных статуй.
