— Вот уж нет! — горячо запротестовал Бисквит. — Я терпеть не могу Париж. Ненавижу этот город. Там полным-полно народу и все болтают по-французски, от которого меня тошнит. Ужасно манерный язык.
— Лучше говорить по-французски, чем по-дурацки.
— И вообще, мне хочется остаться здесь.
Леди Вера испытующе посмотрела на племянника.
— Почему? Что за странное влечение к этому необыкновенному месту?
— Мне здесь нравится, — упрямо сказал Бисквит. — Здесь есть какое-то тихое очарование. Мне нравится гулять вечерами в саду, попивать винцо вдали от жеманных девиц и юных ловеласов.
— Ты затеял флирт с какой-нибудь девушкой из здешних, Годфри? — напрямик спросила леди Вера.
Окажись в тот момент в Вэлли Филдс сотня племянников, которых столь же пристрастно допрашивали бы родные тетушки, ни один из них не выказал бы такого удивления, как Бисквит.
— Я? — вскричал он. — Я!
— Не знаю, так это или нет, но скажу тебе вот что. Если не хочешь потерять Энн, немедленно оставь Вэлли Филдс и вернись в цивилизацию.
К перрону подошел поезд. Лорд Бискертон помог тете подняться в вагон первого класса.
— Придумал! — радостно известил он ее на прощанье. — Вот соломоново решение. Передай Энн, что никакой свинки у меня нет, но я состою на секретной службе и отправлен на задание, суть которого не имею права разглашать. Это вернет румянец на ее щечки. Она будет думать о своем Годфри с восторгом и уважением.
Ровно в 7.10 поезд отошел от перрона. В нем ехала леди Вера, унося с собой самое неблагоприятное мнение о племяннике. Мнение леди Веры об интеллектуальном уровне лорда Бискертона, и без того низкое, упало до рекордной отметки. Она раздумывала над тем, за какие грехи Провидение покарало ее таким родством, и не могла вспомнить ничего, равного по масштабу этой каре. Она глубоко вздохнула и вернулась к единственному утешению, доступному женщинам в минуты скорби, — открыла сумочку, достала пудреницу и принялась пудрить нос.
А Бисквит бегом помчался назад в «Замок».
2
Пока шел вышеизложенный разговор, в квартире леди Веры на Дэвис-стрит, Мейфейр, Энн сделала паузу в писании, чтобы в очередной раз побеседовать по душам со своей Совестью. С памятного вечера бала Бэсингеров в отеле «Мазарин» эта Совесть сделалась совсем несносной.
— Устала? — спросила та с притворным участием.
— Нет.
— А почему тогда не пишешь?
— Не знаю.
— Может, хочешь подумать? Поразмышлять? Уж не о событиях ли в «Мазарине»?
— А что такое?
— То был очень неблаговидный поступок с твоей стороны, — сурово ответила Совесть. — Он бросает на тебя тень. Не понимаю, почему ты не прилагаешь усилий, чтобы забыть его. Ты, надеюсь, отдаешь себе отчет в том, что, запоздай Тодди Моллинг всего на минуту, этот человек тебя поцеловал бы?
— Думаешь?
— Ты и сама это знаешь. И тебе бы это понравилось. Вот что меня больше всего огорчает. Даже удручает. Именно это…
— Ну ладно, — оборвала ее Энн.
Но Совесть не так-то легко заглушить.
— Такая порядочная девушка — и нате вам! Всегда гордилась собственным благоразумием. Никогда не понимала сверстниц, которые легко попадались в ловушку вроде этой. И что же? Вешаться на шею мужчине! Тьфу!
Энн передернулась.
— Да, вешаться на шею! Когда ты помолвлена с таким приятным молодым человеком, наследником одного из высокороднейших английских аристократов! Мало того, этот молодой человек в эту самую минуту прикован к постели, и ты — его единственное утешение. «Вот уже и агония, — говорит он, корчась от боли, — и последнее, что у меня остается, — любовь Энн. Энн мне верна. Энн не бегает по вечеринкам с первым встречным-поперечным». Вот что он говорит, этот молодой человек.
— Но у него же свинка.
— И что с того?
— Это так глупо.
— Сердцу не важны размеры лица.
— Наверно, — с сомнением протянула Энн. Повисла пауза.
— А тот, другой, — продолжала Совесть. — Что ты о нем знаешь? Если говорить без обиняков, уверена ли ты, что он тебя достоин?
— С таким лицом, как у него, — конечно.
— Статистика показывает, что пятьдесят процентов убийц и прочих преступников очень симпатично выглядят. Нельзя судить по внешности.
— Он единственный по-настоящему романтичный из всех моих знакомых.
— Романтичный! Вот в чем твоя беда, — уличила ее Совесть, попав в самую точку. — Знаешь, кто ты? Глупая, сентиментальная школьница. Да, именно так. Романтика! Что за чушь! Тебе мало романтики в том, чтобы стать будущей графиней Ходдесдон? Мне стыдно за тебя.
— Мне надо письма писать, — сказала Энн.
Она вернулась к своему занятию. Сколько идиотов поспешили пожелать ей счастья, хотя им следовало бы знать, что ей совсем не по душе брак с лордом Бискертоном… Она строго одернула себя. Вот за такие мысли Совесть безжалостно грызет ее в последние дни.
«Дорогая леди Корсторфайн, — прилежно вывела она. — Как мило с вашей стороны…»
— Тьфу! — вырвалось у нее.
Она отложила ручку. Сил нет писать.
— ? — безмолвно вопросила Совесть.
— Ладно уж, — послушно ответила Энн.
Она добила письмо к леди Корсторфайн. Две страницы девической чепухи, от которой у нее зубы заломило. Потом взяла следующее из стопки писем.
«Лесной замок»,
Малберри-гроув,
Вэлли Филдс
Дорогая Энн. Боюсь, что ты уже забыла меня…»
Энн взглянула на подпись.
«К. Вэлентайн».
Чувство, похожее на острую ностальгию, охватило Энн Мун. Кичи Вэлентайн! Девушка, с которой они так весело провели время на пароходе, когда плыли из Америки. С тех пор прошел целый век. Она почувствовала себя виноватой. Она заводила дружбу с легкостью котенка, а Кичи искренне полюбила. Расставаясь на вокзале Ватерлоо, обе обещали другу часто встречаться… И вот уже столько недель она в Англии, а ни разу даже не вспомнила о Кичи.
Ох уж эти пароходные знакомства!
Чтение письма только усилило чувство вины. Бедняжка Кичи! Она, видно, помирает со скуки. Этот ее дядюшка, должно быть, был душой общества у вустерских гвардейцев, но для юной девушки он негодная компания. Правда, в письме упоминалось про какого-то соседа, некоего мистера Смита, по-видимому, очень приятного, но о нем было сказано вскользь, зато очень много об отсутствующем Мервине Флоке. От Мервина, судя по всему, уже с месяц не было весточки, и это огорчало Кичи Вэлентайн гораздо больше, чем привычка дяди Эвералда спать после обеда, храпя, как полковая труба.
Энн опять отложила ручку. Ее жгло желание помочь ближнему. Письмо, полученное как раз в первый свободный вечер, выдавшийся у нее за последние дни, придало ей решимости. Хозяйки, по счастливому стечению обстоятельств, тоже не было дома. Следовательно, можно и нужно немедленно отправиться прямо в этот «Замок», забрать Кичи и поехать куда-нибудь вместе поужинать. А потом они придут сюда и всласть поболтают.
Ее двухместный автомобиль стоял за углом. Спустя десять минут, выяснив, что дорога в Вэлли Филдс лежит через Слоан-сквер, Клэпхем, Брикстон и Херн Хилл, она отправилась в путь. Спустя полчаса она подъехала к Кастлвуду. Спустя тридцать две минуты ей сообщили, что мисс Вэлентайн нет дома, — Она ушла в кино с мистером Смитом из «Заводи», — доложила Глэдис.
— Хорошо, скажите, что я наведывалась.
Энн почувствовала себя слегка уязвленной. Разумеется, нельзя отказывать Кичи в невинных удовольствиях, которые она могла урвать от жизни, но экспедиция по спасению потерпела неудачу. Благородный порыв скрасить монотонность жизни в Кастлвуде пропал втуне; несмотря на жалостные истории о несчастной доле, у Кичи, оказывается, всегда под рукой какой-нибудь Смит, который помогает справиться с тяготами жизни.
Взгляд ее привлекло сверкание воды по ту сторону дороги. Она подошла к берегу и стала смотреть на лебедей. Нельзя сказать, что они показались во всей красе. На Малберри-гроув опускались сумерки, и Эгберт с Перси собирались спать. Оба плыли по воде, спрятав головки под левое крыло, и если есть зрелище, более утомительное, чем лебедь с головкой, спрятанной под крыло, так это два лебедя в этой самой позиции. Энн отвернулась, и в тот же момент обнаружила, что ее тет-а-тет с природой нарушен. О калитку дома под названием «Уголок» опирался молодой человек. К улыбающимся небесам подымался табачный дым.
Энн направилась к машине. В провинциальном уюте Малберри-гроув было нечто интимное, привносившее в пребывание мужчины и женщины с глазу на глаз некую неловкость. У Энн было чувство, будто ее закрыли в одном купе наедине с этим молодым человеком и тот вот-вот ввяжется в разговор, спросив для начала, не мешает ли ей дым его
трубки.
Но когда он-таки начал разговор, то не затем, чтобы спросить разрешения курить. Когда она проходила мимо него, у него вырвался громкий возглас. В ту же секунду калитка распахнулась, и молодой человек вырос рядом с Энн.
