Вчера от адвоката Гоха поймал письмо с фотографией от сожительницы Соньки и сейчас, примостившись на тощем своем «сидоре» в углу камеры, сочинял ответ: «Здравствуй, Сонечка! Маляву с фоткой получил, вот только ты тут не одна, а автобус позади тебя, ну да черт с ним, а вот солдат, что возле тебя трется? Не знаешь, поди, я вот тоже не знаю. Фотографии у меня моей нет, поэтому и отправить-то тебе, голубушка, вроде нечего, но я вот тут чуть пониже нарисую для тебя». И Гоха старательно изобразил колосящееся поле, посередке которого, печально повесив голову, красовался мужской член. «Это, Сонечка, хуй, пшеницу клюет. А насчет того, что у тебя волосы выпадают, могу посоветовать — побрей свою дурную башку наголо и тогда уж точно никто не заметит, что у тебя волосы редкие…»
— Гоха! — оторвал его от писанины положенец хаты — растормоши-ка парнишку читинского.
Через небольшое отверстие в потолке на Сатану пришла малява от Ушана, которому с воли за Олега отписал Дурак.
— Иди, Сатана тебя зовет — осторожно разбудил Святого Гоха — можно, я пока подремлю чуток на твоем месте?
— Заваливайся, если не вшивый.
Гоха почесал задницу и пошел дописывать, вши жрали его живьем. От нехватки кислорода поташнивало, и в хате не то что воняло, но парашей несло. В одних трусах, мокрый от пота, Олег взобрался к единственному окну камеры, возле которого обосновался положенец и, воткнув лицо меж прутьев решетки, жадно и глубоко вдохнул в себя весну.
— Тебя что так жутко обзывают?
— Сатаной — то? — он наклонил, показывая Святому бритый череп — три шестерки видишь? На малолетке накололи, это знак сатаны, вот и прилепилось кликуха.
— А зовут тебя как?
— Да так и зови.
— Че звал?
— Малек со свободы подканал, насчет тебя.
— От кого?
— Ты не знаешь, наверное: Дурак, Ушан…
— Не знаю.
— Что отпишем?
— Пока все путем, прессовать начнут, закипишуем.
— Ништяк. Гоха, чифирку сваргань.
— Я не чифирю — поморщился Святой.
— Тогда закуривай.
— И не курю.
— В карты — то хоть шпилишь?
— А какой русский не любит быстрой езды?
— Во — обрадовался Сатана — это уже лучше. Вон маменькин сынок носом клюет, видишь? Давай в одну лапу его задерем?
— Во что?
В двадцать одно.
***
Калина гулял на волюшке. Ловец с Князем парились в читинской «кадушке» и стали для него не опасны. Торопыга, кент их, нет-нет, но мелькал в городе, правда, поджавши хвост, и опасности для Игоря тоже не представлял, а вот Гоцманом пора было заняться. Автоматы, шумевшие на «Акации», хранились у Торопыги и, выпросив один якобы для дела в другом городе, Калина стал готовиться.
Двадцать второго апреля «Хонда», в которой на заднем сидении развалясь, дремал Гоцман, остановилась на красный сигнал светофора на перекрестке улиц Калинина и Полины Осипенко. В левом ряду, чуть впереди иномарки плавно тормознул мотоцикл, человек в гермошлеме, сидящий за водителем, засунул руку в спортивную сумку и не вынимая из нее автомата, чтобы стреляные гильзы не сыпались на асфальт, полуобернувшись к «Хонде», нажал на спусковой крючок. Получив одиннадцать пуль, три из них в лицо, Санька покинул эту грешную землю спящим. Мотоцикл ушел под красный свет, за ним рванул, но уже под зеленый, белый «Москвич», в котором страховал убийц Черный. Через неделю Калина вернул Торопыге автомат и тот понял, что хотя и косвенно, но помог Игорю завались своего лучшего друга. Следующим должен был стать сам Торопыга. Воевать с Калининой бригадой Толян собздел, Святой сидел, а вот Агей ховался где-то в Чите и потратив два дня на осторожное рысканье по темным хатам, Торопыга нашел первомайца.
— Гоцмана мякнули, слышал? Теперь-то уже ясно, что это Калина. Собери, Андрюха, шпану, да перестреляйте его кодлу бешенную, сам я не могу, он за мной пасет и людей для такой делюги у меня не хватит. Оружие я вам дам.
— А с чего ты взял, что Гоцмана бригада Калины убрала?
— Чувствую, понимаешь, чувствую.
— Это не аргумент и вообще, Толян, я в данный момент тоже один. Ты же в курсе, что наших всех пересадили. Крутись сам, а мне пацанам помогать нужно, адвокатов нанимать, передачи собирать. Вот от Святого недавно прилетел, менты его крепко жарят.
Торопыга уехал не солоно хлебавши и понимая, что Калинина банда теперь будет за ним охотиться, затырился, не подъезжая даже к тюрьме, где его каждый день ждал Ловец.
***
Первое мая Святой справлял в карцере, куда без видимых причин его устроил Мессер. В одних трусах, босиком и облитых холодной хлорированной водой, тусовался он по бетонному полу узенькой хатке подвала. Не кормили уже четвертый день. «Забыли меня что ли? Хотя нет, хлорочкой поливают регулярно. Жрать охота» — но чувство голода, это было всего лишь чувство, тем более не душевное, а всего лишь физическое, а значит, и бороться с ним нужно было физически. На приступок параши, называемый в тюремном обиходе «китайкой», Олег примостил кисть левой руки и огрызком красного кирпича в кровь раздолбал пальцы. Теперь стало не до баланды и даже чуточку теплее. «Что там у меня дома творится? Здравствуй мой любимый папа…» — вспомнились строки из Игорешкиного письма. «Хорошо хоть, Максим более-менее взрослый и с женой мне судьба угодила…» — с женой судьба ему не угодила, но он пока этого не знал. Таким же голодным, дроглым и саднящим выдался и следующий день. Зато третьего к обеду все резко кончилось. На плохо слушающихся ногах, его почти волоком утартали в баню, заставили под прохладным душем шустро ополоснуться и длинными шумящими коридорами централа повели в административное крыло здания. Спустя пять минут все выяснилось — приехал адвокат, но это был не Жабинский. Высокий, плотный, а может слегка тучноватый мужик лет сорока пяти.
— Здравствуй, Олег, — как старому приятелю подал он подследственному широкую ладонь — я — Подойницын Семен Михайлович, но это так — поближе пододвинулся он к столу, — для посторонних, для тебя я просто Михалыч.
Святой выжидающе молчал и адвокат продолжил.
— Меня нанял Агей, знаешь такого?
— Предположим.
— Да не мент я — стукнул себя кулаком в грудину Михалыч.
— Не мент говоришь, ну поживем, увидим, а пока расскажи, что в Чите новенького.
— Гоцмана грохнули, в курсе?
— Читал, про этот случай даже в Иркутской прессе намарали, еще что?
— Что Культурный к ворам летал, знаешь?
— Куда?
— В Москву.
— Нет.
— Про «Акацию» хвалился, так что твою медаль он получил. Один из воров за кипишь, который ты со своими ребятами засадил на турбазе, отметил Пал Палыча и на другой день ему, видимо чечены башку со снайперки продырявили.
