и трава. Главным образом здесь росли корявые раскидистые кусты можжевельников, которые предпочли укорениться прямо в твердой скале. С самого начала это место стало одним из моих любимых прибежищ. Я успел сделать множество зарисовок этих цепких кустов, часть которых, как я искренне полагаю, будет постарше знаменитых секвой и ливанских кедров.
Восхищенным взглядом окинув пейзаж, залитый ярким светом безоблачного утра, я поначалу не заметил ничего необычного. Как всегда, на островках рыхлой земли виднелись следы оленьих копыт, но, кроме них да еще отпечатков моих собственных ног, оставленных в предыдущие посещения, здесь не было признаков никаких других гостей. Несколько разочарованный, я уже решил, что светящееся вращающееся колесо останавливалось где-то далеко в космосе, а не на этом холме.
Затем, подойдя ближе к спуску с гребня, я обнаружил в укромном местечке нечто, прежде скрытое от моего взгляда деревьями и гранитными выступами.
Это был гурий – пирамидка из гранитных осколков, и ни в одну из моих предыдущих вылазок в горы я ничего подобного не встречал. Сооруженный в форме звезды с пятью тупыми углами, он возвышался, доставая мне до пояса, в центре участка, покрытого просеянным грунтом и песком. Вокруг росло несколько горных флоксов. С одной стороны чернели обугленные останки дерева, пару лет назад уничтоженного ударом молнии. С двух других сторон сходились прямым углом высокие стены, к которым льнули несколько кустов можжевельника. Они напоминали изогнувшихся драконов, цепкими когтями вгрызшихся в расколотый утес.
На вершине этой странной груды булыжников, в самом центре, я обнаружил тусклый, холодно поблескивающий камень с пятью острыми выступами, которые повторяли контуры звезды. Я пришел к выводу, что камень этот, несомненно, огранен искусственно. Он был из неизвестного мне минерала, который – совершенно определенно! – никогда не добывали в здешних краях.
Я ощутил восторг первооткрывателя, полагая, что набрел на доказательства инопланетной тайны. Гурий, с какой бы целью ни был сооружен и кто бы ни были его строители, появился тут этой ночью, ибо я побывал на холме аккурат накануне перед самым закатом и непременно увидел бы эту пирамидку, будь она здесь в то время.
Почему-то я раз и навсегда отмел любое допущение о причастности к ее строительству людей. Мне в голову пришла странная мысль, что путешественники из чужих миров заглянули на этот холм и оставили таинственный знак своего здесь пребывания. Таким образом, загадочное ночное происшествие хоть сколько-нибудь прояснялось, пускай объяснялось и не вполне.
Завороженный этой сверхъестественной тайной, я остановился на краю песчаного островка, футах в двенадцати от самого гурия. Тут в голову мне пришла одна фантастическая догадка, и я, мгновенно загоревшись азартом, сделал шаг вперед, чтобы исследовать это сооружение подробнее. К моему крайнему изумлению, оно отступило назад, сохраняя то же самое расстояние между мной и собой. Я делал шаг за шагом, но земля подо мной уплывала вперед, точно движущаяся дорожка; мои ноги ступали в свои прежние следы, и я оказался бессилен хотя бы на дюйм продвинуться к цели, которая так очевидно была практически на расстоянии вытянутой руки! Мои движения ничто не сковывало, но голова кружилась все сильнее, и это головокружение очень скоро стало граничить с тошнотой.
Мое замешательство легче вообразить, чем выразить. Казалось очевидным, что либо я, либо природа внезапно сошли с ума. Происходящее было абсурдным, невозможным – оно попирало все основополагающие физические законы. Каким-то необъяснимым образом пространство вокруг гурия обрело новое загадочное свойство.
Чтобы исследовать наличие этого гипотетического свойства глубже, я бросил попытки прямо приблизиться к гурию и двинулся вдоль границ пятачка, время от времени пытаясь подойти под другими углами. К странному сооружению, как выяснилось, невозможно было подобраться ни с какой стороны: при любой попытке земля неизменно начинала свое зловещее движение на расстоянии двенадцати футов от него. Гурий, в сущности, мог находиться в миллионах миль отсюда, в бездне между мирами!
Некоторое время спустя я бросил свои странные и напрасные эксперименты и уселся под одним из нависающих можжевеловых деревьев. Я обдумывал явившуюся тайну, и она сводила меня с ума, вызывала какое-то сумасшедшее ментальное головокружение. Но зато она привносила в установившийся порядок вещей восторг нового и, возможно, сверхъестественного. Она говорила о скрытых беспредельных мирах, которые я тщетно жаждал исследовать, и побуждала мою лихорадочную фантазию к неудержимым полетам.
Усилием воли прекратив строить догадки, я тщательно зарисовал звездообразный гурий со всех сторон. Разумеется, существа, которые возвели его, должны были оставить следы. Однако никаких видимых отпечатков нигде не было, и я ничего не мог узнать из расположения камней, сложенных с безукоризненной аккуратностью и симметрией. Я все еще ломал голову над пятиконечным объектом на вершине, ибо не припоминал ни одного земного минерала, который мог бы сравниться с этим веществом. Для лунного камня или хрусталя он был слишком темным, а для алебастра – слишком прозрачным и блестящим.
Время от времени, пока я сидел, делая зарисовки, на меня вдруг веяло тем пряным ароматом, который затопил мою хижину ночью. Он возникал и исчезал, и всякий раз я подозревал, что он мне мерещится.
Некоторое время спустя я поднялся и тщательно осмотрел холм, чтобы узнать, не оставили ли загадочные гости еще каких-нибудь следов своего пребывания. На одном песчаном пятачке на глаза мне попался необычный отпечаток, похожий на узкий трехпалый след какой-то немыслимой гигантской птицы. Неподалеку обнаружилось небольшое углубление – извлеченный оттуда обломок камня, несомненно, был использован в строительстве пирамиды. Трехпалый след был едва виден, точно оставивший его был не тяжелее перышка. Однако за исключением этой сомнительной улики мой поиск не дал абсолютно никаких результатов.
В течение последовавших недель необъяснимая загадка, на которую я натолкнулся, преследовала меня с неотступностью мании. Возможно, если бы мне было с кем ее обсудить, если бы кто-то мог пролить на нее спокойный и трезвый свет технического знания, я хоть отчасти освободился бы от наваждения. Но я был совершенно один, и, насколько мне известно, тогда в окрестностях гурия других людей не появлялось.
Несколько раз я возобновлял свои попытки приблизиться к гурию, но неслыханное, невероятное свойство незримого расширения, эффект бегущей дорожки, по-прежнему были присущи пространству вокруг, точно призванные охранять его от вторжения незваных гостей. Столкнувшись с бессилием законов земной геометрии, я порой ощущал безумный ужас человека, перед которым в мнимой надежности уютного мирка ограниченных вещей вдруг разверзлась зияющая бездна беспредельности.
Я сделал карандашную зарисовку еле заметного узкого отпечатка трехпалой ноги, пока гуляющие в Сьеррах ветры не занесли его, и по этому единственному следу пытался воссоздать в воображении побывавшее
