сети ее жениха.
Эмбервилль вернулся, когда в темном небе уже висел грузный месяц, похожий на набрякший кровью рожок. К невыразимому моему облегчению, присутствие Эвис, похоже, оказало на моего друга в высшей степени целительный эффект. Едва увидев ее, Эмбервилль вышел из своего странного помрачения, которое, как я опасался, завладело им бесповоротно, и стал почти прежним. Возможно, все это было лишь для отвода глаз, с целью скрыть свои истинные намерения, но я тогда ничего не заподозрил. Я уже хвалил себя за то, что применил верное средство. Мисс Олкотт, со своей стороны, испытывала явное облегчение, хотя я ловил ее устремленные на него слегка обиженные и озадаченные взгляды, когда порой он вдруг ни с того ни с сего вновь впадал в мрачную рассеянность, будто ненадолго забывая о невесте. Однако в общем и целом это было превращение, которое в свете его недавней хмурой отрешенности иначе как магическим назвать было нельзя. Посидев для приличия с ними еще некоторое время, я в конце концов пожелал им доброй ночи и удалился к себе.
На следующее утро я заспался и встал очень поздно. Эвис с Эмбервиллем, как выяснилось, уже ушли, захватив с собой ланч, который выдал им мой китайский повар. По всей очевидности, они отправились вместе на пленэр, и я понадеялся, что мой друг уверенно встал на путь выздоровления. Мне почему-то даже в голову не пришло, что он повел ее на луг Чапмена. Зловещая тень последних событий начинала рассеиваться; я порадовался, что теперь могу с чистой совестью снять с себя ответственность, и впервые за неделю смог наконец всецело сосредоточиться на работе над романом.
Вернулись эти двое в сумерках, и я немедленно понял, как жестоко ошибался. Эмбервилль снова замкнулся в угрюмом молчании. На фоне его, высокого и широкоплечего, его невеста выглядела совсем маленькой, несчастной и насмерть перепуганной. Такое впечатление, будто она столкнулась с тем, что было за пределами ее понимания, и справиться с этим ее человеческой психике оказалось не под силу.
Ни он, ни она за весь вечер толком не проронили ни слова. Они не рассказали мне, где были, – впрочем, если уж на то пошло, спрашивать было излишне. Молчаливость Эмбервилля, как обычно, проистекала, видимо, то ли из угрюмого настроения, то ли из мрачной задумчивости. А вот Эвис, на мой взгляд, находилась в двойном напряжении, как будто, помимо некоего ужаса, во власти которого она пребывала, ей воспрещено было говорить о событиях и переживаниях дня. Я знал, что они ходили на этот проклятый луг, но не понимал, ощущала ли сама Эвис присутствие странной потусторонней сущности или же была просто напугана нездоровой переменой, которая произошла там с ее возлюбленным. В любом случае теперь совершенно ясно было, что она целиком и полностью ему подчинена, и я корил себя за то, что вообще пригласил ее в Боумен, – хотя время самых горьких сожалений было для меня еще впереди.
Вся последующая неделя прошла в точности так же: художник с невестой ежедневно совершали вылазки, Эмбервилль держался все с той же непонятной зловещей отчужденностью и скрытностью, а девушка выглядела все такой же беспомощной, напуганной, напряженной и покорной. Я не представлял, чем все это закончится, но боялся, что нехорошие перемены в характере в конце концов приведут Эмбервилля к некоему психическому расстройству, если не к чему похуже. Все предлагаемые мной развлечения и вылазки на природу мои гости последовательно отвергали, а несколько прямых попыток расспросить Эвис натолкнулись на стену чуть ли не враждебной уклончивости: надо полагать, Эмбервилль потребовал от нее не рассказывать ничего и, по всей видимости, ловко обманул относительно моего подлинного к нему отношения.
– Вы его не понимаете, – твердила она. – У него очень непростой характер.
От загадочности всего происходящего голова у меня шла кругом, но мне все отчетливее казалось, что и сама девушка сильнее и сильнее, вольно или невольно запутывается в той же фантасмагорической паутине, которая уже оплела моего друга.
Я предполагал, что Эмбервилль написал несколько новых пейзажей с лугом, но мне он не показал ни одного и ни словом о них не обмолвился. Со временем мои воспоминания о луге приобрели необыкновенную яркость, граничившую с галлюцинаторной. Невероятная мысль о какой-то силе или сущности, злой и даже вампирской, незримо обитавшей на лугу, против воли укоренилась в моем сознании и стала убежденностью, в которой я сам себе не признавался. Этот луг не давал мне покоя, мысли о нем неотступно преследовали меня, жуткие и в то же время притягательные. Меня одолевало необоримое болезненное любопытство, нездоровое желание снова отправиться туда и разгадать, если получится, его загадку. Я нередко думал о словах Эмбервилля относительно genius loci, который обитал на лугу, и о человекоподобном видении, которое, видимо, каким-то образом было с ним связано. Кроме того, я ломал голову над тем, что же такое художник мог увидеть в день, когда задержался на лугу дотемна и вернулся домой в неописуемом ужасе. Похоже, повторить этот эксперимент он не отваживался, несмотря на неведомую, но неоспоримую власть, которую это место над ним имело.
Развязка наступила резко и неожиданно. Однажды мне понадобилось отлучиться по деловой надобности в город, и вернулся я только поздно вечером. В темном небе над чернеющими силуэтами поросших соснами холмов висела полная луна. Я ожидал найти Эвис и моего друга в гостиной, однако их там не оказалось. Ли Синг, мой верный мастер на все руки, сообщил мне, что они вернулись к ужину. Часом позже, пока девушка сидела у себя в комнате, Эмбервилль втихомолку куда-то отбыл. Когда Эвис несколько минут спустя спустилась в гостиную и обнаружила, что жениха нет, она пришла в неописуемое волнение и отправилась, судя по всему, за ним следом, не сказав Ли Сингу ни куда идет, ни когда вернется. Все это случилось тремя часами ранее, и ни он, ни она до сих пор так и не появились.
Леденея, я слушал рассказ Ли Синга и в душе моей крепло черное ужасающее предчувствие. Я не без оснований полагал, что Эмбервилль поддался искушению во второй раз побывать на этом чертовом лугу в ночное время. Видимо, зов потусторонней силы оказался сильнее ужаса перед тем, что ему довелось пережить в прошлый раз, – уж не знаю, что это было. Эвис, понимая, куда он пошел, и, вероятно, опасаясь за его рассудок – или жизнь, – отправилась его искать. Меня охватила твердая уверенность в том, что им обоим грозит какая-то опасность – что-то жуткое и неназываемое, во власти
