жемчуга, – сказала она своей горничной, и девушка вздрогнула. Платье только что прибыло и должно было быть зарезервировано для будущих лондонских триумфов.
– Последнее, миледи?
Ленор кивнула.
– Да, я хочу выглядеть сегодня как можно лучше. и если бы я не боялась, что меня сочтут слишком заметной, я бы надела свои бриллианты.
Девушка уложила красивые волосы в тугие золотые локоны и закрепила знаменитые жемчужины на белых запястьях и вокруг изящной шеи. И Ленор оглядела себя в венецианском зеркале. Довольная улыбка медленно озарила ее лицо.
– Ну что? – бросила она через плечо.
– Прекрасно, – выдохнула девушка, которая гордилась красотой своей госпожи. – О, прекрасно, миледи! Но разве не жаль надевать его сегодня вечером?
Ленор покачала головой.
– Я бы надела что-нибудь получше, если бы у меня было, – тихо сказала она. – А теперь спускайся вниз и скажи мне, когда вернется лорд Лейчестер.
Девушка уставилась на нее, а затем улыбнулась. В конце концов, ее светлость получила от него сообщение и знала, когда его ждать! Она спустилась вниз и осталась в зале для слуг, высматривая лорда Лейчестера.
Пробило семь часов, и карета, посланная встречать гостей, вернулась. Лорд Бошамп был высоким, статным пожилым джентльменом, который ненавидел путешествовать так же, как ненавидел все остальное, что доставляло ему какие-либо неприятности или неудобства, а остальные были усталыми и пыльными и, как правило, тосковали по мылу и воде. Граф и графиня встретили их в холле, и в суматохе и суете Лейчестера не хватились.
– Не торопитесь, лорд Бошамп, – сказала бедная графиня. – Мы приготовим ужин в половине девятого, – и в глубине души ей хотелось, чтобы она могла вообще отложить его, потому что Лейчестер не пришел.
– Что нам делать … что нам делать? – воскликнула она, когда граф стоял в дверях ее гардеробной с пальто в руке.
– Делать! – парировал он. – Продолжать без него. Это происходит из-за того, что ты ублажаешь единственного сына, пока он не превратится в сумасшедшего. Бедная Ленор! Мне жаль ее! – и он вышел, нахмурившись.
– Он не пришел, миледи! – пробормотала горничная, войдя через несколько минут в комнату Ленор. – Гости лорда Бошампа прибыли, но лорд Лейчестер еще не пришел.
Ленор стояла у открытого окна и обернулась с внезапной улыбкой. Звук лошадиных копыт ударил ей в ухо.
– Да, это он, – сказала она. – Он уже здесь, – и она закрыла окно и спокойно села.
Лейчестер въехал во двор на лошади, которую одолжил у доктора, и, бросив уздечку конюху, поднялся по каменным ступеням и прошел через холл.
За исключением некоторых слуг, вокруг никого не было, все они разошлись по своим гардеробным, и он поднялся по лестнице в тишине и без помех. Склонив голову и волоча ноги, ибо долгое бдение и часы волнения сказались на нем, он стоял перед комнатой Лилиан. Достойно внимания, что в это его ужасное возвращение он, как само собой разумеющееся, первым подошел к ней и, тихонько постучав, вошел.
Было темно, и лампа горела тихо, но она, привыкшая к тусклому свету, ясно видела, что что-то случилось.
– Лейчестер! – воскликнула она. – Что … как, дорогой? Где ты был весь день и всю прошлую ночь? Ты не пришел ко мне и … – она замолчала, когда он сел рядом с ней и положил руку ей на голову. Рука была горячей, его лицо было белым, изможденным и измученным, и все же каким-то странно умиротворенным, с отсутствующим, мечтательным выражением на нем.
– Лейчестер, где ты был?
Он наклонился и поцеловал ее.
– Лил, – сказал он, и в его голосе было великое спокойствие, хотя он был усталым и хриплым, – ты будешь храброй хорошей девочкой, пока я тебе говорю!
– Ах, Лейчестер! – только и пробормотала она.
– Ну, Лил, я нашел ее … я вернул ее … мою бедную Стеллу.
Ее рука накрыла его руку, и ее нежное лицо стало белым, как слоновая кость.
– Вернул ее!
– Да, – сказал он тихим голосом. – Я разгадал тайну, нет, не я. Это было решено для меня более могущественной рукой, чем любая человеческая, смертью, Лил.
– Смерть, Лейчестер! Она не умерла! О, Стелла, Стелла!
– Боже упаси, – выдохнул он. – Нет, нет, она жива, хотя все еще страшно близка к смерти. Я оставил ее лежать бледную, неподвижную и слабую, как сломанная лилия. Моя бедная, милая дорогая! Но она жива, слава Богу! Она жива! А теперь ты хочешь узнать то, что нас разлучило, Лил?
– Скажи мне, – попросила она.
Сидя там, чувствуя, как ее любящее, сочувствующее сердце бьется рядом с его, он рассказал ей странную историю. Рыдания, тихие и трогательные, вырвались у нее, когда он рассказал о смерти мальчика, и ее охватил ужасный холод, когда он как можно короче рассказал о судьбе, постигшей Джаспера Адельстоуна, но когда он заговорил о той короткой проклятой записке, которую он нашел, той записке, написанной рукой Ленор, и намекал на ее участие в заговоре, нежное сердце похолодело и испугалось, и она на мгновение спрятала лицо, затем подняла глаза и обхватила руками его шею.
– О, Лей, Лей! Веди себя с ней мягко! Прости ее! Мы все нуждаемся в прощении! Прости ее. Она сделала это из любви к тебе, и страдала, и будет страдать! Веди себя с ней мягко!
Он прикусил губу, и его лоб потемнел.
– Лей, Лей! – взмолилось нежное создание. – Подумай о ней, которая сейчас ждет тебя, подумай о той, которая должна была стать твоей женой. Она любила тебя. Лей, она все еще любит тебя, и это будет ее наказанием! Лей, ты не будешь с ней суров!
Ее молитва возобладала; он глубоко вздохнул.
– Нет, Лил, – сказал он тихим голосом, – я не буду с ней строг. Но что касается любви! Истинная любовь не стоит в стороне и не смотрит, как ее возлюбленный страдает так, как страдал я. Это не истинная любовь. Это страсть, которую мужчины, клевеща, называют любовью, вот что это. Любовь! Думаешь о ней? Да, я буду думать о ней, но как я могу забыть мою прекрасную, страдающую любимую, лежащую такую бледную и разбитую, – и он закрыл лицо руками. Наконец он встал и поцеловал ее.
– Я иду к ней, – сказал он. – Не бойся! Я дал тебе слово, что буду обращаться с ней мягко.
Лилиан отпустила его, не сказав больше ни слова, и он направился прямо в гостиную Ленор, весь в дорожных пятнах, изможденный и не отдохнувший.
Горничная услышала его стук, открыла дверь и вышла, когда он вошел и остановился посреди комнаты. В соседней комнате послышался слабый шорох, а затем
