струящийся из-под нее слабый запах гниения – на этот раз кисловато-сладкий комок тошноты подступил совсем близко к горлу. Ему с трудом удалось его проглотить.
– Ты должен это сделать Бэсси, мой мальчик.
Себастьян кивнул и нерешительно положил ему на ногу руку. И тут же отдернул пальцы, изумленный жаром пылающей кожи.
– Ты должен это сделать, – гнул свое Флинн. – Нащупать пулю. Она сидит неглубоко. Прямо под кожей.
Себастьян взял себя в руки и нащупал этот твердый комочек. Размером с желудь, под его пальцами он шевелился под упругой, горячей кожей.
– Тебе будет страшно больно, – хрипло проговорил Себастьян.
С откровенным любопытством глядя на них, гребцы подняли весла, и плотик закружился, покачиваясь на волнах Мозамбикского течения. Над ними лениво колыхался парус: мачту Себастьян соорудил из подобранных деревянных обломков, а сам парус из полотняного мешка. Тень его падала как раз на раненую ногу.
– Мохаммед, возьми еще человека, будете держать господина за плечи. Еще двоих поставь держать за ноги.
Зажатый крепкими руками своих подчиненных, Флинн спокойно лежал на досках плотика и ждал.
Себастьян встал над ним на колени, собрался с духом. Нож свой успел слегка подправить о металлический край плотика, потом дочиста вытер его волокнами кокосового ореха и тщательно вымыл в морской воде. Рану он тоже как следует промыл и долго, пока кожа не стала гореть, мыл руки. На палубе рядом с ним лежала половинка скорлупы кокосового ореха, а в ней примерно унция выпаренной морской соли, которую удалось наскрести с палубы и с паруса; она должна быть под рукой, чтобы набить ее в открытую рану.
– Готов? – прошептал он.
– Готов, – прохрипел Флинн.
Себастьян нащупал пулю и нерешительно поднес к этому месту лезвие ножа. Флинн охнул, но кожа его оказалась крепче, чем предполагал Себастьян. Лезвию ножа она не поддалась.
– Будь ты проклят! – выругался Флинн, уже успевший покрыться испариной. – Что ты тут мне экспериментируешь? Режь давай! Режь!
Себастьян поднажал, и на этот раз у него получилось, лезвие вошло в мышечную ткань. Он погрузил нож глубже, вынул лезвие и даже испугался, когда увидел, как из открытой раны, пузырясь, хлынул гной. Он был похож на жидкую желтую подливку, смешанную со сливовым соком, вонь его ударила в ноздри.
– Давай доставай пулю. Пальцами, пальцами, давай-давай, доставай, – прохрипел Флинн, извиваясь под руками держащих его людей. – Быстрей. Быстрей. А то я больше не выдержу.
Снова собравшись с духом, зажав горло – вырвать его могло в любую секунду, – Себастьян засунул в рану мизинец. Изогнул его крючком, нащупал пулю, подцепил и, преодолевая сопротивление плотно облепившей ее мышечной ткани, потянул палец вверх, пуля выскочила и упала на палубу плотика. За ней из раны хлынула свежая струя теплого ядовитого гноя, залила Себастьяну руку, и он, задыхаясь и кашляя, отполз к краю плотика.
16
– Эх, если бы сейчас нам хоть какую-нибудь красную тряпку, – сказал Флинн.
Он сидел, опираясь спиной о довольно хлипкую мачту. Флинн был еще очень слаб, но уже через четыре дня после операции жар его спал.
– А зачем тебе красная тряпка? – спросил Себастьян.
– Как зачем? Дельфина поймать. Знаешь, я сейчас такой голодный, что мог бы, черт меня побери, сожрать его сырым.
Сказывался четырехдневный пост, во время которого они питались только кокосами – их мякотью и молоком: животы у команды плота немилосердно урчали.
– А почему красную?
– Они, только увидят что-нибудь красное, сразу бросаются. Можно сделать приманку.
– У нас все равно нет ни крючьев, ни бечевы.
– Скрутить шпагат из мешка, привязать кусок тряпки и выманить их на поверхность, а потом загарпунить – у тебя есть нож, примотать его к веслу, вот тебе и гарпун.
Себастьян молчал, задумчиво глядя на море за бортом, где в глубине под плотом мелькали золотистые вспышки, – там играла стая дельфинов.
– Значит, тряпка должна быть красная, говоришь? – спросил он.
– Да, должна быть красная, – ответил Флинн, твердо глядя ему в глаза.
– Ну что ж… – неуверенно начал Себастьян, и вдруг под густым тропическим загаром на лице его проступил румянец.
– Ты чего это? – спросил Флинн.
Все еще краснея, Себастьян встал, ослабил пояс, а потом стыдливо, как невеста в первую брачную ночь, спустил штаны.
– Вот это да! – пораженно воскликнул Флинн, прикрывая ладонью глаза.
– Хау! Хау! – послышались восхищенные голоса матросов.
– В «Харродсе»[27] приобрел… по случаю, – скромно сказал Себастьян.
Флинн говорил просто про красную тряпку, но трусы у Себастьяна оказались ярчайшего, красивейшего алого цвета – самый живописный закат, самые прекрасные алые розы не могли бы соперничать с этим цветом. С истинно восточным, пышным великолепием они свисали Себастьяну до самых колен.
– Чистый шелк, – вздохнул Себастьян, любовно гладя пальцами материю. – Десять шиллингов за них отдал.
– Ну-ну, давай же, давай! Иди сюда, рыбка моя. Иди же, иди, – шептал Флинн, лежа на животе и свесив над водой голову и плечи.
Там, в глубине, плясал на плетеном шнуре лоскуток красного шелка. И вдруг прямо к нему плавно устремилось длинное, золотистое световое пятно, и в самый последний момент Флинн дернул за шнур. Дельфин быстро развернулся и бросился назад. Флинн снова поддернул шнур. На золотистом теле дельфина выступили полоски и пятна – явные признаки его возбуждения.
– Вот так, вот так, рыбка моя. Давай же, лови, лови.
В игру вступило еще одно животное, и еще одно, и вокруг приманки, словно планеты вокруг Солнца, уже кружило несколько дельфинов.
– Приготовиться!
– Я готов, – отозвался Себастьян.
Он стоял рядом с Флинном, возвышаясь над ним с поднятым копьем, готовый в любую секунду к броску. Он так волновался, что даже забыл надеть штаны, стоял в одной рубашке, и ветерок играл с ее фигурным краем, до полного неприличия оголяя его бедра и зад. Впрочем, его длинные мускулистые ноги настоящего атлета были даже красивы.
– Назад! – зашипел он столпившимся вокруг него матросам – плотик даже опасно накренился. – Сдай назад, мешаете!
Он еще выше поднял весло с крепко примотанным к нему охотничьим ножом на конце.
– Подходят, – дрожащим от волнения голосом предупредил Флинн, выбирая шнур с клочком красной тряпки на конце. – Давай! – крикнул он.
И как только одно из животных показалось на поверхности моря – четыре фута сверкающего золота, – Себастьян нанес удар. Заостренное ножом весло направляли зоркий глаз и твердая рука, что некогда подавала мяч, перед которым спасовал даже великий Фрэнк Вулли[28]. Себастьян попал дельфину на дюйм позади глаза, и лезвие ножа пробило легкие. Целых несколько секунд, пока дельфин извивался и дергался на наконечнике, древко плясало в руках Себастьяна,
