рвало водой, которой он успел наглотаться, но во рту она не имела никакого вкуса, и Себастьян равнодушно наблюдал, как она течет по подбородку, стекает теплой струей на грудь и ее смывает ударом очередной волны.
Глаза его жгло жесткой щеткой швыряемых ветром брызг, но боли он тоже не чувствовал, только моргал, как сова, глядя на очередную приближающуюся волну. Через некоторое время ему стало казаться, что зрение прояснилось, и он медленно повернул голову к Флинну. В темноте лицо его напоминало лицо прокаженного. Это озадачило Себастьяна, он улегся на палубу и стал думать об этом, но ничего не придумал, посмотрел вдаль, поверх приближающейся следующей волны, и в небе сквозь валы темных туч увидел проблески приближающегося утра.
Он попытался заговорить, но распухшее от соленой воды горло не пропустило ни единого звука, а онемевший язык ощущал лишь слабое пощипывание. Потом сделал еще попытку.
– Рассвет приближается, – прохрипел наконец Себастьян, но тело неподвижно лежащего рядом Флинна ничем не отличалось от окоченевшего трупа.
Над серыми водами обезумевшего океана постепенно светало, но несущие ненастье черные тучи продолжали отчаянно сопротивляться приходу нового дня.
В своем яростном безумии море теперь казалось еще ужаснее. Каждая глянцевато-серая гора с развевающимся, похожим на султан этрусского шлема гребнем на вершине, высоко вздымаясь над утлым плотиком, на несколько секунд прикрывала его от злобного ветра, потом скользила вниз, обрушиваясь сама на себя в хаотическом реве и грохоте мечущейся водной массы.
И каждый раз люди на плотике плотно прижимались к доскам палубы и тупо ожидали удара в страхе быть навсегда погребенными в этой белой пучине.
Один раз плотик взлетел особенно высоко по наклонной плоскости штормовой волны, и Себастьян смог осмотреть плотик. Холст паруса, веревки, кокосовые орехи и все остальное жалкое имущество, которое им удалось собрать, смыло. Обезумевшее море оторвало многие доски настила, обнажив металлический каркас плота, сорвало обшивку, остались лишь какие-то пропитанные влагой лохмотья. Из семи человек, спасшихся на плотике и еще вчера надеявшихся добраться до суши, остались только сам Себастьян, Флинн, Мохаммед и еще один, а остальные трое пропали, их поглотила ненасытная морская пучина.
Потом их снова накрыло, плот завертелся и заплясал на волнах, – казалось, еще совсем немного – и он перевернется и пойдет ко дну.
Себастьян первым почувствовал перемену – поведение волн изменилось: они стали круче, шли одна за одной и гораздо ближе друг к другу. Потом сквозь неистовый шум шторма донеслись новые звуки: казалось, где-то через неравные интервалы стреляет пушка, причем каждый раз с разным зарядом пороха. До него вдруг дошло, что он слышит эти звуки уже давно, но только теперь они проникли в его усталый, измученный мозг.
Себастьян поднял голову – каждый нерв его существа противился этому движению. Огляделся, но кругом перед ним раскинулось лишь бесконечное море в виде ряда надвигающихся серых водяных стен, ограничивающих его кругозор всего пятьюдесятью ярдами. И все же этот нестройный звук – бум, бу-бум, бум – раздавался теперь все громче и настойчивей.
В невысоких и хаотично пляшущих волнах плотик вдруг снова подхватило, высоко подбросило, и Себастьян вдруг увидел землю, да так близко, что можно было рассмотреть четкие очертания пальм, вытянувших от ветра в одну сторону свои мечущиеся, словно в панике, ветви. Он увидел сероватый в утренних сумерках, низкий берег, а за ним, чуть подальше, поднималась водянисто-голубая полоска возвышенности.
Но все это мало его успокоило, поскольку он вдруг увидел впереди приближающийся риф. Злобно рыча сквозь белую пену, риф обнажил навстречу свои черные зубы. Волны бросались на эти зубы – это их удары были похожи на пушечные выстрелы – и, разбиваясь, низвергались каскадами в довольно спокойную лагуну. И плотик с людьми несло прямо на острые зубы.
– Флинн, – прохрипел он. – Флинн, ты слышишь меня?
Но тот даже не пошевелился. Глаза его неподвижно смотрели в небо, и только едва заметное движение грудной клетки говорило о том, что он дышит и, следовательно, еще жив.
– Флинн… – Себастьян освободил его когтистую руку, вцепившуюся в деревянную рейку настила. – Флинн!
Тот повернул голову к Себастьяну, моргнул, открыл было рот, но не проронил ни звука.
На плотик обрушилась еще одна волна. На этот раз ее холодный, злобный напор взбодрил Себастьяна и прибавил ему немного сил, совсем было уже иссякших. Он помотал головой, стряхивая воду.
– Земля, – прошептал Себастьян. – Земля, – повторил он.
Флинн ответил ему тупым, безразличным взглядом.
До рифа оставалось еще две линии прибойной волны, вот он снова показал свою зубчатую спину. Держась только одной рукой за доски обшивки, Себастьян достал из ножен охотничий нож, кое-как обрубил крепящий его к палубе страховочный леер. Протянул руку и обрезал леер Флинна, размокший так, что его пришлось отчаянно пилить. Покончив с этим, он, прижимаясь животом к палубе, пополз к Мохаммеду, добрался и освободил его тоже. Маленький африканец уставился на него налитыми кровью глазами на морщинистом обезьяньем личике.
– Плыви, – прошептал Себастьян. – Сейчас ты должен плыть.
Он снова вложил нож в ножны и попытался переползти через Мохаммеда и добраться до араба, но следующая волна подхватила плот, поднялась под ним, словно почувствовала толчок земли, да так круто, что на этот раз плот перевернулся, и они посыпались с него в неистово бурлящую вокруг рифа воду.
Себастьян шлепнулся о воду всем телом, поэтому погрузился неглубоко и скоро выскочил на поверхность. Перед ним на расстоянии вытянутой руки из воды показался Флинн. Страх смерти вызвал и в нем новый прилив сил, и он мертвой хваткой вцепился обеими руками в Себастьяна. Волна, перевернувшая плот, перекатилась через риф, накрыв его полностью, и там, где только что торчали черные клыки, теперь ходила покрытая пеной вода. А в ней плавало все, что осталось от плота, разбитого вдребезги о камень рифа. На одном из обломков виднелся все еще привязанный к нему, изуродованный труп араба. Флинн с Себастьяном в крепком объятии прижались друг к другу, и следующая волна, идущая совсем близко за первой, подняла их и швырнула через не успевшие обнажиться зубцы. Вот так, обнявшись, они понеслись вниз с такой скоростью, что душа у обоих ушла в пятки, но волна успела-таки перенести их над рифом, который мог покрошить их на мелкие кусочки, дальше и швырнула в спокойную лагуну. А с ними заодно и маленького Мохаммеда, и все остальное, что осталось от плота.
Поверхность лагуны была покрыта толстым слоем нанесенной ветром пены, прямо как шапка над кружкой хорошего пива. И когда все трое, по пояс в
