тогда тебе тоже сказку расскажу. Была на свете одна тетя. И у неё не было детей и счастья вообще тоже не было. И вот она сперва долго плакала, а потом стала злая. Я тоже за точность не поручусь, тоже Булгакова в школе читал. Но про злость — это прям про меня. Я, Максим, тоже сначала был добрый. Потом плакал. А потом стал злым. Вот сейчас сюда Виктор Иванович придет, он тоже и шутки любит, и сказки. Он тут одну сказочку нам рассказал. Очень хочу, чтобы и ты ее послушал.
Глава 34
— Шутишь. — Григорий внимательно и как будто изучающе смотрел мне в лицо, затем чуть скривил губы, в некое подобие то ли улыбки, то ли оскала.
А потом Титов сказал то, что меня одновременно очень обрадовало и очень насторожило, потому что с моей души свалился камень, которого я до этого момента не чувствовал, но он там был, огромный такой каменюка, и потому что весь мой план освобождения начал трещать как рвущиеся на заднице толстухи дешевые обтягивающие джинсы.
— Я тогда тебе тоже сказку расскажу. Была на свете одна тетя. И у неё не было детей и счастья вообще тоже не было. И вот она сперва долго плакала, а потом стала злая. Я тоже за точность не поручусь, тоже Булгакова в школе читал. Но про злость — это прям про меня. Я, Максим, тоже сначала был добрый. Потом плакал. А потом стал злым. Вот сейчас сюда Виктор Иванович придет, он тоже и шутки любит, и сказки. Он тут одну сказочку нам рассказал. Очень хочу, чтобы и ты ее послушал.
Я позволил себе вполне уместное в данном случае вопросительное приподнимание брови. Что, мол, за сказку такую мне сейчас расскажут. Но на самом деле я ликовал. Я не убил профессора. Он жив, даже ходит. Значит падение с лестницы лишь опрокинуло его в глубокий обморок. Это хорошо. Только сейчас я понял, что как бы я не подводил аргументацию под необходимость убийства — но я не способен хладнокровно пережить его. Именно сейчас я понял про себя очень важную правду. Я способен на убийство. Если оно обосновано в моих глазах — я не буду терзаться моральными страданиями. Но узнав, что доктор жив — я испытал колоссальное облегчение. Нет. Я не убийца.
Вторая мысль — мог ли меня видеть доктор. Или он все время был без сознания? Я мысленно восстановил картину. Он проходит мимо меня в коридоре. Я прикрыт дверью. Он подходит к лестнице. Я толкаю в спину. Он лежит. Я достаю визитницу. Кладу в его карман блистеры с таблетками. Все это время он не шевелился. Или нет?
— Ну нет, точно не ты, — пауза и вновь этот изучающий взгляд, — сколько мы тут сидим, — Титов чуть потянулся, взглянул на часы, — если бы что нашли, так уже бы прискакали. Разочаровал ты меня, версия была интересная.
— У нас что, соревнование, кто резче сменит тему разговора? Ты выиграл. Давай уже открывай карты, если мы работаем вместе, мы работаем. Что за намеки и недомолвки? Какие сказки вы с доктором мне хотите рассказать, что ты у меня в комнате ищешь и чем это таким я тебя разочаровал?
— Я думал, вернее, я надеялся, что это ты Виктора Ивановича убил.
— Кххм, — я совершенно искренне поперхнулся вдохом. — Профессора убили?
— Ну или убили, или он сам. Я уже минут тридцать склоняюсь ко второй версии. Но Зима уверен, что это ты ночью из своей комнаты вышел и профессора зарезал. Ну, хотим мы того или нет, а люди иногда умирают. Вернее, мы конечно этого никогда не хотим, твое отношение ко мне — это скорее исключение, но от нашего желания мало что зависит.
— Григорий, ну ты опять? Ваш профессор что, самурай? Если его зарезали, значит версию самоубийства ты бы даже не рассматривал. А если ты такую версию рассматриваешь — значит он как-то иначе умер. Ты опять мне какую-то проверку устраиваешь?
— Да, прости, Максим, что-то я замудрил. А ты ничего, хорошо лицо держишь. Я вот многих считать по лицу могу, а тебя, признаюсь, не получается. Ты уроки актерского мастерства брал?
— Погоди, получается, я вам больше не нужен? Нет доктора, нет яда, нет убийства? Я для вас теперь просто свидетель?
— Ну, во-первых, никакой ты не свидетель. Свидетель чего? Ну чему ты свидетель? Ты самый что ни на есть участник, про видео и другие материалы не забывай. А во-вторых, как говорил товарищ Сталин, у нас незаменимых людей нет. Или знаешь что, сюда скорее не про Сталина, сюда скорее про Ленина слова ложатся. Ты пионером успел побывать? Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить? Дело дорогого Виктора Ивановича живо. Думаешь он сам, своими руками свою отраву бодяжил? Да он кроме виагры уже давно сам ничего не делал. Он же гений. А гений что? Он придумывает. А смешивали его лаборанты-ассистенты или как они там в науке называются. Так что есть в одном черном-черном месте дом, и есть в этом черном-черном доме комната. А в этой черной-черной комнате стоит белый холодильник. Так вот в нем, на верхней полке баночка с мазью для президента, а на нижней — с противомазью, для тебя. Ну или наоборот. Могу полочками ошибаться, — Титов рассмеялся, — да не ссы, не перепутаем мы полки. Все в силе. Ничего не поменялось. Для тебя.
Григорий встал и прошелся по комнате, подошел к столу, покрутил в руках радио кнопку.
— Давай поедим. С утра не жрамши.
В кабинет вошел молодой парень в стандартном черном костюме. Вероятно, горничных заменили на охранников.
— Завтрак пусть принесут.
Через двадцать минут я сидел в кресле у чайного столика, сервированного легким завтраком. Бутылка коньяка была отличным дополнением. Я и сам хотел выпить, чуть-чуть алкоголя поможет. Я чувствовал, что мы с Титовым уже отыграли миттельшпиль и стремительно приближаемся к эндшпилю. Титов меж тем продолжал очередной спич. Он опять разглагольствовал на тему будущего Кубани, я слушал в пол уха, больше заботясь о том, чтобы кофе в моей чашке не успевал остыть.
— Мученики. Все эти люди, кого мы, кха кха, вернее они, положат во время терактов, они все святые. Вот ты в Таиланде был? Был был, я знаю. Видел статуи Будды с завитушками на голове? Так вот, это у него не прическа такая, это у него на голове улитки сидят. — Глоток коньяка. — Есть
