Егоже вы не весте, Аз же вем Его, яко от Него есмь и Той Мя посла (7, 29)
Вы, говорит, только что высказывали, что Христос когда придет, никто не ведает, откуда Он. Но как скоро это, правильно понимаемое, мнение вы считаете за истинное, то Я соглашаюсь с вашими словами о Нем; истинен, конечно, Отец, от Которого Я, но вами не познан. Поэтому когда вы, говорит, рассуждаете о Моей тайне таким неразумным, но вам приятным образом и потом, зная, кто Я и откуда по плоти, отказываетесь веровать, то по этому одному примите веру, как скоро окажетесь не понимающими, откуда Я. А я от Отца, Которого вы не ведаете, не зная Сущего от Него, в Котором одном только видим Отец, ибо видевший Сына видел Отца и знающий Сына не не ведает Родившего. Итак, и благодаря этому у них отнимается всякое основание и они опять уличаются в худоумии, уже не находя никакого предлога для неверия, но только упрямством своим отталкивая знание, дабы истинным являлось и написанное: «Вы видели часто и не сохранили; отверсты уши, и вы не услышали» (Ис. 42, 20). А когда соглашается с словами иудеев: «Никто не знает, откуда будет, когда придет Христос», то необходимо исключает Себя Самого как Бог из среды тварей и показывает Себя другим по природе и отличным от всего прочего, к чему подобает относить слово «никто», так что Он, говорит, отнюдь не не знает вместе с теми Своего Родителя, но утверждает, что со всею точностию знает как Себя Самого, так и Его. Это потому, что Он есть Бог от Бога Отца, имеющий некое удивительное и чудное или Ему только Одному подобающее ведение об этом. Думаю, что Сын ведает Отца не тем же самым образом, как и мы познаем. Ведь природа тварей в богосозерцании доходит до одного только умопредставления, не переступая подобающих ей границ и даже невольно отказываясь постигнуть сокровенность неизреченной в словах Божественной Природы. А явившийся от Бога Отца Единородный созерцает в Себе Самом всего Родителя и, живописуя в собственной природе существо Родителя, ведает Его так, как невозможно высказать, ибо неизреченна Божественная Природа.
Глава I
О том, что наши дела не подчинены часам вследствие какой-либо необходимости, как неразумно думают эллины, но по собственному произволению мы направляемся как к добру, так и ко злу; и о том, что мы управляемся Божественными мановениями
Искаху убо да имут Его иудеи: и никтоже возложи нань руки, яко не у бе пришел час Его [553] (7, 30)
Уязвленные обличениями фарисеи, видя, что молчание здесь будет небезвредным для их упрямства, а для народа полезным, ибо они как будто соглашались (с народом) признать наконец Его Христом, — обращаются к обычной им дерзости и опять жаждут убийства. Отбросив уважение к закону как бесполезное для них, не обращая никакого внимания на содержащиеся в Священном Писании постановления и не удостоив памяти заповедь: «Невинного и справедливого не убивай» (Исх. 23, 7), они страдают несправедливейшею яростию против Христа. Но по Божественной силе их предприятия опять обращаются в совершенно противоположный им исход, ибо «не получит коварный добычи», по написанному (Притч. 12, 27). Итак, ищут Его схватить, как говорит Евангелист, представляя свое молчание при обличениях добровольным и самовнушенным и последовавшим за тем гневом отклоняя мысль, что они были (невольно) удержаны Им. Ведь это именно некоторые из иерусалимлян принимали за доказательство того, что Иисус есть Бог по природе, говоря: «Вот с дерзновением говорит, и ничего Ему не говорят: неужели узнали начальники истинно, что Он есть Христос» (Ин. 7, 26). Но «Уловляющий мудрецов в лукавстве их» (1 Кор. 3, 19) являет бездейственною дерзость рассуждавших так, а тихо высказывавшиеся догадки и предположения народа подтверждает, ибо им препятствует Божественная сила, налагающая узду на их беззакония и их замыслам дозволяющая простираться только до одних попыток. Также и причину того, что они оказались не в состоянии привести в исполнение предположенную цель, благополезно указал при этом премудрый Евангелист, ибо еще не пришел, говорит, час Его, часом здесь очевидно назвав время, и именно страдания и честного распятия. Вот и отсюда наконец разве не ясным становится для каждого, что Христос отнюдь не пострадал бы, если бы не имел желания пострадать? Ведь не по насилию иудейскому, но добровольно Он восшел на крест за нас и ради нас. Поэтому-то и говорит, отклоняя укоризну в кажущемся бессилии Своем: «Никто не отъемлет душу Мою от Меня, Я полагаю ее Сам от Себя; власть имею положить ее и опять власть имею взять ее» (Ин. 10, 18). Он, как мы уже прежде сказали, не против воли претерпел за нас Крест, — Он Сам Себя как святую жертву принес Богу и Отцу, купив кровию Своею спасение всех. Посему и говорил в евангельских проповедях: «За них Я свящу Себя» (Ин. 17, 19). «Свящу» говорит здесь вместо «привожу и посвящаю», ибо свято приносимое в жертву Богу. А что Он принял совершенно свободное от всякого насилия чьего-либо заклание за всех, это мы опять узнаем, когда выслушаем говорящего в псалмах к Богу и Отцу: «Жертвы и приношения Ты не восхотел, тело же совершил Мне; всесожжений и (жертв) о грехе не возблагожелал, тогда Я сказал: вот иду, во главе книги написано о Мне — сотворить волю Твою, Боже» (Пс. 39, 7–9). Видишь, что добровольно допускает страдание за всех, ибо вот, говорит, иду, а не по необходимости от кого-либо другого влекусь насильственно. Итак, избегает теперешней дерзости начальников, сохраняя страдание для надлежащего времени и являя Божественнейшее во всем дерзновение.
Это считаю достаточным для изъяснения данного изречения. Но так как некоторые из тайноводствуемых, слыша слова еще не пришел час Его, по великому легкомыслию своему, кажется, увлекаются эллинским и безумным злоучением, так что неразумно думают, что человеческие дела подчинены часам, дням и временам, то почитаю также необходимым нечто немногое сказать и об этом, если цель наша требует посредством всяких рассуждений доставлять пользу читателям. Чадам Церкви, воспитанным на Священных Писаниях, для изобличения эллинской лжи и полного освобождения от возникающего отсюда лжеучения, полагаю, будет достаточно сказанного в виде обвинения или мудрого порицания Павлом к некоторым, имевшим такое настроение: «Дни наблюдаете и месяцы и времена и годы; боюсь за вас, не напрасно ли я трудился для вас» (Гал. 4, 10–11). И в самом деле, говоря без всякой искусственности, ведь объятый таким безумием погубит свою душу и окажется бесчестящим Самого Творца и Зиждителя всех нас, Которому Одному только мудрое и основательное учение усвояет управление над нами. Они же, не рассудив правильно понять это, должны уничтожать значение Промысла и уже не верят, что Владыка всяческих есть хранитель и распорядитель наших дел, но должны усвоять власть над всеми временами и часами, ставя тварь выше Творца и лишая одного из прекраснейших свойств Того, Кому подобает всякая честь и слава и поклонение, приписывая твари вышетварное и созданиям уделяя то, чем подобает венчать Создателя. Но вина их не останавливается на этом, но идет далее до гораздо худшего сравнительно с этим. Ведь они, очевидно, должны благолюбивого Бога подвергать поношению и врага всякого греха называть совершителем зла. В самом деле, если время сотворено Им, и час, и день, и год, а между тем эти последние приводят некоторых как бы по необходимости и насильственно к невольному иногда худу и к подпадению возникающим отсюда бедам, то разве не ясною окажется истинность нашего рассуждения об этом? И где же в таком случае окажется наконец сказанное премудрым Моисеем: «И видел Бог все, что сотворил, и вот все прекрасно очень» (Быт. 1, 31). Ведь одним из этого всего является и время, а во времени и час, день и год. Если же то, что око Божественной Природы видело хорошим, мы станем называть это виновником худа, то не должны ли будем прямо признать, что Господь всяческих оказался Творцом постыднейшего?
Думаю, что и теперь уже должны устыдиться подверженные только что сказанным нами заблуждениям. Но поскольку некоторые, кажется, не только хотят разделять эллинские суеверия, но даже и защищать их, то это заставляет нас рассмотреть и с другой стороны присущую этому учению нелепость и при помощи надлежащих умозаключений постараться противопоставить истину их богохульству. Итак, если, по вашему мнению, время и час насильственно и принудительно заставляют нас направляться к добру или злу, то излишен, как оказывается, будет для нас разум, направляющий к каждому делу, советующий удаляться худого и повелевающий, напротив, стремиться к похвальному. Какая же, скажи мне, будет уже польза отсюда и какой добрый плод получится от разума, если я окажусь, конечно, в страдательном состоянии и пойду, даже и против своей воли, к тому, к чему позовет час и захочет принудить время? Должно последовать то же, что, говорят, бывает с кормчими кораблей, которые отчаиваются во всякой надежде спасти судно, если им случится подвергнуться опасности во время бури, — пускают все канаты, бросают даже и самые рули, уже нисколько не надеясь на свое искусство, и таким образом отдаются движениям волн и носятся по морю. Из сказанного уже видно, что никакой пользы не будет для желающих добродетели и никакого вреда не явится для делателей худого, если мы не будем иметь ни награды, ни наказания от Бога за каждое деяние и получать возмездие соответственно качеству дел. В таком случае, скажи мне, час не определит ли нередко прекраснейшее и время не принесет ли особенно полезное, хотя я и окажусь совершителем постыднейшего? И наоборот, время не даст иногда ничего доброго, а, напротив, принесет, так сказать, все самое тяжелое тем, которые прекрасно рассудили, что следует предпочитать делание добра.
