Рейтинговые книги
Читем онлайн Памяти пафоса: Статьи, эссе, беседы - Александр Гольдштейн

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 113 114 115 116 117 118 119 120 121 ... 127

— В одной из сравнительно недавних ваших работ воспроизводится запись беседы Соломона Волкова с Иосифом Бродским, подвергнутая издевательскому препарированию. Суждения знаменитого поэта, пропущенные через студийную мясорубку, теряют свою патрицианскую элегантность, уподобляясь речи обычного мамоновского идиота, но с чрезвычайно существенной разницей: своему персонально-персонажному дураку вы симпатизируете, жалеете его, Иосифу же Александровичу от вас достается сурово — глумитесь.

— Это не нарочно, я, по-жаргонному говоря, прикалываюсь, играю все время; грусти, серьезного подхода у меня без того хватает, так давайте и поиграем еще, не все ли равно с кем, с Чеховым, как в спектакле, или с Бродским. Я же не пародирую, не издеваюсь, я беру их, будто кубики, сопоставляю, складываю по-дизайнерски; сам я мало чего делаю, предпочитаю работать на готовом материале, сам я — нескромно звучит — одухотворяю их, заставляю двигаться, петь, танцевать, такие куколки мои.

— Поддерживаете ли вы связи с московской художественной средой, с той, что была прежде, в дни вашей молодости, либо с нынешней, новой?

— Я один живу, но прочитал сегодня, что это плохо. Знаете почему? Потому что на людях выявляются твои немощи, а если будешь один сидеть, то будешь неплодоносен. Прекрасные, точные слова. Одному-то хорошо сидеть, деревня, домик, студия рядом, слушаешь музыку, мнится тебе, что ты уже чист. Ты попробуй ни на кого на людях не озлиться, чуть столкновение малейшее, пьяный дурак задел, и видишь: э-э, сразу все в душе поднялось. В обществе это случается очень часто, в обществе сложно избежать раздражения, посему настоящий уход в молчание, в одиночество только тогда достижим, когда добивается человек определенной степени совершенства, смирения в первую очередь. Надо постоянно думать, что ты хуже всех, и если так думать без внутренней лжи, что, конечно, не получается, то можно будет ни на кого не злиться, и ко всем прислушиваться, и ни на чем не настаивать — дескать, я говорю, а ты молчи. Страшно трудно это в нашей практической жизни (смеется), зато имеется цель.

— Искушение одиночеством и молчанием присутствует?

— Бесспорно, но раньше я полагал, что это «благие порывы», а теперь прочитал, что, оказывается, это есть искушение, вы верно подметили. Нет, рассуждать о том не дело мое, в Божьей воле пребывать — наша задача.

— Не притягивает ли вас, пусть изредка, оставленный город, этот соблазн одолеть удалось?

— Наоборот, город отталкивает; суета, неправда, миллион людей, у каждого собственное мнение. И не просто отталкивает — безумие. Бе-зу-мие. Это не значит, что следует немедленно бежать, расселяясь на природе, но мир болен, больная вещь, да и чего от мира требовать, коль скоро это место нашей ссылки. Ну, можно потребовать, чтобы в камере было прибрано и телевизор поставили, хотя у нас, в России, камеры грязные и телевизор лишь у богатых.

— С имущественными, денежными вопросами вам часто приходится сталкиваться?

— Не помышляю о завтрашнем дне совсем, этого состояния уже достичь удалось, что Господь даст, то и будет, даже о безопасности своей и близких не думаю; не от нас оно зависит, только мы сами зависим от нас. Как сказал по радио один компьютерный инженер, мне понравилась эта фраза, подлинное будущее наступит тем скорей, чем быстрей мы осознаем, что наша власть распространяется лишь на самих себя. Мне представляется, что это идея будущего, и если люди хотят не просто участвовать в совместных гонках, но двигаться навстречу друг другу сердцами, им придется сосредоточиться на собственных бедах. Я имею в виду внутренние беды каждого из нас — нам же все про себя известно, наша совесть все знает, и когда ложишься один и по совести себя спрашиваешь, без подкладываний, без смягчающих обстоятельств, через несколько минут приходит ясное понимание. Делать трудно, но понимание есть.

Грустно, да? Так наша жизнь невесела, и вправе ли человек предъявлять к ней претензии? Мы в Денвере, Колорадо, сидим как-то после кино в ресторанчике, покушали, я и спрашиваю помощника режиссера: «Ну ты, Джордж, чо? Щас куда?» А он весь такой аккуратненький, плотненький, волосы зализаны, лет тридцати пяти (Мамонов жестами и междометиями показывает Джорджа, публика в пабе хохочет. — А.Г.), весь такой — эх! эх! — откликается: «На дискотеку! До трех!» Ни капли спиртного. Не курит. Потанцует. О-па! Нормально! И спать. И свеженький на работу. Во коронка, этак можно тоже. Рад бы, да не выходит, то напьешься, то накуришься, некогда по дискотекам бегать, много дел у меня (смеется).

— Западный стиль существования, судя по всему, не вызывает у вас восторга?

— Мы в Германии, куда привозили спектакль, встречали благополучнейших, по первому впечатленью, людей, у которых имеется все, сбылись мечты. Дом есть? А как же, тот же, что и у Фрица. Машина? Вон стоит, рядом — жены, и сыну купим, и лодка для речных прогулок, и на теннисный корт записаны. Дальше что? Неизвестно. Они и бродят малость обалдевшие, как же радовались они нашему приезду, наконец хоть что-то случилось, у них ведь ничего никогда не происходит. Западный стиль — достаточно удобная схема для проживания в мире, где все еще очень много зла. Но если вы надеетесь, что сначала накопите и затем уж займетесь духом, то вы заблуждаетесь, душа ваша к тому времени опустеет или зарастет. А в нищей русской деревне люди веселые, друг другу улыбаются: «Зин, я к тебе иду огород копать. — Да ничего, спасибо, я справлюсь. — Иду, иду». Доярка у нас работает за два доллара в день, это еще при удачном стечении, а то и за доллар, за тридцать рублей, ну и нормально. Здесь путь, в самоограничении. Конечно, это происходит волей-неволей, помимо желания (смеется), но так Господь управляется. Лучше там, где труднее.

Вспоминаю счастливейший свой период, нас в молодости за драку посадили на пятнадцать суток, и когда вышли мы из тюрьмы, не нужны нам были ни удовольствия, ни женская любовь, ни дети никакие. Потом ощущение заросло, затерлось, замылось, но все равно: возвышает и освежает беда, это твой аванс на будущее — беда, в ней вероятность твоего исправления.

— Петр, насколько успешно протекает ваша борьба с личными грехами и пороками? С той же злобой, о которой вы упоминали не раз, с гордыней? Неужели и пить бросим?

— Зря вы улыбаетесь. Я пить больше, чем маму, любил. Злость, гордыня… Однажды в городе выхожу на балкон, напротив — почти незнакомая соседка с фотоаппаратом, так по-свойски, так повелительно мне говорит: «Ну-ка, Петя, давай, повернись, я тебя сфотографирую». В ярости возвращаюсь назад, в комнату, какой я ей, к черту, Петя, а она укоризненно мне вдогонку: «Эх, Петруха, Петруха…» Прежде долго бы сидел, гневаясь, теперь же за десять минут сняло, потому что ненавидеть надо не человека, а грех. Что с нее, бедной, взять, несчастная актриса какого-то московского театрика, выбилась из провинции, головы на плечах нет, «Петруха, Петруха», оказывается, из «Белого солнца пустыни», ей этими словами утешить меня захотелось. Вот как это к жизни прикладывается…

Бывают и трудные случаи, допустим, подъезжаешь к остановке встретить жену, а ее бьют. Что делать? Первая реакция — отоварю козлов, так ведь нельзя по моему закону. Но и на эти случаи в книгах предусмотрен выход, я сталкивался с подобным. У нас есть в деревне центральный пункт, ну, где винный и прочее, подкатываю к своему товарищу, он стоит чинит машину, и с ним один пьяненький, но, видать, мастер, из понимающих, то-се, карбюратор (Мамонов гнусавым голосом и ужимками показывает пьяненького, публика снова хохочет. — А.Г.). Я только приятеля позвал: «Саш», как вдруг меня мужичонка: «Да пошел ты!..» Смял себя, отъезжаю, прикидываю, как он посмел. Поворачиваю обратно, чтобы с ним разобраться, тут мысль-сомнение и закрадывается. Предположим — в героическом, самом выгодном для меня варианте, что я учу его уму-разуму, он остается лежать в луже крови, я возвращаюсь победителем. И каков результат? Избиваю мужичонку, для которого эта ругань обычный язык, он и в толк не возьмет, что сказал нечто предосудительное, а его невесть откуда взявшийся городской тип непонятно за что опрокидывает. Я ж потом неделю мучиться буду… Не годится, смиряю себя, обдумываю второй вариант. Так гораздо лучше: я прощаю его, на душе веселеет, не дал разгуляться в себе старому естеству идиота, да и он — бывают же исключения, один из десяти или из ста — внезапно догадывается, что нехорошо человека матерно посылать. Уже два плюса вместо глупой драки и раздора.

Когда прикидываешь, что будет, гораздо легче предпринимать любые шаги, ибо ясно становится, почему ты так поступаешь: не по сердечному движению даже, но точно и по-мужски, на основании четкого выбора. Больше того, понимаешь, отчего ты, отставив другое, выбрал именно это. Все мы грешные, как мы еще живем? Лишь праведниками и держимся, я в этом твердо уверен.

1 ... 113 114 115 116 117 118 119 120 121 ... 127
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Памяти пафоса: Статьи, эссе, беседы - Александр Гольдштейн бесплатно.

Оставить комментарий