Переезд хозяйка выбрала самый дешевый, она отказалась от обитых внутри мягкой тканью специальных фургонов, которые Лайош часто видел в августе ползущими, вроде огромных гусениц, по Кольцу. Все пожитки привезла в два приема телега, запряженная двумя толстоногими ломовиками. На возу, стянутом крепко веревками, снизу были самые громоздкие вещи; наверху, словно кости скелета какого-то ископаемого зверя, торчали ножки столов и стульев. С телеги спрыгнули три голиафа, спросили, сюда ли им надо, и кучкой сложили на землю снятые куртки. На всех трех были черные трикотажные майки, а под майками шевелились и перекатывались чугунные ядра под названием «мускулы». Двое из них распустили веревки на облегченно вздохнувшей мебели, третий двинулся к дому и, обойдя Лайоша, хмуро осмотрел прихожую, заглянул в двери комнат. «Да тут ведь еще работают», — с сердитым недоумением пробурчал он. Лайош показал, куда велено ставить мебель. Тот ушел и скоро вернулся с огромным круглым столом. Второй лишь поддерживал сзади край, чтобы стол не соскользнул со спины грузчика. Голиаф встал перед Лайошем, выглядывая из-под круглой плоскости, и раздраженно спросил, куда это ставить. Насчет столов Лайош никаких указаний не получал. Но тяжесть была велика, державший ее человек — страшен, и Лайош махнул рукой в комнату. Однако, как и можно было ожидать, стол не желал входить в дверь. Голиафа это взбесило: «Улей тут, что ли, черт побери, с дыркой вместо двери?» Кое-как, боком, стол вошел-таки в дом, но в прихожей с ним развернуться тоже было непросто. Наконец оба грузчика со столом оказались в комнате; третий уже тащил за ними буфет. В комнате в это время работали сразу трое мастеровых: электрик укреплял проводку под потолком, маляр возился у окон, штукатур затирал перегородку, которая должна была загораживать печь. Тем, кто стоял на стремянках, надо было спешно убираться в сторонку на своих деревянных ногах. Две команды зло смотрели друг на друга: грузчики со столом — словно титаны, привыкшие швырять скалы, мастеровые на высоких стремянках — как олимпийские божества, готовые метнуть из-под облаков в неуклюжих детей подземелья кисти и долото вместо молний. «Дай дорогу, не видишь, что ли? Мне до вечера тут стоять с этим столом?» — крикнул первый голиаф. «Работать нельзя. Закончили бы дом, потом переезжали!» — неслось с высоты. Лайош услужливо распахнул дверь в следующую комнату и, взявшись за ножку стола, пытался показать свое, никем, впрочем, не замеченное доброжелательство. Предыдущая сцена, хотя и не в такой острой форме, повторялась с каждой новой вещью. Лайош, совсем сбитый с толку, махнул рукой и всю белую мебель посылал в кухню, а темную в комнату. Однако грузчики от раздражения словно ослепли и на жесты его не обращали никакого внимания, каждый норовил идти туда, куда уже вносил мебель, исправление же ошибок сопровождалось такими проклятиями и оставляло такие вмятины на стенах, что Лайош под конец лишь стоял с беспомощным видом и смотрел, как кухонный шкаф уплывает куда-то в дальнюю комнату. «Чистые медведи», — сказал электрик, когда голиафы ушли. «Попробовал бы ты это потаскать, — защищал грузчиков пештский каменщик. — Знаешь, сколько у них переездов теперь за три-четыре дня? Не меньше восьми». Лайош с облегчением смотрел вслед ломовым, которых с горы, налегке, голиафы погнали вскачь.
Когда телега прибыла во второй раз, на участке находились уже и барыня с Тери. Грузчики были настроены теперь еще более сурово. Даже возчик ворчал: «Знал бы, что на такую гору взбираться, не стал бы и лошадей мучить». «Послушайте, дядя, я ведь не могу съесть эту гору», — воинственно ответила хозяйка. Голиафы продирались через прихожую с огромным диваном. Тот застрял и не двигался ни на шаг. Грузчики снова не преминули высказать нелицеприятное мнение насчет архитектуры дома. «Такая мебель — и этакие двери!» Кто-то из мастеровых сказал со своей лестницы: «Через окно надо втаскивать! Вам что, мозгами пошевелить лень?» Грузчик, маявшийся с диваном в дверях, бросил враждебный взгляд на советчика. Однако диван, поставленный на бок, действительно легко прошел в широкий оконный проем. Тем же путем попал в комнату и рояль. Лайош встал к нему четвертым. Голиафам, обливающимся потом под черным блестящим ящиком, ничто не было более чуждым в этот момент, чем дремлющие в клавишах невесомые аккорды. «А мебели больше, чем наниматель сказал, — ворчали титаны. — Про рояль там и не поминалось». Хозяйка помалкивала, словно ей даже неудобно было и отвечать на такое замечание. Под конец остались большие перевязанные ящики. «Что сейчас будет! — тихо сказала Лайошу Тери. — Из-за книг они еще внизу злились». Ящики с книгами, поплывшие на могучих плечах к бельевой, и в самом деле вызвали недовольства больше, чем вся прочая мебель. Сладкозвучные стихи, блистательные трактаты едва не ломали беднягам хребты, и капли пота, катившиеся со лба, попадавшие в рот, смешивались с нелестными для хозяев репликами. «Хорошо тому, у кого есть время столько романов читать», — буркнул один. «Да они их, что ли, читают? Так, для виду держат», — ядовито заметил второй. Третий, скрючившись под огромным ящиком, ничего не сказал, только крякнул: «И-эх-х!» — и передернул плечами. Ящиков, конечно, от этого меньше не стало, склеп бельевой все поглощал и поглощал квадратные их гробы. Грузчик, который на тяжесть наук реагировал только кряканьем да передергиванием, под конец так встряхнул плечами, что уронил ящик, и из разлетевшихся досок хлынули на землю толстые книги и кипы бумаги. «Ой, если бы муж видел своих классиков», — засмеялась барыня, которая мрачно слушала оскорбления в адрес рояля, но к книгам, видно, относилась так же, как и рабочие. Собирать в корзину рассыпавшиеся книги поручили Лайошу. Были тут красивые фолианты в темных переплетах, с незнакомыми странными буквами, и были сшитые экземпляры, распавшиеся при падении на тетрадки. Лайош попробовал было соединить их, но грузчики гнали его с дороги, да и барыня сказала в конце концов: «Некогда пустяками сейчас заниматься».
Дошла очередь до чаевых. Грузчики, опустив руки, топтались в прихожей, хозяйка взволнованно искала сумочку, мастеровые косились на нее со стремянок. Одному из голиафов вручена была белая бумажка. «Вот, на всех», — сказала барыня и скрылась в бельевой. Грузчик раскрыл ладонь и показал остальным. Титаны глухо заворчали. Ни один из них не трогался с места. Маленькая прихожая была так наполнена их чугунными мускулами, что, казалось, стены вот-вот не выдержат и разойдутся. «Барыня!» — крикнул один в темноту бельевой. Хозяйка вышла. «Это все? За такие-то ящики?» Они старались говорить проникновенно и жалобно, однако от этого их голоса стали только более угрожающими. «Что вы хотите от меня? Не я вам плачу, а хозяин ваш». — «Господь с вами, барыня, за такие-то ящики!» — гудели упрямо грузчики. «Видят, что нет мужчины в доме, вот и занимаются вымогательством», — сказала барыня. «Вы, барыня, троих мужиков хуже», — ответил один. На это хозяйка рассмеялась. «Ну, возьмите вот это», — и она протянула им бутылку с ромом. Грузчик поднял ее на свет: рома было чуть более половины. Они потоптались еще, но горько-сладкий, отдающий паленым вкус рома уже гулял у них в глотках, смягчая досаду. «Целую ручки», — кратко сказал один; остальные вышли молча. Когда кнут щелкнул над крупами лошадей, Лайошу стало казаться: телега сейчас повезет их по окрестным горам, и каждый сойдет у своей, известной ему пещеры, опустится в чрево земли и заснет до весны. А весной, с первым теплом, та же телега соберет их, и они снова несколько дней будут ворчать и сердиться под тяжестью ящиков и шкафов.
Женщины принялись наводить в доме порядок, Лайош же должен был высвобождать из свалки нужные вещи. Полированные крышки столов были накрыты газетами, и Лайош осторожно ходил по ним в неуклюжих своих башмаках. Мастеровые тоже потихоньку втянулись в дело: монтер, например, помог высвободить из-за горки и оттащить куда надо кухонный шкаф. Далеко заполдень прибыл обед, его привез от меховщика на грузовом велосипеде мальчишка-посыльный. Пока Тери перекладывала еду, Лайош разглядывал велосипед и пробовал разговориться с посыльным. Тому было лет пятнадцать-шестнадцать, но был он боек и остер на язык. «Долго сюда добирались?» — спросил Лайош, прикидывая, сколько раз обернулся бы он за день со своей тележкой. «Ровно столько, за сколько доберешься с Кольца до улицы Альпар», — ответил посыльный. «А получаете много?» — «Что, на мое место собрались?» — спросил тот. «Да нет, — сказал Лайош. — Просто я думал: не лучше ли на себя работать, на свой карман?» — «Ага! Продал шубу, денежки — себе в карман. Так?» — засмеялся посыльный. «Я насчет велосипеда. Например, развозить по домам, что люди на рынке покупают». — «Тогда уж лучше я попрошу отца, чтоб машину мне купил, — сказал паренек с серьезным видом. — Из деревни стану возить на рынок зелень и птицу». Посыльный становился серьезным, только когда врал, как врал сейчас, придумав отца, который может взять и купить машину. Лайош, конечно, не знал этого и слушал его с уважением. «Нравится вам служить в меховом магазине?» — спросил он немного погодя. «А, давно бы бросил, да девки там хороши». — «Они и вам позволяют?» — «Мне-то!» Мальчишка многозначительно свистнул. К несчастью, как раз в этот момент Тери вынесла вымытую посуду, и посыльный, виляя задом на седле, умчался в город.
