— Держи, парень. — Старуха подала ему новые камзол и плащ. — Примерь, пока тесто подходит, — посмотрим, впору ли будут. Это вещи моего мужа, а он был не такой высокий и крупный, как ты. — Джек натянул камзол — он оказался немного тесен. — Да-а. Остался бы ты еще на денек, я б тебе его расставила.
— Ничего страшного. Спасибо вам за все. — Джек посмотрел в глаза старухе. Он знал, что она оскорбится, если он упомянет о монете, и ничего не сказал.
— Теперь твоя очередь, девушка. — Старуха достала плотное шерстяное платье, простое, но красивого цвета. — Должно подойти — подол я подшила.
Мелли стеснялась снять свое платье, и Джек вышел, чтобы дать ей переодеться.
День занялся ясный и холодный, без намека на дождь — в самый раз для путешествия. Джек шел по проселку к большой дороге, глядя на восток. Там, впереди, лежали Халькус, Аннис и Брен — дивные, полные великих возможностей страны. Он почти жалел, что не может уйти теперь же, один, — так не терпелось ему начать ковать свое будущее. Довольно спасаться бегством, довольно бояться — он выберет свою дорогу и пойдет по ней не оглядываясь.
И вдруг он снова увидел мысленным взором перепуганных наемников, валящихся с коней. Это было предостережение — он должен помнить, на что способен. Он непредсказуем и опасен для окружающих. Джек невольно вздрогнул, и вся его бодрость пропала. Он повернул обратно к дому, не желая больше оставаться один.
Он прошел согнувшись в низкую дверцу и увидел Мелли, уже надевшую синее платье, которое очень шло к ее глазам, тоже синим, и темным волосам. Она — дочь лорда Мейбора, подумал Джек. Как мог он возомнить хотя бы на миг, что столь высокородная и гордая девица может питать к нему какие-то чувства?
— Ты как раз вовремя! — воскликнула старуха. Она уже вылила тесто на каменный противень, и хлеб почти испекся. — Ладно, парень, — сказала она, увидев взгляд Джека, — я слишком стара, чтобы целое утро ждать, пока оно подойдет как следует. Притом вы скоро уходите, и я не хотела, чтобы ты возился с тестом, вместо того чтобы отдохнуть. — Она выложила хлебы на блюдо. — Ешьте — вам целый день предстоит шагать, а полный желудок — лучший друг путника.
Джек с Мелли уселись за стол и принялись уплетать горячий хлеб с маслом и сыром. Старуха в это время увязывала узлы.
— Я заметила, Джек, что у тебя нет никакого оружия. — Джек только сейчас вспомнил, что где-то потерял свой меч. — Всем известно, что на дорогах неспокойно, поэтому возьми вот это. — Старуха подала ему длинный, грозного вида нож — Я режу им свиней.
— Как же вы будете резать их без него? — спросил Джек, запив последний кусок хлеба кружкой эля.
— Буду глушить их дубинкой. — Женщина широко улыбнулась, и Джек не понял, серьезно она говорит или шутит. — Я положила сюда твердый сыр, — сказала она, водрузив оба узла на стол, — и столько соленой свинины, сколько вам под силу унести. Есть там и другие вещи, которые могут вам понадобиться.
Джек поднял узлы, неожиданно тяжелые.
— Вы были так добры к нам.
— Да, — поддержала Мелли. — Мы стольким вам обязаны, не знаю, как вас и благодарить.
Старуха сморщилась, стараясь сдержать слезы.
— Это я должна вас благодарить. Вы доставили мне много радости. — Она открыла перед ними дверь.
— Я должен предостеречь вас кое о чем. — Джек хотел сказать, чтобы она остерегалась людей, которые будут их разыскивать, но старуха перебила его:
— Не надо ничего говорить. Я уж много лет обманываю всех в округе и поднаторела в этом деле. — Она давала им понять, что не поколеблется солгать в их защиту. Джек подошел и поцеловал ее в щеку.
— Никогда не забуду вашей доброты. — Он махнул Мелли, готовой расплакаться, и они вдвоем вышли на дорогу.
* * *
— Таул, ты здоров? — Таул кинул на мальчика сердитый взгляд, но тот не испугался. — Я к тому, что ты стал на себя не похож с тех пор, как мы побывали вчера в той таверне. — Не дождавшись ответа, Хват продолжил: — Стоит ли принимать так близко к сердцу бред какого-то старого пропойцы? Он сам не знает, что городит. — Хват помедлил и спросил: — А что это такое — Ларн?
— Тише, мальчик.
Они ехали вдоль высокой, увенчанной серебристыми пиками горной гряды. Тропа, пролегающая по склону, была опасна: камни и земля то и дело осыпались из-под копыт. Пони чувствовал себя здесь как дома, но кобыла ступала с трудом. Таулу приходилось тщательно выбирать дорогу, чтобы не дать лошади оступиться. Пони находил дорогу сам и был, как видно, весьма рад наступившему похолоданию.
Таул знал, что поступает с мальчиком нехорошо, но не мог выбросить из головы эти слова: «Ларн! У тебя в глазах печать Ларна». Нет, это не просто бред сумасшедшего. Пьяница понял, что Таул побывал на Ларне. Какой же силой обладает это проклятое место, если так метит человека?
«Теперь я трижды заклеймен», — подумал Таул, взглянув на свои кольца и на шрам, пересекающий их. Одну печать поставил Вальдис, другую — семья, третью — Ларн. От первых двух клейм ему никогда не избавиться: одно оповещает о том, кто он есть, другое — о том, что он сделал. Оба связаны столь же неразрывно, как оракулы со своими камнями, и разлучить их нельзя: они отражают его судьбу и его прошлое.
А теперь на нем появилось еще одно клеймо. Неужто Ларн как-то изменил его? «Будь осторожен, когда речь зайдет о цене», — сказал ему Старик. Или Ларн сделал с ним что-то, о чем Таул сам не знает? Он по-прежнему в полном здравии — если не душевном, то телесном. Быть может, в его взгляде отпечатались муки оракулов — так, как отпечатались они в душе? Чем больше Таул думал об этом, тем больше хотелось ему повидать Бевлина. Мудрец поможет ему, мудрец будет знать ответ.
Таул послал лошадь вперед, торопясь добраться до Несса. Несс лежит не дольше чем в двух днях пути, а оттуда всего несколько дней до Бевлина.
— Таул! — прервал его думы мальчик. — Ты едешь слишком быстро. Твоя лошадь не привыкла бегать по горам.
— Не учи меня, как ездить верхом, малый, — рявкнул Таул, сам того не желая.
— Да что с тобой такое? — испуганно спросил Хват, и Таул пожалел, что не сдержал себя.
— Не обращай на меня внимания, Хват. Я сержусь не на тебя. Просто мне о многом надо подумать. — Он придержал лошадь. — Может, остановимся и пообедаем? Вон там, впереди, виден лужок — лошади смогут попастись.
На лице Хвата, к радости Таула, отразилось большое облегчение.
— У меня еще остались козлятина и сыр, — сказал Хват, спеша угодить другу.
— Вот и славно! — с деланным весельем воскликнул Таул. — Я съем сыр, а ты — козлятину.
— Опоздал, — сказал Хват, запихивая в рот последний кусок сыра.
— Между прочим, Хват, ты никогда не рассказывал мне о своей жизни в Рорне. — Таул довольствовался ломтем жареной козлятины. Ее вкус не улучшился после того, как она сутки провалялась в котомке у Хвата.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
