На лице Хвата, к радости Таула, отразилось большое облегчение.
— У меня еще остались козлятина и сыр, — сказал Хват, спеша угодить другу.
— Вот и славно! — с деланным весельем воскликнул Таул. — Я съем сыр, а ты — козлятину.
— Опоздал, — сказал Хват, запихивая в рот последний кусок сыра.
— Между прочим, Хват, ты никогда не рассказывал мне о своей жизни в Рорне. — Таул довольствовался ломтем жареной козлятины. Ее вкус не улучшился после того, как она сутки провалялась в котомке у Хвата.
— А что тебе рассказать? — громко рыгнув, спросил Хват.
— Как ты, к примеру, оказался на улице?
— Да очень просто, Таул. Куда еще податься парню, не обученному никакому ремеслу, как не на улицу? Начинал я затычкой.
— Что такое «затычка»? — Таул прилег на траву, запахнувшись в плащ, — становилось все холоднее.
— Чему вас там учат «на болотах», только торф резать, что ли? Затычка — это тот, кто работает на бегунца. А бегунец, — терпеливо пояснил Хват, — собирает подати для Старика. О Старике-то ты, надеюсь, слышал?
— И что же ты делал, когда был затычкой?
— Ну что... собирал деньги, бегал с поручениями, носил записки, засыпал кровь опилками... мало ли что. Я тогда был сопляком, и платили мне мало — потом-то я продвинулся.
— Продвинулся куда? — Таул не понял, шутил Хват или нет, говоря об опилках. Мальчишка произнес это так, между прочим — вряд ли он острил.
— В караульщики. Да не у кого-нибудь — у самого знаменитого рорнского вора. — Хват умолк, явно ожидая вопроса.
— Это у кого же? — подыграл ему Таул. Хват прижал палец к носу.
— Не могу назвать тебе его имени, друг, — потому-то он и знаменит, что ни разу не попался. Он взял с меня клятву молчать и сказал, что меня поразит дурная болезнь, если я хоть кому-нибудь скажу его имя. Это он научил меня всему, что я знаю. Он же дал мне это имя. Сказал, что я парень способный и что имя должно быть мне под стать. С тех пор меня все зовут Хватом, — с гордостью произнес мальчик. — Он был великий человек и непревзойденный вор.
— С чего же ты взялся шарить по карманам?
— Караульщиком много не заработаешь. Это почетная должность, но не денежная. Один хороший приятель предложил мне пойти в карманники, и я согласился не раздумывая. — Хват растянулся на земле и собрался соснуть, давая понять, что его рассказ окончен.
Таулу хотелось узнать, о многом ли Хват умолчал, — в словах мальчишки он не сомневался, но чувствовал, что Хват придерживает кое-что про себя. Но Таул, как никто, понимал, что не обо всем можно рассказывать, поэтому не стал больше задавать вопросов и дал Хвату уснуть.
* * *
Ночь Мейбор провел в спальне своей дочери. Он привык к виду крови на ратном поле, он видел отрубленные части тела и солдат, рассеченных на куски, — но зрелище освежеванного тела в его постели оказалось ему не под силу. Он кликнул слугу, Крандла, и тот одел его и увел, пока не унесли тело.
Мейбор не мог даже подумать о том, чтобы лечь спать в той кровати, где лежала мертвая Лилли, и дожидался капитана гвардии в комнате Меллиандры. Тот явился, предусмотрительно захватив с собой кувшин крепкого вина. Мейбора, разумеется, никто не подозревал. Он был лорд, а жертва — всего лишь служанка.
Сам Мейбор хорошо знал, кто совершил это злодеяние и почему, но ничего не сказал гвардейцу: лорды должны улаживать свои распри между собой. Мейбор не желал нарушать этот неписаный закон. Он сам разберется с Баралисом.
Королевский советник горд, а гордый человек не любит проявлять слабость. Когда Мейбор пригрозил Баралису мечом, тот дрогнул — и горничная Лилли заплатила жизнью за это минутное унижение. Мейбор проклял себя за то, что не зарубил тогда Баралиса.
Мейбор устал. Он долго не спал, но дело заключалось не только в этом. Он устал получать удары от Баралиса, устал разыскивать свою дочь. Он запустил пальцы в седеющие волосы, думая, чем ответить на последний выпад королевского советника. На сей раз Баралис перешел все границы. Он, конечно, не сам это сделал — он слишком брезглив, чтобы марать руки кровью. Он наверняка поручил эту работу своему недоумку Кропу.
Мейбору казалось, что Баралис стоит за всеми недавними событиями, расстраивая его, Мейбора, планы и пытаясь его отравить. Мейбор сидел на постели в глубокой задумчивости. Надо будет вести себя более расчетливо. Он должен сравниться умом и хитростью с Баралисом, если хочет его одолеть. Королевский советник взял на вооружение двуличие и интригу — пора и ему, Мейбору, прибегнуть к тем же методам. Он улыбнулся бледной, бескровной улыбкой. Он побьет врага его же оружием.
— Ваша милость.
Мейбор вздрогнул, увидев слугу, и сказал с тяжким вздохом:
— Чего тебе, Крандл?
— Королева требует вас к себе.
— В этот час? — Слуга кивнул. — Беги скорее ко мне и принеси тот новый костюм, красный с золотом. Живо!
Слуга повиновался, а Мейбор, став перед зеркалом, принялся приглаживать волосы и чистить зубы сухой тряпицей.
Слуга мигом вернулся и стал одевать своего господина. Крандл прихватил с собой пахучие масла для укладки волос и веточку розмарина для освежения дыхания. Мейбор, удовлетворенный своим видом, отправился к королеве.
Из крыла, где жили придворные дамы, он спустился во двор, отделявший мужские покои от женских. Там маячила знакомая фигура — его сын Кедрак. Мейбор не сомневался, что сын пришел предложить свою помощь в отмщении за то, что произошло ночью. Кедрак был чернее тучи — Мейбор, не имея времени точить с ним лясы, продолжил свой путь.
— Отец! — крикнул Кедрак так, что Мейбор остановился. — Вы бежите от своего сына? — Юноша говорил холодным, вызывающим тоном.
— Меня ждет королева, Кедрак. Поговорим после.
— Нет, отец, сейчас, — прошипел сын. — Девушка, которую нашли с ободранной кожей в вашей постели, была горничная по имени Лилли? — Мейбор молчал. — Это так?
— Да, это была она. Но это никак не должно задевать тебя, сын мой. Она была обычной потаскушкой — не из-за чего впадать в гнев.
— Вы правы, она была потаскушкой. Я сержусь не на нее, а на вас, отец. — В голосе Кедрака звучало презрение. — Вы увели ее прямо у меня из постели. Вам что, было невмоготу или вы хотели этим что-то доказать?
Мейбор ударил сына по лицу.
— Как ты смеешь так говорить со мной?
Кедрак вызывающе улыбнулся, держась за щеку, на которой остались следы отцовских пальцев, посмотрел Мейбору в глаза и пошел прочь.
Мейбор вздохнул с облегчением. Кедрак слишком горяч, слишком горд. Нельзя позволять женщине, особенно простой служанке, становиться между мужчинами. Однако Мейбор должен был признать, что с большим удовольствием отвесил сыну оплеуху. Ничего, мальчик скоро опомнится. Мейбор ускорил шаг — он не мог больше заставлять ждать королеву.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
