До сих пор он только и делал, что размещал информацию. Теперь под его дробно колотящими по клавиатуре пальцами рождалась заметка, ядовитая, как каракурт. В ней он советовал американцам в спешном порядке развивать у себя верблюдоводство, поскольку лучший мех для полярных одежек получается как раз из верблюжьей шерсти. Это на тот случай, если Северная Америка вдруг перекинется на полюс. Если же разгневанные антаркты решат забросить ее на Луну, американцам не мешало бы спешно позаботиться о куполах и скафандрах. Америка, кажется, претендовала на освоение Луны? Ну что ж, у нее есть отличный шанс!
Конечно, Букреев самовольничал. Но чутье говорило ему: взбучки не будет. Напротив, могут отвалить премию. Сейчас антарктам, как видно, не до сайта. Но должен же кто-то «оставаться в лавке»!
И чутье не обмануло. И премия размером в десятинедельный оклад превзошла ожидания. И никто не погрозил даже пальчиком. А главное, Свободная Антарктида была жива, и сайт продолжал работу.
Будущее было обеспечено.
А несколькими часами раньше на противоположной стороне земного шара один человек, торопясь, выводил свою подпись под текстом приказа о немедленном выводе военного контингента с территории Антарктиды. Он очень боялся не успеть. Решение было принято. Приказ вступал в силу. Технический персонал носился как угорелый. Команда пресс-секретаря готовила заявление.
А президенту оставалось ждать. Выслушивать доклады. Бешено торопить. Разок появиться перед телекамерами, нацепив на лицо чуть глуповатую, но всегда внушающую уверенность в успехе улыбку, произнести несколько ободряющих слов – и снова ждать, мучаясь от неизвестности и надеясь на лучшее. Всегда надеясь на лучшее…
И в то же время другой человек в своем кабинете за красной в зубчик стеной, получив подтверждение первого фантастического доклада и отослав секретаря, немедленно вслед за злорадством ощутил ужас и детскую беспомощность. Ему и прежде приходилось испытывать подобные эмоции, и он всегда превосходно умел контролировать их. Его учили этому. Он был способным учеником. В любой ситуации он сумел бы сохранить на лице столь подкупающее публику заинтересованно-деловитое выражение, нередко с уместной примесью скепсиса или иронии. Но никогда еще президент огромной страны не казался себе таким маленьким и жалким, как сейчас.
Все изменилось в одно мгновение. Поднялась ниоткуда волна-громадина и захлестнула его, как кутенка. Мир опрокинулся. Новые геополитические реалии. Новое оружие сокрушительной мощи – и в чужих руках. В распоряжении тех, от кого неизвестно чего ждать. Впору закричать, как обиженному ребенку: «Нечестно! Мы так не договаривались! Нельзя менять правила во время игры!»
Никто не услышит. А потому не будет и бесполезного крика. Будет кропотливая работа. Быть может, новую ситуацию удастся каким-нибудь финтом повернуть себе на пользу…
Страх уходил на мягких лапах, уступая место расчету. Поторопиться признать Свободную Антарктиду – это первое. Как можно скорее, еще до обмена послами, нанести в этот пингвинятник личный дружеский визит, опередив конкурентов. Предложить безвизовый режим, торговое соглашение, льготные кредиты и содействие на международной арене. По возможности договориться о концессии на добычу нефти и газа для прикорма своих олигархов. Вот второе, третье и четвертое, но далеко не последнее. Однако уже этого хватило бы для подтверждения имиджа не народного президента, нет (при чем тут народ?), но хотя бы лучшего и наиболее умелого из худших. Из тех, кто остался, когда естественный отбор вышиб из большой политики мало-мальски порядочных людей…
Но как разговаривать с теми, кто может любую часть суши в один миг зашвырнуть на полюс и даже на Луну гораздо раньше, чем до их сволочных ледников долетят боеголовки??!
Страх не ушел далеко. Прятался поблизости. Скалил зубы.
И было похоже, что он обосновался тут навсегда.
* * *
Где-то на Шпицбергене стоит скромный монумент. Он увековечивает память о человеке, который в одиночку прошел девятьсот километров по арктическим льдам и замерз, не дойдя трех километров до жилья.
Игорь Непрухин и Женька Большой прошли гораздо меньше. А до конца пути им осталось пройти гораздо больше, чем тому бедняге. Пусть Антарктида, сделав поблажку, соскочила с полюса и легла на экватор – она и на экваторе осталась Антарктидой.
Пурга улеглась. Убежали к океану низкие мрачные облака. Выглянуло солнце.
Недолго оно сияло. Недолго слепил глаза искристый наст. Задолго до заката желтый диск стал оранжевым, украсился на несколько минут двумя концентрическими кольцами, расплылся и истаял, как медуза на песке. Сильно похолодало. Утонув в дымке, исчез горизонт.
Непрухин знал, что такое белая мгла. Видел. Попадал в нее. Она возникает неизвестно откуда при больших морозах во внутриконтинентальных областях. Мириады ничтожно малых кристалликов льда сгущаются над снежной поверхностью плотным туманом и висят мертво, без движения. Иногда день, иногда два. Бывает, и дольше. Часто с крыши вездехода видно далеко окрест, а с наста – на три шага.
Кто мог подумать, что Антарктида и сейчас еще способна родить белую мглу, да еще в сравнительной близости от побережья?!
Без всяких эмоций Непрухин отметил про себя, что это, быть может, последняя белая мгла из наблюдавшихся в Антарктиде. И уж наверняка – последняя белая мгла в жизни двух антарктов.
Упала ночь. Ни звезд, ни луны. Жестоко кусал мороз. Без движения – верная смерть. А как двигаться, если нет сил?
Через «не могу», естественно. Переставлять непослушные ноги. Иного способа ходить еще не придумано. Правда, здесь снова начинается зона трещин… Строго говоря, белую мглу положено пережидать на месте – но в данной ситуации это не выход. Ночь убьет неподвижных. Продолжать путь в белой мгле – днем ли, ночью ли – тоже почти самоубийство. Русская рулетка с одним пустым гнездом в барабане.
Один раз Непрухин и Женька потеряли друг друга в трех шагах. Если бы в двадцати, то, пожалуй, не встретились бы, кричи – не кричи. Звуки в Антарктиде ведут себя странно. Иногда, особенно в ясную погоду, человеческий крик можно услышать за десять километров. Иногда, и тоже в безветрие, он глохнет в десяти шагах.
Они дожили до утра, хоть и остались совсем без сил. Белая мгла продолжала висеть неподвижной кисеей. Кое-как, с большими перерывами, удавалось продолжать движение, шатаясь и цепляясь друг за друга. Иногда Непрухин заставлял Женьку подняться и ковылять дальше, иногда роли менялись. Мысли странно путались. Временами Непрухин не понимал, куда они идут вдвоем и зачем, когда можно с большой приятностью отдохнуть, привалившись к застругу. Можно позволить себе сколько угодно отдыха!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
