Но ведь где-то – девять шансов из десяти! – и в самом деле прячется Нечто. Может быть, чужой космический корабль, вмороженный во льды миллионы лет назад. Может быть, что-то такое, чего мы себе не можем даже представить.
Оно есть.
И – снова девять из десяти! – сработало оно не случайно. Во второй раз – наверняка не случайно. Уж очень вовремя.
А значит, пресловутое геофизическое оружие не только существует, но и находится в распоряжении вполне реального человека, вернее всего, антаркта.
Надеюсь, он разумный человек. В пользу такого предположения говорит хотя бы то, что вот уже больше года никаких новых «рокировок» не наблюдается.
И все-таки мне неспокойно. Я предпочел бы поставить столь могучее средство под надежный контроль. Или тайно вывезти в океан да и утопить где-нибудь в глубоководном желобе.
Мы не успокоимся, пока не найдем. Мы продолжаем искать.
Но результатов пока нет. И нам остается лишь вопрошать, подобно толстовской Аэлите: «Где ты, где ты, Сын Неба?»
Не знаю, получим ли мы когда-нибудь ответ.
Хотелось бы надеяться…»
* * *
Дизелист Самоклюев встречал гостей.
Встречал он их всегда радушно, независимо от того, намеревались ли они задержаться или спешили дальше, перекинувшись с отшельником двумя-тремя словами. Некоторые и вовсе катили мимо, не притормаживая у кособокого домика близ холодного склада.
Самоклюев не обижался.
«Сосланный» Ломаевым на седьмой километр, он там и остался, несмотря на то, что его внешность теперь уже не имела никакого значения. Свое решение он объяснял тем, что стал полярником не для того, чтобы вертеться в шуме и давке – этого добра и на Большой земле навалом. Чем меньше народу суетится вокруг, тем лучше. А еще лучше жить одному. Тогда начинаешь по-настоящему ценить всю прелесть человеческого общения.
– Генка! Андрюха!
Могучий Ломаев и долговязый Макинтош слезли со снегохода, подошли пожать руку. Макинтош протянул левую.
– Как? – спросил Самоклюев, указав взглядом на культю.
– Что? А, это? Уже не ноет. Рука есть как рука. Короткая только.
– Да уж, парень, нарушили тебе симметрию…
– Плохой солдат, – объяснил, улыбаясь, Макинтош. – Хороший выставляет из укрытия… как это… ствол! Да. Ствол, а не руку.
– Бывает, и чего похуже отстреливают, – сказал Самоклюев. – Вы на склад?
– Мы в оазис. Синоптики дают погоду. Часа за четыре добежим. Вот Андрюха хочет перебраться туда на жительство.
– Хорошее дело. Радируй оттуда в Новорусскую: дизель я перебрал, пускай забирают. Зайдете чаю выпить?
– В другой раз. Знаешь, прогноз – прогнозом…
– Знаю. Прямо сейчас и поедете?
– Ага, – кивнул Ломаев и достал блокнот. – Андрюха, ты погуляй покуда… Тут вот какое дело: я, знаешь ли, надумал писать историю Свободной Антарктиды. Ну, то есть с того дня, когда она прыгнула… Не поможешь?
– Я?
– Ты.
– Нашел историка. Я и объяснительные-то записки никогда не умел толком писать…
– Тебе и не надо. Ты только вспомни. Давай с самого первого дня, ладно? Когда случился «прыг-скок», ты был в дизельной?
– Здесь я был. Мы с Недобитько приехали за мороженой птицей. Да ты уже спрашивал.
– Ну? Когда? Убей, не помню. Ладно, давай по новой. «Прыжок» ты сразу почувствовал?
– Все его почувствовали. Сперва тряхнуло несильно, потом у всех сразу мигрень…
– То есть почувствовал, когда был на складе?
– Не так. У вездехода я был, трансмиссию щупал. А Недобитько – тот на складе.
– Ну? Дальше, дальше…
– Чего тут «дальше»? Погрузили мы на сани курей-гусей – и назад. Что нам тут было делать? Прикатили на станцию – а там все ошалевшие, все бегают, и Типунов ругается. Да ты сам видел.
– Ладно… – Ломаев спрятал блокнот в карман каэшки. – Если еще вспомнишь что-нибудь…
Он оседлал снегоход, велел Макинтошу держаться крепче, махнул на прощание рукой и газанул. Слышимость сегодня была отменная. Прошло минут десять, прежде чем треск мотора затих вдали.
Еще долго Самоклюев курил, подставлял лицо солнцу, вдыхал морозный воздух пополам с крепким табачным дымом и все никак не мог решиться. Потом косолапо затопал в сторону от «тракта», от холодного склада и своего жилища. К свалке.
Поставь в Антарктиде хоть собачью конуру, хоть скворечник на шесте – и все равно рядом неизбежно будет свалка, дело только в ее размерах. Здесь, на седьмом километре, свалка была совсем маленькая. Не чета залежам всякого ненужного барахла в Новорусской и особенно в Мирном. Вдобавок все мало-мальски пригодное для строительства хибар – доски, бочки, ржавые жестяные листы, обрезки труб и швеллеров – давно было откопано, увезено и использовано.
В ничем не примечательном месте Самоклюев осторожно пробил ледяную корку. Пришлось повозиться, прежде чем в его руках оказалась драная, трижды отслужившая свой срок телогрейка, свернутая в тугой ком и обмотанная шпагатом. Дизелист осторожно развернул ее. Молочно-белый шар, испещренный непонятными, похожими на причудливые кляксы значками, ничуть не изменился за год. По-прежнему казалось, будто от него исходит тепло, и по-прежнему это был обман: шар нипочем не желал плавить снег. Какая энергия скрывалась в нем на самом деле, Самоклюев боялся даже думать. Ни одно рукотворное устройство так не может – это он знал точно. Дизелисту шар казался живым.
Он вновь не удержался – приложил к шару ладонь. Если просто дотронуться до него, ничего не случится. А если приложить палец к любому значку и начать чертить линию – значок послушно поедет за пальцем. И если совместить этот значок с другим значком, то…
То будет то, что уже было.
Один раз повезло. А ведь можно было, наверное, загнать земной шар в недра Солнца. Чего проще? Или разорвать Землю надвое. Или зашвырнуть ее к чертовой матери за орбиту Плутона – тоже удовольствие маленькое.
Худо, что Ломаев снова стал допытываться. Наверняка что-то подозревает. Как хорошо, что на шар не наткнулся покойный Непрухин! Болтун он был, светлая ему память. Растрепал бы всем в один момент. А есть вещи, которые никому не надо знать…
Даже достойнейшие из достойных небезгрешны. И потом, разве необходим злой умысел? Ведь в первый раз шар сработал, и Антарктида «прыгнула» не от действия значка и пальца, а просто из-за того, что он, дизелист Самоклюев, поскользнулся и уронил шар на наст!
Старая телогрейка без одного рукава показалась недостаточным амортизатором. Дизелист сходил в подсобку за тряпками и стометровой бухтой капронового шнура. Как следует упаковав шар, обвязал его шнуром и, сориентировавшись по вешкам, понес его в сторону от трассы. В пятидесяти шагах он нашел то, что искал.
Трещина была давно знакомая – узкая, не шире метра. Надо думать, в глубине она еще сужалась. Идеальная могила.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
