Лев Николаевич не всегда разделял взгляды Страхова. Тот недавно опубликовал философский труд, в котором говорил, что человек – создание самое совершенное в природе, центр мироздания. Толстой возражал, что зоологическое превосходство человека относительно, так как существует оно с точки зрения самого человека, что, по его мнению, и мушку можно считать вершиной творения. Не мог согласиться и с мыслью Страхова, что человек обладает органическим превосходством, а потому призван преуспеть. Человек приходит в мир, полагал Толстой, чтобы попытаться возвысить свою душу подчинением моральным законам, исповедуя великую религию (христианство или буддизм) и проповедуя добро.
Несомненно под влиянием этих размышлений Лев Николаевич решил вернуться к педагогической деятельности, которую оставил в 1863 году. Еще в 1868-м он встретил в Москве американского консула Скайлера, который рассказал о методиках обучения в его стране и подарил книгу для чтения, используемую в школах. Вдохновленный ею, Толстой с 1870 по 1872 год работал над своей «Азбукой». Этот почти 800-страничный труд разделен был на четыре части и включал двести простых для понимания рассказов: историй о собаках автора, адаптированных китайских и персидских сказок, переводов басен Эзопа, народных сказаний, эпизодов из «Отверженных» и выдержек из Плутарха. В дополнение к «литературной» части Толстой предлагал новую методику обучения арифметике. Он увлекся астрономией и проводил ночи, наблюдая за звездами. Огромная работа отнимала все силы. «Если будет какое-то достоинство в статьях „Азбуки“, то оно будет заключаться в простоте и ясности рисунка и штриха, то есть языка»,[438] – вот его мнение, изложенное в письме Страхову. Александрин Толстой Лев Николаевич признавался: «Гордые мечты мои об этой „Азбуке“ вот какие: по этой „Азбуке“ только будут учиться два поколения русских всех детей от царских до мужицких, и первые впечатления поэтические получат из нее, и что, написав эту „Азбуку“, мне можно будет спокойно умереть».[439] Страхов из дружеского расположения согласился взять на себя корректуру гранок. Толстой рассчитывал на доход от издания книги, необходимый для обеспечения семьи и приобретения земель, и одновременно опасался, что его труд, столь отличный от принятых методик обучения, вызовет раздражение профессиональных педагогов. Продажа менее 36 000 экземпляров в течение года казалась ему финансовым крахом.
«Издавая „Войну и мир“, я знал, что она исполнена недостатков, но знал, что она будет иметь тот самый успех, какой она имела, – признавался он Страхову, – а теперь вижу очень мало недостатков в „Азбуке“, знаю ее огромное преимущество над всеми такими книгами и не жду успеха, именно того, который должна иметь учебная книга».[440] Толстой оказался прав: большинство критиков восстали против предложенной им системы, возмущались, что посмел отказаться от фонетического метода обучения грамоте, который в то время был чрезвычайно популярен. В «Санкт-Петербургских ведомостях» П. Н. Полевой называл преступным мнение, будто школьник, искренне верящий, что Земля покоится на трех китах, разумнее того, кто знает, что Земля вертится, будучи не способным ни понять это, ни объяснить. Сожалел, что талантливый писатель, автор стольких замечательных книг, тратит время на «Азбуку», которая никому не пригодится. Другие журналисты высмеивали простоту сюжетов и стиля, нравоучительность книги. Но потихоньку широкая публика, воспитатели, семьи заинтересовались ею, переиздания следовали одно за другим, и, подводя итоги в конце своей жизни, Толстой обнаружил, что было продано более миллиона экземпляров раскритикованной всеми «Азбуки».
Еще не закончив составление учебника, Лев Николаевич решил испробовать свою систему на деревенских мальчишках, но теперь школа была расположена не в соседнем помещении, как когда-то, а в самом доме. Собрались тридцать пять ребятишек, учителями были сам автор, его жена и дети – восьмилетний Сергей и семилетняя Татьяна. Тринадцатого июня Софья Андреевна родила сына, Петю, но Толстой, привыкший уже к этому, больше не волновался и сообщал о событии в письме Страхову между прочим: «Я тотчас же принялся за бумаги и кончил бы все уже к нынешнему дню, если бы не роды жены. (Вчера она родила сына.) На днях пришлю вам рукопись…»[441]
Казалось, ничто не в силах отвлечь его от нового педагогического опыта. Ребятня собиралась то в прихожей, то в столовой, под лестницей, в новом кабинете писателя, который только что построили. Как и десять лет назад, Лев Николаевич восседал посреди своих «ангелов» с сопливыми носами и грязными руками – та же непринужденность и свобода в их взаимоотношениях, что и прежде: все говорили или пытались отвечать одновременно, смеялись, развлекались, набираясь понемногу знаний. Толстой уверял, что, видя этих оборванных, тщедушных ребятишек с ясными голубыми глазами, в которых отражается чистая душа, его охватывает ужас, как если бы он увидел тонущего человека.
Чтобы продемонстрировать успешность своей методики, пригласил десяток учителей провести в его школе неделю. В целях чистоты эксперимента из ближайших деревень привели детей, которые были совершенно не обучены грамоте – следовало выяснить, за какое время они смогут освоить чтение и письмо, пользуясь «Азбукой». Результаты оказались обнадеживающими, и приободренный Толстой стал подумывать о создании своего рода высшей школы для тех детей из народа, кто хотел продолжать учиться, не меняя своего образа жизни, «университета в лаптях», где для тружеников земли преподавали бы высшую математику и иностранные языки. Не хватало только средств. Но предводитель уездного дворянства Самарин сообщил Толстому, что земство располагает кредитом в 30 тысяч рублей, выделенным на нужды образования. Перспектива получить субсидию показалась писателю-педагогу настолько привлекательной, что он даже решился на выборы в земство, хотя административная работа нисколько его не прельщала. Однако оказалось, что сумма кредита – всего 10 000 рублей, и большинством голосов в земстве было решено выделить их на выплату стипендий в Тульской женской гимназии.
Неуспех этот не отвратил Льва Николаевича от его планов, рассчитывая обезоружить оппонентов своей методики, он счел необходимым выступить в ее защиту перед «Комитетом грамотности» в Москве. В назначенный день вошел в зал заседаний, где присутствовали тридцать преподавателей, как переступил бы порог клетки со львами. Впрочем, львы оказались стары и благодушны: после ворчания в адрес возмутителя спокойствия решили, что его методики будут опробованы в одной из московских школ для неграмотных рабочих. В день испытания в городе стояла страшная жара, измученные ученики остались глухи к порывам своего преподавателя. Опыт признан был малоубедительным, выбрали еще две фабричных школы: в одной применяли модную фонетическую методику, в другой – предложенную Толстым. После семи недель обучения специальная комиссия констатировала, что в целом дети в первой из них продвинулись гораздо дальше. Но никакого решения принято не было, вопрос остался в подвешенном состоянии, и писатель решил продолжить дебаты в прессе. Его открытое письмо Шатилову, где утверждалось, что единственным критерием обучения служит свобода, опубликовали «Отечественные записки». Оно вызвало гнев одних и восхищение других. Одновременно Лев Николаевич начал подготовку новой «Азбуки», которая должна была дать возможность ознакомиться как можно с большим числом разных предметов при минимальных затратах времени и сил. Казалось, он в одиночку сражается со всеми чиновниками империи. С трудом удалось выкроить время, чтобы уладить дела с покупкой имения в Самарской губернии и заодно попить там целительного кумыса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
