Ситуация в Германии находилась в центре внимания большевистского руководства. Особенно бдительно за ней следил Троцкий. Он полагал, что появляется неповторимый шанс для возникновения германской, а за ней европейской социальной смуты. Это подтвердило бы его концепцию перманентной революции, о которой не только оппоненты, но, видимо, и он сам начинали забывать.
В августе 1923 года Троцкий, а также Зиновьев и Бухарин отдыхали в Кисловодске. Они, однако, внимательно следили за событиями в Германии. На состоявшемся 9 августа заседании Политбюро решено было вызвать их в Москву для обсуждения международного положения. Троцкий телеграфировал 11 августа Сталину: «Считаю необходимым совещание в Москве особенно ввиду того, что [с] нашей стороны своевременно принят ряд подготовительных мер». Имелось в виду, что по его приказу части Красной армии были выдвинуты к западным границам. Нарком продолжал: «Могу выехать в среду 15 августа, предпочел бы выехать по ходу лечения в субботу 18 августа. Перерыв должен длиться не более недели».[859] Как видим, при всем внимании к «германской революции» Троцкий не пренебрегал своим здоровьем. В Москву выехали также Зиновьев и Бухарин.
Решено было пригласить «немцев», то есть представителей компартии. Зиновьев предложил, чтобы в делегацию вошли Генрих Брандлер, являвшийся вторым лицом в партии, которого считали представителем умеренного крыла, и Эрнст Тельман, выражавший наиболее революционистские настроения.[860] Немцы приехали в Москву за указаниями 20 августа.
Троцкий и Зиновьев, несмотря на принадлежность к противоположным группировкам, оказались единодушны в оценке обстановки в Германии как революционного кризиса. После недолгих уговоров к этой позиции присоединился Сталин. «Если мы хотим действительно помочь немцам — а мы этого хотим и должны помочь, — заявил Сталин, — нужно нам готовиться к войне».[861] Так на очень краткое время по вопросу о «революции в Европе» между Сталиным и Троцким произошло перемирие.
На заседании Политбюро 22 августа после встречи с немцами при активном участии Троцкого было принято постановление, констатировавшее, что германский пролетариат стоит перед решительными боями за власть. «Точка зрения Сталина правильна, — говорил Троцкий, — нельзя, чтобы было видно, что мы руководим; не только РКП, но и Коминтерн».[862] Тем не менее он был главным инициатором открытого выступления. Германская компартия должна была, по его мнению, назначить срок, к которому следовало готовиться. Его надо было установить в пределах ближайших месяцев или даже недель, и строить подготовку по календарному плану. Хотя Сталин возражал против календарной подготовки, он в основном согласился с доводами Троцкого.
Очевидно, Троцкий вспоминал октябрьские дни 1917 года в Петрограде, свой курс на организацию вооруженного выступления, приуроченного к определенной дате — открытию Второго съезда Советов, свое сопротивление ленинскому плану немедленного восстания. Теперь советский нарком пытался применить опыт шестилетней давности к событиям в Германии, что отдавало схематизмом. На следующих заседаниях Политбюро рассматривались конкретные вопросы помощи «германской революции». 21 сентября решено было создать комиссию под руководством Троцкого для разработки вопроса «о численности армии»,[863] то есть о мобилизации в случае возникновения военного конфликта. Троцкий, правда, скептически относился к качествам руководящих германских коммунистов, считал их ротозеями, опасался, что в силу этого германская революция обречена на гибель.[864]
Решающее заседание Политбюро по германскому вопросу состоялось 4 октября 1923 года.[865]«Согласиться с комиссией в вопросе о назначении срока — 9 ноября с. г.» — таков был главный пункт резолюции. Германским коммунистам было, таким образом, дано указание начать выступление фактически в шестую годовщину Октябрьского переворота в Петрограде. В связи с тем, что в высших кругах возникали предложения о направлении в Германию Троцкого и Зиновьева, Политбюро отклонило такого рода инициативу. «Возможный арест названных товарищей в Германии принес бы неисчислимый вред международной политике СССР и самой германской революции».
Перед отъездом германских делегатов Троцкий несколько раз встречался с Брандлером, давал советы. Лев Давидович возлагал на Брандлера большие надежды, считая его способным руководителем. Прощание было очень теплым. По словам Р. Фишер, Троцкий «был действительно тронут; он желал успеха руководителю германской революции накануне великих событий».[866]
Временное перемирие по вопросу о германской революции не означало прекращения борьбы в высшем большевистском руководстве. Более того, оно происходило в разгар выступлений Троцкого и его сторонников против «секретарской психологии», о которых уже шла речь. Хотя по германскому вопросу разногласий между Троцким и другими членами Политбюро не было, он включал «кардинальные вопросы, связанные с германской революцией», в число «больших вопросов», по которым существовали противоположные точки зрения (об этом он писал, в частности, членам ЦК и ЦКК 10 октября 1923 года).[867]
Можно высказать только осторожные предположения, как развивались бы события в большевистских верхах в случае удачи «германского ноября». Скорее всего, она укрепила бы позицию Троцкого. Но таковой успех вряд ли мог произойти. Руководители КПГ давали противоречивые указания местным организациям. Не выдержав установленного в Москве срока, ЦК КПГ разослал директиву начать восстание 23 октября, а вслед за этим — новое указание об отмене предыдущего. 23 октября вооруженное выступление произошло только в портовом Гамбурге. Три дня здесь шли уличные бои под руководством Эрнста Тельмана. Восстание не было поддержано в других районах и потерпело поражение. Точно также неудачей завершился «пивной путч» А. Гитлера в Мюнхене 8–9 ноября, представлявший собой первую попытку национал-социалистической партии прощупать возможности прихода к власти.
Поражением окончилось и другое выступление, спровоцированное Коминтерном и советским руководством, — плохо подготовленное восстание в Болгарии в сентябре 1923 года. Троцкий резко критиковал деятелей болгарской компартии, а вместе с ними и Политбюро РКП(б), за то, что они «не отнеслись своевременно к восстанию как к искусству», и опасался развития германских событий по болгарскому образцу,[868] что и произошло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
