VI
Стояла темная августовская ночь, когда Лиза и Тобольцев вышли гулять в парк. Они часто гуляли вдвоем. И это были единственные часы, когда Лиза выходила из своего загадочного бесстрастия, делавшего ее до жуткости похожей на «Лилею».
Было тепло. По небу ползли тучи, звезды не сверкали, а под сосками парка притаилась глубокая, бархатная тьма. Было странно идти в этом мраке, прижавшись друг к другу, почти ощупью. Точно во сне… Безмолвно прошли они под старую, раскидистую ель, где была «их» скамейка. Кругом не было слышно ни звука…
— Лиза!.. Я уже все приготовил, — зашептал Тобольцев. — Ты должна ехать в пятницу. Кроме маменьки, этого никто не знает. Паспорт, деньга, письма — все готово. В Женеве тебя встретят… Ты не рискуешь ничем…
Она вдруг выпрямилась.
— Я не поеду, Андрюша…
— Лизанька?!. Почему?
— Нет… нет!.. Это решено. Тюрьма так тюрьма… Ссылка так ссылка… Мне все равно! Не та же ли ссылка ждет меня в Монтрё или Кларане?.. Передо мною каких-нибудь три месяца свободы. И ни одного дня из них я не отдам!
В первый раз вспыхнул ее голос, и у Тобольцева забилось сердце… Она вдруг повернулась к нему лицом и положила ему руки на плечи. «Андрюша, уедем вместе!.. Я жить не могу без тебя!..» Он молчал… Он чувствовал, как пальцы ее впиваются в его тело, и ему было сладко от этой боли. Дух захватывало. «Лиза!.. Это надо обдумать… Я не говорю: нет… Боже! У меня даже голова закружилась…»
С дикой страстью она прижалась к нему. «Уедем… уедем… Хоть час, да мой! — лепетала она, задыхаясь. — Потом хоть умереть!.. Годами… жизнью искупать согласна! Уедем в Италию… День и ночь мечтала об этом… Мечтала еще, когда в первый раз ты мне альбомы показал… Меня жжет это желание. С ума сводит… Еще в тюрьме… когда мне посоветовали бежать… я точно заболела от этих картин… Не отказывай! Пожалей меня! Коли не любишь, хоть из жалости сделай это…»
Она вся дрожала… Он не узнавал ее. Этот взрыв стихийной страсти был так внезапен, как необычен для нее!
«Что меня удержит? Что?!! — думал он с бьющимся сердцем. — Маменька? Жена?.. Нет! Одна меня поймет… Другая?.. Ну что ж! Разве я не господин самому себе? Разве я прощу себе колебание? Разве я упущу эту возможность?.. Нет! Тысячу раз нет!..»
А она бессвязно лепетала, прижимаясь щекой к его щеке, судорожно тиская его руки, смеясь и плача, словно в бреду.
— Ах!.. Эти кипарисы… Лунные ночи… мрамор… море… Я так страстно мечтала, словно видела все это наяву… Иногда… в тюрьме… мне казалось… глаза закрою… море гудит и плещет за стеной… а ты рядом…
— Почему ты молчала, Лиза?..
Она смолкла опять. Пальчики ее вдруг замерли в его руке.
— Лизанька, открой мне свою душу! — страстно сорвалось у него.
Он схватил ее в охапку и посадил к себе на колени. Теперь он сам дрожал весь, с головы до ног, и даже зубы его стучали.
— Я упала с облаков, Андрюша… Упала в грязь… и разбилась… И ты сам знаешь почему…
Стон безумного желания вырвался у него из груди. Он нашел ее губы, и они раскрылись бессильно под его властным поцелуем.
— Оставь!.. Не хочу теперь!.. От меня пойдешь к жене… Не хочу! Слышишь?.. Там… далеко… когда мы будем одни… одни… И ты будешь мой безраздельно… О! Как я буду любить тебя!.. Как я обниму тебя, Андрюша!
— Сейчас, Лиза!.. Сейчас… Теперь я понял…
— Оставь!..
— Нет… Ты уже потеряла одно мгновение… Этого я тебе не уступлю… — Они уже были на траве, и Лиза билась в его руках.
— Пусти!.. Ради Бога…
— Пробил мой час! — в каком-то исступлении говорил он. — Я его ждал… Я его предчувствовал два года назад… Молчи!.. Молчи!.. Закрой глаза и слушай голос в твоей душе… голос Того… кого мы не знаем… Молчи… Молчи…
Она смолкла внезапно. Она перестала бороться… Ужас перед чем-то, что стихийно поднялось из тайников ее организма, лишил ее голоса, сковал ее движения… Казалось, плотное красное покрывало накинули ей на лицо. Сердце остановилось… Она ослепла мгновенно от огня проснувшегося впервые желания. Казалось, какая-то разрушительная сила пронзила ее тело, зажгла каждую каплю крови в ее жилах, расплавила ее мозг… Еще мгновение, казалось, и эта сила уничтожит ее…
Она закричала так исступленно, так пронзительно падая в бездну наслаждения, что дрогнула тишина, обнимавшая их…
Пугливо шарахнулась наверху проснувшаяся птица… И слышно было, как, тяжело хлопая крыльями, она слетела с соседней ели и, натыкаясь на деревья, слепая и беспомощная, полетела к лесу.
…………………………
Под утро шел дождь… Было сыро, и Анна Порфирьевна приказала протопить все комнаты. Но дворник поусердствовал, закрыл рано печи, и все угорели.
Лиза встала позднее всех, с синими кольцами вокруг глаз. Каждая точка тела у нее болела, и губы пересохли от сжигавшего ее огня. Она забылась только под утро, и вновь память нервов подсказала ей впечатления пережитого. Сбылась мечта!.. Она знала теперь, что такое экстаз… что такое любовь… Она достигла вершины земного блаженства, неведомого тысячами жалких женщин, которые, рядом с нелюбимым человеком, влачат свои тусклые дни… Ей некому завидовать!.. Но и дальнейшая жизнь без этих мгновений уже не имела ни цены, ни значения… Она это знала…
Она лежала, закрыв лицо и вздрагивая от воспоминаний, когда чья-то рука нежно коснулась ее голого плеча.
— Ах!.. — закричала она… Перед нею стояла Катерина Федоровна. От светло-серой блузы ее живот и бедра казались еще крупнее, так и лезли в глаза, как будто в них была вся сущность, все назначение, все содержание этой женщины… Или это Лизе так почудилось?.. Лицо ее исказилось.
— Ты больна?.. Как мы все испугались! Этот дурак Василий с угаром закрыл печи! Маменька даже свалилась… Выходи скорей, Лиза! Сейчас опять солнце… Чудная погода!
Лиза одевалась, не глядя ей в глаза. Растерянность была во всех ее движениях. Она долго стояла перед умывальником, не понимая, зачем стоит тут, поводя от сырости смуглыми плечами и не слыша того, что говорила уходившая Катерина Федоровна. «Нынче воскресенье… Он дома…» — вспомнила она.
Она тщательно причесалась. Вспыхнули глаза ее, когда она увидела себя в зеркале. О, как могла она так запустить себя! Как она ужасно одевалась все эти дни! Это пыльное черное платье… Ей хотелось быть красивой. Разве не в этом все? «Сейчас увижу его… Какой ужас!.. Какое счастье!..» Сердце ее билось. Щеки пылали и бледнели… «Белое платье наверху, в гардеробной… Он так любит меня в белом…»
Она позвонила Стешу. Та долго не приходила. В доме что-то делалось. Хлопали дверями, вносили какие-то вещи… Звучал радостный смех Катерины Федоровны…
— Ах, Лизавета Филипповна, извините! Слышала ваш звонок, да руки были заняты. Софья Федоровна приехала… И уж красавица какая стала! Прямо не узнать…
Лиза села.
— Знать, надолго приехала… С вещами. Вам что подать-то?
Лиза проводила привычным жестом по глазам, словно снимая паутину.
— Нет… ничего… Не помню… Ступайте…
Потом вдруг встала… Складка ее сжатых губ как бы углубилась. Брови сдвинулись. Мрачная искра зажгла зрачки. Она накинула блузу и, отперев дверь в коридор, всегда запертую на ключ, быстро поднялась на башенку, в гардеробную. «Не уступлю… Не отдам! — кричала ее душа. — Никому не отдам!»
В гардеробной она раскрыла шкафы. На нее пахнуло духами от этих платьев, пахнуло прошлым… Как давно она их не видала!.. Какое надеть? Это?.. То?.. Внизу, в цветнике, раздался голос Тобольцева. Она кинулась к окну…
Она озиралась с удивлением. Эта комната была фонарем, и из окна ее, выступавшего вперед, был, как на ладони, виден весь цветник и парк… И… Боже мой!.. Ее собственный садик с фонтаном — уголок, где она считала себя в одиночестве!.. И там… Неужели? За стеной лиственниц кусочек парка, скамья под елью… та самая скамья?!! Сердце ее застучало… Она видела, как Тобольцев и Соня шли по аллее… Куда? Он что-то говорит… Оба смеются… Зачем они идут туда?.. Неужели на ту скамью?.. Нет, повернули назад…
— Господа… Пирог подают, — кричала Катерина Федоровна.
Вдруг беззвучно отворилась дверь. Федосеюшка стояла на пороге. Она кинула яркий, беглый взгляд на окно, потом на лицо Лизы… Их глаза встретились.
«Она знает… Она одна это знала… Отсюда шпионила за нами…»
— Ах, это вы, Лизавета Филипповна! А я-то слышу, кто-то возится. Думала, кошка чужая забралась с крыши… Позвольте, я вам помогу… Вот это платье прикажете?
Лиза одевалась с ее помощью, не разжимая губ.
— «Сама»-то у нас слегла, — пела Федосеюшка, ловко застегивая кнопки на плече. — И что это за господа бесстрашные какие! Всюду на блюдцах налили спирту. Нешто так можно? Не ровен час глотнешь, не доглядев… Все нутро сгорит. Ведь одной рюмочки довольно, чтобы на тот свет попасть… Прошлое лето соседская горничная померла… Ее любовник бросил, и она этого самого спирту хватила. Одну только рюмочку… Ай-ай!.. И похудали же вы, Лизавета Филипповна! Так и пляшет все на вас!..
