О, если б не дружба Капитона!.. Если б не его молчаливое обожание… Да, да! Зачем лицемерить? Обожание, которое она чувствовала в каждом взгляде и которое наполняло горделивой радостью ее израненную душу, — что было бы с нею в эти ужасные часы отчуждения, когда она билась головой о высокую, слепую стену, отделявшую ее от Андрея?..
Она никогда не жаловалась на мужа. Но ее лицо было слишком выразительно, чтоб скрыть гнев или страдание. В эти дни трагического одиночества ее властный голос вспыхивал лаской, когда «куманек» являлся покоротать вечерок…
Он тоже не был счастлив в семейной жизни и понял это только теперь… И дела шли все хуже, благодаря не столько войне, уже пошатнувшей общее благополучие, но какой-то растущей, стихийной хаотичности… «Никаких сделок… Не только у нас, в магазине, всюду застой. На бирже вяло. Золото уходит. Много крахов, и предвидятся еще новые… Какая-то неразбериха во всем…» — жаловался он. Да… Что-то темное, загадочное подымалось на горизонте. За один год изменилось все неуловимо и непоправимо, как меняется ландшафт, когда жуткая мара вдруг заслонит солнце зловещей дымкой…
А между тем Андрей любил ее… Да! Любил, несмотря ни на что!.. В дни ссор, в часы тяжелых сомнений Катерина Федоровна вызывала в памяти эти минуты любви. Когда он вернулся из Киева, странное что-то вошло в ее мирную жизнь. Что-то тревожное и знойное, что разом отняло у нее власть над собой, прогнало сон, пошатнуло нервы… Он зажег всю кровь безумством своих ласк… Он опьянил ее душу. С мощным порывом воспрянула ее долго дремавшая, долго подавляемая страсть и поработила ей опять эту сложную, изменчивую натуру Андрея…
Весной, после ареста Лизы, муж повез ее на картинную выставку известного кружка «тридцати шести»[244]… С сияющим лицом, под руку с женой, прижимая к себе ее локоть, он бродил по залам… Они не были одни ни на минуту. Художники-экспоненты, рецензенты и просто публика поминутно подходили к нему. Ей было приятно, что все его знают, все интересуются его мнением. Ей льстило, что незнакомые люди оборачивались на их пути, шептались и глядели им вслед. И шли за ними, прислушиваясь к его словам… Она чувствовала в этот день, как в тот памятный вечер у портрета Бакунина, что он выше ее головой, что он, действительно, человек недюжинный и что гнездо, в котором ей так хорошо, для него золотая клетка. Но… она тогда еще и мысли не допускала, что он может разбить брусья этой клетки и улететь в далекий мир.
Он подвел ее к полотну, издали казавшемуся одним ярким пятном. С него дерзко, весело и упрямо глядела на них простая молодая баба[245]. От ее синих глаз, от кирпичного румянца, от широкой фигуры, от паневы и красного платка на голове, казалось, пахнуло на них теплом живого тела…
— Вот она! — восторженно сказал Тобольцев и точно замер. Казалось, ее одну он искал среди всех этих полотен.
— Неужели она тебе нравится? — робко спросила его жена.
Он радостно засмеялся и взъерошил волосы.
— Еще бы!.. Когда она на тебя похожа…
— Благодарю покорно… Ха!.. Ха!..
— Ей-Богу, похожа… В ней, как в тебе, нет изящества… духовности, если хочешь… Но есть темперамент и сила. Органическая, несокрушимая сила какая-то. Ха!.. Ха!.. Чувствуешь ты ее?.. Я точно дыхание ее слышу… И я понимаю художника. Если он похож на меня, тем более он должен любить таких… Это полный противовес… то, что создает неуловимую внутреннюю гармонию двух… вызывает бессознательное любопытство, влечение и ужас, если хочешь… как пред чем-то диким, неведомым, но властным… И наличность всех этих условий создает элемент захватывающей страсти…
И он поглядел на Катерину Федоровну «обжигающими глазами», от которых вся кровь кинулась ей в лицо.
V
Степан вернулся из Крыма неожиданно, как всегда, и остановился на квартире Бессоновых. От них он узнал, что Лиза на свободе… Тобольцев, вызванный Бессоновым по телефону, заперся наедине с Потаповым. Степан бегал, хватаясь за голову, с безумными пылавшими глазами… Никогда Тобольцев не видал его таким, и сила этой страсти глубоко поразила его.
— Я должен ее видеть! — твердил Потапов с упорством маниака. — Должен говорить с ней… Я не могу жить без этого!.. Привези ее завтра на Таганку…
— Это страшный риск, Степушка… Ты понимаешь?..
— Ах, один конец, Андрей! Без этого свидания мне пропадать… Я сейчас ни на что не годен. И не все ли равно!.. Я за эти две недели не раз уже глядел в глаза смерти… После всего, что мы пережили в Севастополе, все ваши риски таким ребяческим вздором кажутся…[246]
Действительно, он страшно изменился. Сердце работало плохо. Румянец, краска губ, блеск глаз — все исчезло… Ему можно было дать сорок лет.
— Надо ехать, Лиза, — сказал Тобольцев. — Спрячь в сумку вуаль, накинь шарф на голову и тальму надень. У заставы мы возьмем лихача, поднимем верх… А к обеду мы вернемся…
Лиза повиновалась. У нее уже не было своей воли…
Странное чувство охватило ее, когда она вошла в старый дом… Казалось, не полгода — века прошли с того памятного дня. И более ярко, чем когда-либо, почувствовала она, что прежняя Лиза умерла…
Она вошла в свою комнату и села на золотистую кушетку. Контраст между ее мятежной душой и тишиной нежилого дома показался ей трагическим. Ей казалось, что она сидит в комнате умершей. И жутко как-то дотронуться до этих пыльных предметов, которых касалась когда-то живая рука…
Тобольцев по-старому сел подле…
— Милая Лизанька, зачем этот мрак в твоих глазах?.. Вспомни твою жизнь до момента встречи со мною. Как мало красок было тогда в твоей душе! Как бледны были твои дни!.. Ты была алмазом, спавшим в безднах земли. Никто не знал, чего ты стоишь… Но жизнь властно исторгла тебя из мрака. Грань за гранью проводила она в душе твоей. Она несла тебе страдания, слезы, сомнения, тоску… Мой любимый писатель сказал: «Все в мире имеет смысл, в особенности страдание»… Ты прошла через него, как алмаз — через огонь. И вот драгоценный бриллиант заискрился и заиграл всеми красками… Лиза, теперь отбрось последний страх… Сумей разгадать последнюю тайну — самое себя!..
Она подняла голову и жадными очами впилась в его зрачки. От его слов, от его голоса на ее опаленную душу повеяло свежестью, повеяло сказкой… волшебной возможностью…
— Загляни в свою душу, Лиза… Что видишь ты там, в этой бездне? Ты тайна для себя. Шаг за шагом, медленно подымаемся мы все из долины в гору, за которой горит солнце… Обидно умереть, не увидав его! А сколькие умирают в долине, во мгле!.. Но каждый пройденный шаг — это победа духа! Надо идти выше, чего бы это ни стоило! Надо понять себя…
— Я устала, Андрюша! — сорвался у нее невольный стон. И голова ее легла на его плечо, как два года назад.
— Нельзя останавливаться, Лизанька! Назад дороги нет! Остановка — это смерть… Покой — это смерть. Сама жизнь ведет тебя… Помнишь в Киеве? — Она вздрогнула и хотела вырваться из его рук, но он не пустил. — Я говорил тебе, что ты найдешь дорогу из дремучего леса. И вот уже ты вступила на верный путь. Не бойся! Иди!
— Ах, эта ночь!.. Если б вернуть ее!
— Ничто не повторяется в этом прелестном мире. Те условия никогда не станут на нашем пути… Но будут другие…
— Никогда!.. Я не верила тебе, глупая… Ты меня обманул. Ты говорил, что вся твоя душа полна мною… А не успел вернуться, к жене кинулся… Боже мой! Что я выстрадала за эту неделю! Как я не поседела с горя?.. Андрей! У тебя нет души!
Он следил за нею потемневшими глазами, пока она металась по комнате, ломая руки. Этот взрыв отчаяния обрадовал его. Все лучше, чем это загадочное оцепенение.
— Ты несправедлива, Лиза. Два года назад ты мне говорила: «Отдай мне душу!..» Но разве у меня одна душа? У всех у нас мириады душ, которые, как саламандры, вечно родятся и умирают в огне желаний. Загляни в себя! Разве ты та, что год назад отдалась Степушке?.. Вот в этой самой комнате? Разве ты та, которая отталкивала меня полгода назад в Киеве, когда я молил тебя отдаться мне?.. Разве я тот, что был вчера? И разве я останусь тем же завтра?.. Река течет. И берега все те же… Но воду нельзя удержать. Сколько ушло ее!.. Сколько образов отразила она!.. Сколько предметов унесла в своем течении!.. Рамки нашего тела неизменны с виду. Формы духа изменяются бесконечно… Ты рассуждаешь, как женщина, как сектантка… Но я верю, что лес позади… Дай ручку! Сядь ко мне… Поближе… Так… Мою любовь к тебе, Лизанька, несмотря ни на что, ты должна чувствовать. И тебе не в чем упрекать меня! Обман? Измена? Грех?.. Я не знаю этих слов… Моей душе все это чуждо. Я люблю тебя и желаю. И ты меня любишь… Но сейчас войдет Степан, и возьмет тебя всю… И ты не оттолкнешь его… И разве я могу тебя за это осуждать или ненавидеть? Если ты счастлива, Лиза, счастлив и я…
