Выйдя из мечети, Тимур подозвал эмира Османа и нарочито громко сказал ему:
«Я иду дальше на север наказывать народы, нарушившие закон пророка. Тебя назначаю здесь эмиром. Возьми 20 тысяч воинов, охраняй мой тыл, устрой сообщение и создай в этой столице моего посрамлённого пророком врага мир и порядок»... Эмир склонил колена, приложил затем руку к сердцу и встал. Тимур поднял вверх руку, как бы благословляя кого-то. «А вы, кипчаки, ступайте по домам и мирно трудитесь. Глашатай, передай им, что я сказал!» Широкоплечий воин с оглушительным горлом повторил на всю площадь слова завоевателя. Процессия двинулась обратно.
Я не ожидал такой милости, проявленной Тимуром но отношению к жителям столицы. Но позднее я оценил по достоинству этот приём умного и предусмотрительного полководца.
ДОБЫЧА
На четвёртый день был отдан приказ, чтобы каждый воин одну десятую часть своей добычи отдал государству: нарушители приказа могли лишиться головы. Все товары и ценные вещи из караван-сараев, складов, общественных и частных домов были свезены к ставке. Для перевозки были назначены сотни двуколок; кроме того, около 2 тысяч повозок было собрано в Маджаре и в аулах.
К 4 часам дня в поле на большой лагерной площади, в Центре которой высился громадный походный шатёр Тимура, на значительном пространстве были навалены горы богатейшей добычи.
Тимур её осмотрел. После этого большой отряд обозных воинов тщательно уложил эти богатства на повозки. К вечеру они скрылись в степи, направляясь в далёкий Самарканд.
Дорого стоит эта добыча, подумал я: несколько десятков тысяч жизней. Пройдёт ещё некоторое время, и на Самарканд нападёт другой народ, — и опять десятки тысяч смертей.
Мне и Джовани «министр двора» разрешил взять копры с собой; кроме того, я купил у одного солдата вазочку из тончайшего фарфора с рельефами и рисунками; на ней были странные палочковидные надписи... Мой приятель эмир сказал мне, что это китайская, очень ценная вазочка. Я решил подарить её жене моей и заказал для неё ящичек, куда, завернув в вату, и уложил её тщательно. Джовани приобрёл множество монет византийских, римских, арабских, ордынских.
Через неделю мы покинули Маджар, оставив там 20-тысячный гарнизон.
Вечером на привале в 40 милях от Маджара я раздумывал, ложась в походную постель, о превратностях судьбы.
По странной игре случая, мне пришлось жить в той же роскошной комнате, где я так недавно пользовался гостеприимством могущественного хана, разорившего Московию и сжегшего её столицу — Москву, а ныне, в свою очередь, потерявшего свою Кавказскую столицу.
Прошёл месяц. Тамерлан медленно двигался к большой реке «Тана»[99]. Одновременно он посылал сильные отряды в глубину кавказских ущелий. Был сожжён город Хумара и много аулов — и на плоскости, и в горах; жители частью убиты, частью взяты в плен, частью бежали в горные трущобы. Край обезлюдел. Бродили шайки разбойников и стаи голодных волков. Табуны и стада у азийцев достигли таких размеров, что они ими стали тяготиться; они мешали движению, и их трудно было кормить. Лошади и скот стали падать. Около лагерей бродили стаи голодных собак.
В ЛАГЕРЕ НА РЕКЕ ТАШЛЕ
Длительную остановку Тимур сделал на берегу степной речки Ташле. Здесь по склонам значительного плоскогорья рос старый дубовый лес.
Здесь азийцы простояли две недели, пока отдельные отряды истребляли степные улусы. Отряд в 45 тысяч под начальством моего приятеля эмира был послан за реку Копу в горы для покорения многочисленных племён зихов, родственников уже покорённых кабертайцев.
Каждый вечер я видел, как Тимур с палкой, слегка хромая, прогуливался по краю тянувшегося на многие мили обрыва: его крутизны были покрыты, как я раньше сказал, многовековым дубовым лесом. Азиец подолгу смотрел на юго-запад, где за рекою Копою на горизонте голубели кавказские горы.
Однажды ко мне пришёл в палатку «министр двора»1 и пригласил меня от имени Тимура разделить с ним его вечернюю прогулку.
Впоследствии выяснилось, что мой приятель наговорил обо мне хану: много приятного, и Тимур, очень интересовавшийся ференками, захотел побеседовать со мной.
Быстро одевшись, я отправился по лесной просеке на красивую лужайку на краю обрыва, где стоял шатёр хана. Я почтительно поклонился Тимуру; он сидел в кресле у самого обрыва и задумчиво смотрел на голубые дали. Он сказал:
«Я хотел с тобой, ференк, развлечься беседой. Правители должны много знать. Кто больше всех знает, как не те, кто много видел народов, городов, земель. Твои соотечественники давно торгуют с зихами и, конечно, хорошо знают их. А я о них ничего, кроме имени, не знаю. Не расскажешь ли ты о них, что знаешь? Сегодня от эмира Ахмета из-за реки Копы я получил донесение: он сжёг 240 селений и хуторов и теперь гонится за убегающими в горы зихскими народами и хочет их истребить раньше, чем они скроются в лесных трущобах Кавказа... Он ждёт приказа. Вот мне и захотелось узнать о них что-либо, что могло бы помочь мне решить, что делать с этими племенами, — с корнем ли уничтожить их или пощадить».
Я немного знал о зихах, но не растерялся: мне на помощь пришли донесения наших консулов из Каффы; я перед отъездом в Понт их не только прочёл, но и изучил.
— Зихи, великий государь (начал я, усевшись на бархатную скамеечку у ног Тимура, что я сделал, конечно, по его приглашению), зихи известны грекам ещё 2 тысячи лет назад: милетяне[100] имели у зихов богатые колонии; а именно Фанагорию[101], Гермонассу, Горгиппию[102], Корокондаму; это были городки при устье этой реки (я указал вдаль по направлению к Копе), Бату[103].
Зихи живут по левому и по правому берегу Копы; часть их племени достигала левого берега большой реки Танга, «Меотийского болота»[104].
Зихи делятся на множество племён: частью управляются князьями или, как они их называют, «пши», частью управляются родовыми старшинами. При каждом нажиме со стороны, степняков они спасались в горы, а затем, по миновании опасности, вновь выселялись на равнину. Всегда они поступали так, как это они хотят сделать сейчас, по твоим словам. Это очень древние обитатели Кавказа. Теперь у них есть города в бассейне нижней Копы.
— А чем они торгуют?
— Прежде всего рабами. Эти «пши», большие специалисты в этом деле. А затем скотом, шерстью, бурками, грубым сукном, рыбой, лесом, пшеницей.
— Какая вера?
— Смешанная. «Ромеи» старались распространить у них христианство, строили церкви, давали священников, но древние языческие обычаи живы: они до сих пор обожают силы природы, даже деревья: жертвы богам приносят у священных дубов. Ислам у них, несмотря на усилия крымских ханов, туго прививается, хотя некоторые «пши», в угоду крымцам, стали магометанами.
Последнее моё замечание, видимо, взволновало Тимура: он чаще задышал, и пальцы правой руки забили дробь: по словам эмира, признак, что Тимуру не по себе.
— Твои слова, ференк, приговор для зихов: пощады им не будет. Если в какой-либо стране народ исповедует веру, различную с верой потомков пророка, то правоверный монарх должен завоевать эту страну, чтобы вывести народ из его заблуждения. Поэтому, когда я вступил в Сирию, то строго наказал тех, которые следовали ложному учению. Великая Татария и Тохтамыш нарушили законы Магомета. Ты, верно, не знаешь: Тохтамыш был побеждён Оруз-ханом и обратился за помощью ко мне, и я решил ему помочь и объявил победителю войну. Ты видел, как он мне отплатил — чёрным злом — пошёл на меня войной, и я его смел с дороги и покорил Великую Татарию. И зихи должны испытать ту же участь. — Тимур поднялся с кресла, высокий, зловещий, и резко оборвал разговор фразой: «Пойдём — пройдёмся: засиделся».
Мы прошли через лес: придворная стража в две с половиной сотни воинов двигалась на почтительном расстоянии громадным прямоугольником, стараясь скрываться за деревьями.
На одной из полянок мы увидели большой, выше человеческого роста, врытый в землю крест византийского типа[105].
Тимур остановился перед ним.
— Магомет и Исса — великие пророки. Но первый выше Как ты думаешь, кто поставил этот крест: по внешности он древний? — обратился ко мне Тимур,
— Думаю, ромеи: кресты точно такие же я встречал в верховьях реки Копы. Видишь — развалины? Здесь било когда-то поселение: вот остатки рва, а вот фундамент четырёхугольной башни. Это ромейская станция.
— Да, да, — задумчиво сказал Тимур: — ты, генуэзец, по-видимому, близок к истине... Хорошая позиция, — сказал он, — оглядывая всю окрестность... — На возвратном пути заложу здесь крепость...
