Солнце уже закатилось за туманные дали Конской равнины, когда мы тем же порядком вернулись в ставку.
В моей палатке меня ждал в беспокойстве Джовани.
— Что так долго?.. Я и Чезаре забеспокоились о тебе: от этого волка можно всего ждать.
Я рассказал им весь разговор с Тимуром,
— Ну, и подкатил же я зихов, — закончил я.
— Ты скажи — не зихов, а генуэзцев, черт меня возьми, — воскликнул Чезаре: — ведь как мы будем торговать, если зихи будут уничтожены. Вспомни Татартуб... Надо поправить дело... Трудно только это...
Я хорошо понимал, что я опять проиграю. Я хорошо понимал, что натолкнусь на страшное изречение Тимура: «Я иду наказывать народы, нарушившие закон пророка».
АЗИЙЦЫ НА ТАНЕ
Обезопасив свой тыл, Тимур решил идти за реку Тану[106] в землю русов.
Заскрипела арбы, загудели степи от топота копыт, и шатровые города пришли в движение. В «Тане»[107] уже знали о приближении грозы и спешили перебраться на правый берег. Мой знакомый, известный мне с детства Пьетро Римини, бывший в то время в Тане субпрефектом Генуэзской фактории, передавал мне впоследствии, что панику жителей трудно описать: свои многочисленные стада танаиты с трудом переправляли на плотах, спешили, плотовые каюки тонули, и трупами скота были усеяны берега Таны. За кибитку платили 200 овец, много женщин сошло с ума. В Тане начались грабежи и пожары. Римини при помощи генуэзских стражников восстановил порядок. Генуэзская флотилия из 12 галер стояла наготове близ устья Таны, и на них были погружены наиболее ценные товары. Склад товаров отделения фактории на речке Темернике[108] был по приказу Римини сожжён.
Дул сильный северо-восточный ветер и подымал облака пыли; сотни тысяч копыт били сухую, горячую землю. Вдали у подножия высокого берега блеснула голубая полоса Таны.
Мы очень беспокоились за судьбу генуэзцев в Тане, хотя и знали Римини за смелого и распорядительного человека. Разведка показала Тимуру, что «танаиты» не намерены вступать в бой. По ту сторону Таны весь высокий берег, особенно у речки Темерника, был сплошь покрыт тысячами конных воинов. Ширина Таны не позволяла вести перестрелки даже из арбалета.
Я наблюдал с интересом, как пытливые глаза азийского полководца нащупывали места переправы и атаки. Что-то решив, Тимур повернул коня к крепости Тане, расположенной на левом берегу реки. Ясно было: Тимур решил сначала покончить с крепостью, а затем продолжать путь на север — «итти», как он говорил, «до крайних пределов стран».
Крепость была обложена с трёх сторон. Четвёртая примыкала к реке и дала возможность ночью на 12 сентября 1395 г. большей части оставшихся жителей перебраться на острова Танской дельты. На рассвете начался бешеный приступ. Защитники, имея за собой в тылу реку, отчаянно защищались, но лавина степняков быстро перелилась через стены и рассыпалась по улицам. Азийцы были беспощадны. Я пытался спасти генуэзский укреплённый дом фактории, но разъярённые азийцы никого не слушали. Генуэзцы отплыли: на горизонте видны были силуэты галер. Как я завидовал тогда им! Тимур приказал строить несколько мостов через реку Тану. Это было затруднительно, лес приходилось возить издалека; мосты нужны были для обоза. Конница свободно переплывала Тану. Приближалась осень, и Тимур спешил. На Тане к Тимуру из Закавказья подошло 60 тысяч свежего войска.
Для разгрома низовьев реки Копы он направил одного эмира с 40-тысячным войском и приказал уничтожить живущих там зихов и их города.
Я напомнил Тимуру через эмира о его желании завязать связь с Генуей и объяснил, что нам это удобнее всего сделать, отправившись с эмиром, — через Mапу[109] мы могли бы перебраться в Каффу.
Тимур пожелал меня видеть. Приём был милостивый, и я воспользовался случаем и замолвил слово за зихов. Я сказал, что нижних зихов, или «кяхов», следует пощадить, так как вследствие их близости к Крыму, среди них много мусульман, которые могли бы быть проповедниками религии Пророка и далее на востоке, за Копой.
— Нет, ференк, зихи осуждены: они мне могут помешать, когда я пойду наказывать крымского хана за его помощь Тохтамышу; тыл мой должен быть безопасен. — И завоеватель улыбнулся умной улыбкой учителя «советующему ученику».
Я понял, что дело зихов проиграно. Тимур милостиво отпустил нас и подарил Чезаре Дориа драгоценную золотую цепь и грамоту с собственноручной подписью и печатью. Эти вещи Чезаре особенно ценил: хотел передать детям, если женится; ценил их он ещё и потому, что они могли бы удостоверить наши рассказы о гибели Северного Кавказа.
Зихи храбро нас встретили. Мне рассказывали, что они смерть предпочитали сдаче. Они были разбиты при Карасу[110]. Большой их город Каплу[111], или Копыл, был уничтожен,
ВЗЯТИЕ ЗИХСКОГО ГОРОДА КАПЛУ
Город Копыл, или Каплу, как его иначе называли, доставил азийцам много беспокойства: он был окружён болотами, заросшими гигантскими камышами, а поэтому был мало доступен. Превосходная азийская кавалерия в этом случае была бессильна. Эмир разбил лагерь на правом, более высоком берегу Кубани, где нас буквально съедали тучи комаров. Каплу был обложен азийцами со всех сторон. Эмир послал зихам, или, как они себя сами называли, адыгам[112] посла с требованием сдать город. Хитрый эмир здесь преследовал две цели: взять без боя город или сделать через посла разведку. Зихи отказались сдаться. Наш посол, умный таджик[113], донёс, что есть два удобных подхода среди болот; что город обнесён земляным валом; что ров наполнен водою. Эмир приказал наделать лестниц и построить множество плотов. Когда всё было готово, пешие воины с проводниками ночью были продвинуты вперёд, по известным уже тропинкам, а плоты, защищённые толстыми камышовыми щитами, обложили Каплу с юга и запада. На рассвете, на сделанной из длинных жердей вышке, у палатки эмира вспыхнул костёр из сухой травы: это был сигнал начать приступ. В рассветной тишине по реке отчётливо были слышны яростные крики толпы; в воздухе дрожал далёкий пронзительный боевой крик адыгов. Я залез на одну из сторожевых вышек: среди моря камышей, перерезанных рекою Копой и её рукавами, к острову серой массой приник черкесский город. Людей не было видно: сумрак ещё не рассеялся. Крики отсюда были слышны ещё отчётливей. Вот вспыхнул один, другой, третий огонёк, и пламя над камышовыми крышами взвилось к небу. «Ворвались» — сказал я Джовани, слезая по лестнице вниз и прислушиваясь к далёкому людскому дикому гулу. «Давно такой резни не было», — сказал мне эмир, когда по взятии города, уже в полдень мы въезжали в уцелевшую от огня часть Копыла. Действительно, немало трупов было среди сплошь вырезанного населения. Трудность взятия Копыла, его болота и упорство осаждённых так раздражали азийцев, что пленных не было, за исключением десятков пяти девушек, пощажённых за их красоту.
В Maпe был генуэзский старинный замок. Там жил префект фактории. Эмир по нашей просьбе его пощадил. Он уничтожил вокруг него все поселения. В Мапе мы отдохнули в обществе генуэзцев. Пробыли здесь три недели, пока за нами не пришёл из Каффы галиот «Ястреб». Его прислал за нами консул. Он узнал о нас через бежавших в Крым мапских зихов.
Эмир жил в Maпе и часто виделся с Чезаре. Его отряды грабили низовья Копы. Я видел у эмира много драгоценных вещей, золотых и серебряных. Я среди ник нашёл множество древнегреческих монет и изделий; Зихи издревле были в близком общении с эллинами; город Мапа в древности был милетской колонией. Она называлась Горгиппия.
Однажды эмир пришёл к нам с известием, что он покидает Many: великий хан дошёл до земли русов и повернул назад. Я рад был, что несчастный народ зихов избавится от азийцев и возвратится из лесных трущоб, куда скрылось большинство зихов, вновь на тучные поля равнины. Не доверяя азийцам, мы поспешили распрощаться с эмиром и перебраться на галиот «Ястреб». Однако мы не покидали неудобной бухты в Мапе: мы навели обе бомбарды на берег на случай, если азийцы задумают перед отходом напасть на генуэзскую факторию. Через день они ушли. Субпрефект и генуэзская стража возвратились в замок, а мы отплыли в Каффу.
Наконец, мы были у себя дома: с какой радостью я шагал по палубе «Ястреба». Сердце моё жаждало скорее обнять вас, дети мои, и вашу добрую мать.
На рассвете забелели дома Каффы в глубине залива, я вскоре увидел среди массы галер стоявший в порту наш корабль «Сперанцу». Встреча была радостная. Консул лично нас встретил. От дожа было получено им тревожное письмо с вопросом о судьбе Чезаре.
