внутренний слой шкуры. Ее очевидное могущество открывается далеко не каждому, но я полагаю, что именно благодаря своей полупрозрачности она обрела особую силу. Отдельные кусочки меховой шкуры не могут иметь такой силы, а это тонкое кожаное полотно содержит внутреннюю сущность целого.
Бринан и Кризавек, гонявшиеся друг за другом по центральному проходу между очагами Зубра и Журавля, вдруг влетели в помещение очага Мамонта. В пылу игры они уже сцепились в клубок и едва не врезались в эту тонкую ширму, но Бринан вовремя заметил худощавую ногу, преградившую им путь, и мальчики замерли. Подняв голову и увидев разрисованную мамонтовую шкуру, оба они испуганно ахнули и поглядели на Мамута. Джондалару показалось, что лицо шамана осталось совершенно невозмутимым, но мальчишки, одному из которых было семь, другому восемь лет, возможно, оценили его иначе. Опустив глаза, они быстро поднялись на ноги и, осторожно обойдя ширму, удалились в сторону первого очага с таким виноватым видом, словно только что получили большой нагоняй.
– Они выглядят такими виноватыми, почти испуганными, а ведь ты не сказал ни слова. Странно, раньше я не замечал, что они боятся тебя, – сказал Джондалар.
– Они увидели ширму. Иногда, вглядываясь в сущность могущественного духа, человек видит свое собственное сердце.
Джондалар улыбнулся и кивнул, хотя не совсем понял, что имел в виду старый шаман. «Он говорит как зеландонии, – подумал молодой человек, – полунамеками, полузагадками, как обычно говорят все шаманы, обладающие даром общения с миром духов». Поэтому, не вникая в таинственный смысл сказанного, Джондалар решил, что ему не особенно хочется увидеть собственное сердце.
Проходя через очаг Лисицы, мальчики приветливо кивнули резчику, и он слегка улыбнулся им в ответ. Но когда Ранек повернулся в сторону очага Мамонта, на лице его появилась широкая сияющая улыбка; некоторое время он неотрывно смотрел на Эйлу, которая только что вышла из-за полога и стояла, одергивая и расправляя свою рубаху. Его щеки вспыхнули от одного взгляда на нее, хотя темная кожа скрывала этот яркий румянец. Сердце Ранека учащенно забилось, и он почувствовал, как напряглись его чресла.
Чем дольше он смотрел на Эйлу, тем больше открывал в ней новых прекрасных качеств. Солнце, заглядывавшее в дом через дымовое отверстие, казалось, нарочно направило на нее свои длинные сверкающие лучи, окружив Эйлу золотисто-туманным ореолом. Ранеку хотелось навсегда запомнить это мгновение, запечатлеть в памяти эту картину. Его пылкое воображение многократно преувеличивало достоинства молодой женщины. Густые пышные волосы, мягкими волнами обрамлявшие ее лицо, были подобны золотому облаку, игравшему с солнечными лучами; ее естественным движениям была присуща истинная грациозность. Никто не догадывался, как страдал Ранек, когда Эйла отправилась в свою долину, и как он был счастлив, что она станет членом их племени. Ранек помрачнел, заметив, что Джондалар тоже увидел Эйлу и, подойдя к ней, с собственническим видом обнял ее за талию. Резчик с досадой отвел глаза, поскольку широкая спина Джондалара загородила от него Эйлу.
Обнявшись, они двинулись в сторону Ранека, направляясь к первому очагу. Эйла вдруг остановилась и с явным благоговением и восхищением посмотрела на ширму. Джондалар шел за ней следом, когда они проходили через очаг Лисицы. Ранек успел заметить, что Эйла бросила на него мягкий сияющий взгляд, хотя она быстро отвела глаза в сторону. А в глазах высокого мужчины, следовавшего за ней, тоже вспыхнул огонек, который свидетельствовал о том, что он не испытывает никакого удовольствия при виде Ранека. Оба мужчины пытались заставить друг друга опустить глаза: взгляд Джондалара пылал гневом и ревностью, а Ранек отвечал ему самоуверенным и ироничным взглядом. Когда Джондалар прошел мимо, Ранек, еще хранивший презрительное выражение, невольно поймал пристальный взгляд человека, шедшего следом, человека, который был духовной сущностью Львиной стоянки, и темнокожему резчику пришлось смущенно потупить взгляд.
Миновав кухонный очаг и пройдя через прихожую, Эйла начала понимать, почему она не заметила на кухне праздничной суеты. Неззи наконец решила, что пора убрать слой увядших листьев и пропаренных трав, закрывавший земляную печь, в которой запекалось мясо. Запах, поднимавшийся от земляного котла, был настолько вкусным, что у стоявших вокруг людей потекли слюнки. Приготовления к празднику были сделаны заранее, до того как начали таскать глину из карьера, и, пока пристройку поливали красноватым раствором, жаркое медленно доходило в печи. Поэтому сейчас изрядно проголодавшимся обитателям Львиной стоянки оставалось только приступить к вечерней трапезе.
Первыми на блюде появились разные округлые и плотные крахмалистые корнеплоды, успевшие хорошо развариться. Рядом стояли корзины с разной смесью: наряду с костным мозгом там были ягоды черники и дробленые и перемолотые семена амаранта, различных зерен и маслянистых сосновых семян. После многочасовой готовки наваристый бульон превратился в густую желеобразную массу, которая сохраняла форму корзины после того, как ее перевалили на блюда. Этот своеобразный пудинг был удивительно ароматным и вкусным, но не сладким, хотя черника придала ему легкий фруктовый привкус. На следующем блюде возвышалось огромное бедро мамонта, которое запекалось с раннего утра, пропитываясь собственным жиром; готовое мясо было настолько нежным и мягким, что при первом же прикосновении отделялось от костей.
Солнце уже клонилось к закату, подул сильный ветер, и люди поспешили вернуться в дом, захватив с собой блюда с едой. На сей раз, когда Эйле предложили начать трапезу, она уже не выглядела такой смущенной. Этот праздник устроили в ее честь, и она была счастлива, хотя и испытывала определенную неловкость. Ей было еще непривычно находиться в центре всеобщего внимания.
Диги подошла и села рядом с Эйлой, которая вдруг поняла, что не может отвести восхищенного взгляда от празднично одетой и причесанной подруги. Густые каштановые волосы она зачесала наверх и уложила туго скрученные пряди в виде пирамидки. Нить круглых, вручную выточенных и просверленных бусин из бивня мамонта была вплетена в одну из прядей и эффектно подчеркивала спиральную линию прически и цвет волос. Затем Эйла перевела взгляд на одеяние подруги, которое мысленно назвала длинной рубашкой. На самом деле Диги надела длинное, подпоясанное кушаком платье из тонкой эластичной кожи, спадавшее мягкими складками. Этот материал был окрашен в темно-коричневый цвет и блестел, как отполированное дерево. Платье было широким в плечах, поэтому создавалось впечатление коротких рукавов. Красновато-коричневый длинный воротник из мамонтового меха был накинут на плечи и соединялся на груди, образуя треугольный вырез, а концы воротника спускались ниже талии.
По глубокому треугольному вырезу платья были нашиты три ряда костяных бусин, а на шее молодой женщины поблескивало маленькое ожерелье из маленьких конических раковин вперемежку с известковыми трубочками и кусочками янтаря. Правую руку, чуть ниже короткого рукава,
