“Веруете ли вы в Иисуса Христа, родившегося от пресвятой девы Марии, страдавшего, воскресшего и восшедшего на небеса? Веруете ли вы в то, что за обедней, свершаемой священнослужителями, хлеб и вино божественной силой превращаются в тело и кровь Иисуса Христа?”
“Да разве я не должен веровать в это?”
“Я вас спрашиваю не о том, должны ли вы веровать. Я спрашиваю, веруете ли вы?”
“Я верую во все, во что приказываете веровать вы и другие хорошие ученые люди”. — Голос еретика наконец дрогнул. Он еще боролся с гордыней, но уверенность его испарялась.
“Эти другие хорошие ученые люди, несомненно, принадлежат к вашей секте, — сухо сказал инквизитор. — Если я согласен с ними, вы, разумеется, верите мне, если же нет, то не верите”.
Сбитый с толку еретик изумленно обвел взглядом темный подвал, освещенный лишь несколькими свечами да огнем, разгорающимся в камине. Молчаливый писец, серый и незаметный, как мышь. Накаляемые в огне металлические клещи, дыба под потолком. Страшные шипы, бичи и веревки, развешанные по стенам. Мрачные низкие закопченные своды. Еретик явно напрасно назвал это место свинарником. Неосторожные, глупые, необдуманные слова! Несчастный еретик уже понимал, что инквизитор не отступится, что он будет его расспрашивать долго, хитро, впрямую и исподволь, то грубо и прямолинейно, то с чрезвычайной осторожностью подводя к тому, о чем сам еретик пока даже и не догадывался. Надо жить тихо и незаметно, подумал он с опозданием. Если ты купил крепкий каменный дом, построенный еще чуть ли не век назад, не стоит столь шумно, столь изумленно выбегать на широкий двор с криком, несомненно, беспокоящим и дивящим соседей: “Смотрите! Смотрите, что лежало в брошенном сундуке умершего старика Барбье!”
А потом она исчезла, эта дьявольская шкатулка!
Как? Как она исчезла, о Боже? Ведь он держал ее в руках, он сильно дивился ее необыкновенной тяжести. Конечно, ему хотелось узнать, что там внутри. Он ведь понимал, что даже золото не может весить так много. Он не нашел никаких запоров, никакого замка, только палец сам собою лег в какую‑то удобную выемку, будто для того и созданную. Эта выемка казалась подчеркнуто алой, она решительно бросалась в глаза, оставаясь на ощупь почти неощутимой.
Как исчезла дьявольская шкатулка?
“Вы считаете в святом учении хорошим для себя то, что в нем согласно с мнением ваших ученых, — сухо продолжил инквизитор. — А веруете ли вы в то, что на престоле в алтаре находится тело Господа нашего Иисуса Христа?”
“Верую”.
“Вы знаете, что там есть тело, и вы знаете, что все тела являются телом нашего Господа… — еще суше сказал инквизитор. — Я вас спрашиваю: находящееся на престоле в алтаре тело действительно ли есть истинное тело нашего Господа, родившегося от пресвятой девы Марии, распятого, воскресшего и восшедшего на небеса?”
С тяжелым подозрением, с тайной пугающей дрожью в голосе еретик затравленно спросил: “А сами вы веруете в это?”
Он мой! — восторжествовал инквизитор, и тень улыбки снова скользнула по уголкам его тонких губ. Сейчас я позову палача, решил он. Сейчас еретик скажет все. Сейчас он укажет местонахождение исчезнувшей шкатулки. Не может быть так, чтобы драгоценная вещь, по праву принадлежащая святой Римской церкви, оказалась бы в руках какого‑то жалкого мелкого грешника.
Подняв руку, инквизитор щелкнул пальцами.
Дверь открылась.
13 июля 1993 года
Телеграфистка, сорок пять, сто двенадцать, беспорядочная тяга к спиртному. Где ты, мой кукушонок?
***
— Ау! — позвал Шурик.
Кукушонок не откликнулся.
Пива, подумал Шурик. Много пива! Немедленно! А если пива нет, то горячий душ — смыть с себя пыль.
Ничего крепче пива Шурик позволить себе не мог.
Ныло выбитое на тренировке плечо. Экстрасенс Сережа, почти год уже работающий на контору Роальда, не успел довести лечение до конца, улетел в Москву — участвовал в глобальном эксперименте, затеянном академиком Казначеевым. “Ничего страшного, — объяснил, улетая, экстрасенс, — я взял твою фотографию. Буду работать с тобой на расстоянии, так даже удобнее. Единственная просьба — не пить. Вообще не пить, особенно крепкого. Когда объект лечения пьет, экстрасенсу трудно работать”.
Вода в душевой оказалась ледяной.
Приведя себя в относительный порядок, Шурик накинул рубашку, натянул брюки и вышел на широкий балкон. По деревянным перилам балкона густо расползлись карандашные надписи. Самая длинная привлекла внимание Шурика своей непритязательностью: “Вид из этого окошка удивит тебя немножко”. Наверное, автор надписи искренне желал добра всем будущим жильцам гостиницы и дружески предупреждал о неких неожиданностях, могущих поразить неопытного человека.
Вечерело.
Листва берез, вялая от жары, чуть подрагивала под мягкими порывами ветра.
Даже не ветра, а ветерка. И не ветерка даже, а так, неких перемещений хорошо прогретых воздушных масс. Глухая немощеная улочка, ответвляясь от главной, исчезала в плотном массиве берез и китайской сирени. Но это был не парк, потому что из‑за листвы, из‑за плотных зарослей, утомленных июльской долгой жарой, доносились вкусные волнующие запахи и оттуда же поднимался сладкий дымок сжигаемых в печке дров. А под балконом парусом надувалось бело–голубое полотнище, натянутое над столиками летнего кафе. Под полотнищем уверенно, как осы, гудели местные выпивохи.
Куплю все!
***
Что‑то насторожило Шурика.
За кустами китайской сирени, украшающими площадь и густо подходящими прямо к кафе, кто‑то стоял. Причем стоял затаившись. Похоже, он внимательно вглядывался в окна гостиницы, не забывая при этом про выпивох, гудящих в кафе. Он был напряжен, видимо, понимал, что совершает нечто непозволительное, но стоял, стоял, стоял, всматривался напряженно.
Женщина?
Непохоже. Слишком плоская.
Мужчина? Тогда почему так широки бедра? Ишь, застыл, будто каменный!
А каменный и есть! — дошло до Шурика. Это же не человек, а скульптура! Пракситель эпохи раннего сенокоса. Аполлон ужалившийся.
Пытаясь получше рассмотреть необычную скульптуру, Шурик перегнулся через перила.
На плечах Аполлона ужалившегося топорщилось нечто вроде каменной телогрейки, плотно обхватывающей немощную грудь, зато каменные штаны, на ногах лихо смятые в гармошечку, туго обтягивали круглые, как гитара, бедра. Точно, мужик, утвердился во мнении Шурик. Он даже рассмотрел серп в откинутой руке мужика. Так сказать, по грибы вышел, на жатву веселую.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
