Цитата из «1-го послания к коринфянам», которую Стрэнджвик сперва запомнил так неправильно, что город Ефес (Ephesus) ему услышался как «офицеры» (officers), в любом случае представляет собой одну из самых загадочных строк в «Деяниях апостолов». По-видимому, апостол Павел говорит о случае, когда его выставили на арену для растерзания дикими зверями, — однако, во-первых, эта казнь, Damnatio ad bestias, которой позже очень часто предавали первых христиан, обычно не применялась для римских граждан (а Павел такое гражданство имел), во-вторых же — непонятно, как ему в таком случае удалось спастись. Так или иначе, для христианского сознания эта формула — символ веры в вечную жизнь, ради которой можно вынести любую опасность…
А вот нарушение обещания жениться в описываемое время было серьезным противоправным поступком. Невеста или ее родители могли подать в суд и получить довольно крупную сумму в качестве компенсации морального ущерба — не говоря уж о том, что после такого суда репутация «нарушителя» оказывалась запятнана. В Викторианскую эпоху такой штраф часто вообще оказывался разорительным (причем за неуплату его могли и в тюрьму посадить), а пятно на биографии — несмываемым. После Первой мировой эти санкции заметно ослабли, но по-прежнему оставались значимыми.
Впрочем, это, конечно, уже нечто из числа «угроз мирного времени», которые для фронтовиков, прошедших через реальную битву на Сомме или выдуманную Киплингом битву при Сампуа, даже не вполне воспринимались как угрозы…
Уильям Дж. Уинтл
ЗОВ ТЬМЫ
Джон Бэррон был в замешательстве. Ему никак не удавалось разобраться в происходящем. Живя в своей усадьбе постоянно, с рождения — за вычетом нескольких лет, которые он провел в Регби и Оксфорде, — Бэррон никогда не сталкивался ни с чем подобным.
Невзирая на то, что его предки обитали в этом поместье уже несколько поколений, в фамильных архивах не сохранилось никаких документов о факте покупке земельной собственности и праве на владение ею. Такая ситуация крайне огорчала Джона, поскольку под сомнение ставилась респектабельность его семьи, о которой он, разумеется, был очень высокого мнения.
И немудрено. Род Бэрронов входил в число «старого» дворянства, семейных гербов у них накопилось столько, что они в прямом смысле слова не могли уместиться на общем геральдическом щите. Непосредственные предшественники Джона тоже ничем не умалили репутацию своих предков, да и самому ему удалось сделать замечательную карьеру: работая в суде совсем непродолжительное время, он сумел весьма преуспеть, а потом перед ним открылись еще лучшие перспективы… которые, впрочем, временно пришлось отложить из-за смерти отца. В Баннертоне, заняв отцовское место сквайра и сделавшись влиятельнейшим среди местных землевладельцев, Джон выступал в качестве мирового судьи.
Многие его друзья и знакомые испытывали к нему зависть. У Джона Бэррона было значительное состояние, отличный дом и поместье, множество добрых приятелей и безупречное здоровье. Чего еще оставалось ему желать? Правда, проживающие по соседству дамы утверждали, что ему недостает кое-чего очень существенного, а именно — достойной супруги. Но в данном случае едва ли можно было рассчитывать на беспристрастность их суждений: каждая из этих представительниц прекрасного пола (все они, так уж случилось, были не замужем) совершенно явно видела на месте этой супруги… саму себя. Бэррон же вовсе не проявлял намерения вступить в брак и в непринужденной обстановке, среди друзей, порой даже хвалился тем, что не позволит себя «окольцевать» ни одной прелестнице.
И вот теперь Джон находился в затруднительной ситуации. Ну почему, почему ему приходится заниматься этим делом? Впрочем, он мог успокоить себя тем, что срочного тут ничего нет, да и вообще случившееся даже формально не затрагивает честь рода Бэррон, а уж с нынешними обитателями поместья (им самим и прислугой) тем более никак не связано. Так что, опять-таки если рассуждать формально, он имел право спокойно отложить это дело в долгий ящик и заняться чем-нибудь куда более для себя более злободневным.
Тем не менее решиться на такое он не мог, именно из-за чести рода. Ведь все случилось, по сути, в его фамильном поместье. Даже можно сказать, что при определенных обстоятельствах Бэррон мог бы увидеть это из окна своего кабинета.
Если бы обнаружить хоть что-то по-настоящему существенное! Джон Бэррон занимал должность судьи не зря и знал, как надлежит расследовать даже самые необычные происшествия. Однако до сих пор он все еще не обнаружил чего-либо, что помогло бы разобраться в этом деле.
Происходящее было окутано тайной, а к тайнам Бэррон испытывал крайнее отвращение. Не только потому, что из-за них в тихой сельской местности начинают шнырять полицейские и частные детективы, да ведь и просто судебные заседания здесь — события не из самых привычных. Дело в том, что это игра без выигрыша: если тайна все-таки оказывается раскрыта, это извлекает на свет божий массу скверных подробностей, более неприятных, чем сама исходная проблема, а нераскрытая тайна всегда сеет тревогу и по рождает ощущение опасности. Как юрист Бэррон считал что следовало бы принять своего рода «закон против тайн». Это, конечно, невозможно — но тем хуже для всех общественных устоев, церковных и светских.
И вот теперь округ Баннертон оказался во власти какой-то безусловной и крайне неприятной тайны. Благодаря своей должности судьи Джон Бэррон имел возможность не только официально ознакомиться с делом, но и потратить много часов на то, чтобы внимательно изучить его. Без всякого результата: тайна становилась все более и более запутанной!
Пару недель назад садовник и его жена, снимавшие небольшой домик на окраине городка, вышли по делам, а свою трехлетнюю дочь, как обычно, оставили в доме. Ребенок крепко спал в своей кроватке, дверь была заперта, да и родители вернулись вскоре — спустя всего лишь двадцать минут. Тем не менее, когда они приближались к дому, до них донесся отчаянный крик ребенка. Отец, подскочив к двери, обнаружил, что она все еще заперта, повернул в скважине ключ — и родители вбежали внутрь.
Кровать девочки находилась в гостиной, внутренняя дверь, ведущая туда из коридора, была открыта. С порога родители услышали, что ребенок умолк и крик его сменился страшным, придушенным хрипом. Отец и мать успели заметить на кровати темный силуэт, словно бы накрывающий собой малышку. Им почти не удалось что-то различить — и, хотя у них не возникло сомнений, что перед ними было вполне реальное существо, оно рассеялось подобно туману, едва родители вбежали в комнату. Вряд ли это последнее утверждение садовника и его жены можно принимать на веру — но, во всяком случае, перед тем нечто должно было как-то проникнуть в дом, а в этом как раз крылась загадка. Ведь входная дверь, бесспорно, была заперта.
Быстрое возвращение отца и матери спасло жизнь ребенку — в чем они, впрочем, сначала сомневались. Но столь же поспешно прибывший доктор дал им возможность надеяться, сперва слабую, однако пару дней спустя девочка начала поправляться, и вскоре ее жизни уже больше ничто не угрожало. Было ясно, что на нее напало какое-то хищное животное, вцепилось в горло и едва не прокусило сонную артерию. Доктор, да и сам Джон Бэррон пришли к выводу, что укус, судя по расстоянию между следами зубов, видимо, нанесен огромной собакой. Однако странно было, что собака таких размеров не причинила более серьезных травм; ведь на самом деле такому псу достаточно всего лишь одного движения челюстей, чтобы умертвить ребенка…
Действительно ли это была собака? Если же да — как она проникла в дом? И парадная дверь, и черный ход были заперты; более того, заперты были и все оконные ставни. Казалось бы, это существо, кем оно ни будь, никоим образом не могло прокрасться внутрь. Столь же поразительную загадку и представляло собой его бесследное бегство.
Ни малейшей зацепки не дал внимательный осмотр комнаты, равно как и всего земельного участка в целом. Ничто не было испорчено или сломано, да и вообще рядом с домом не осталось никаких следов. Обращал на себя внимание лишь запах земли, причем не свежий, а странно затхлый, который доктор почувствовал, едва войдя в комнату. О том же запахе говорили и другие люди, осматривавшие место происшествия. Кажется, ощутил его и Джон Бэррон, придя в дом несколькими часами позднее, — однако запах на тот момент существенно ослаб: настолько, что само наличие его уже было под сомнением.
Вскоре к этому случаю добавилось еще несколько местных происшествий — точнее говоря, слухов. Проживавшая рядом старушка рассказала, что некоторое время назад она, выглянув в окно, чтобы узнать погоду, увидела большого черного пса, который мчался через дорогу в направлении дома садовника. По описанию старушки, пес «возможно, был ранен или сильно изнурен»: во всяком случае, он заметно хромал на заднюю лапу.
