– Нет, – запротестовал Гаврила Спиридонович, – тут уж немного осталось, вон метка на стене.
– Выскочить еще не значит спастись, – веско качнула головой Демцова. – За нами десятка два злых разбойников гонятся, не знаю как вы, а я в своих шелках от них далеко не убегу.
– Там кони, – закусил губу Гаврила Спиридонович.
– О! Тогда другое дело! Что же стоим? – И Демцова двинулась дальше, не удержавшись от того, чтобы не потрепать Серебрянского за щечку: – А вы проказник. Никак к побегу готовились?
У князя сделалось лицо вареного рака, пришлось Анне Луговской его успокоить:
– Полноте, Гаврила Спиридонович, кабы речь шла о моей семье, дак я бы назвала такие действия своего супруга похвальной предусмотрительностью. А если все благополучно образуется, так Великий Князь еще в ваших должниках окажется.
– Я не… – растерялся Серебрянский.
– А вот этого не надо, – хмыкнула Демцова, – скромность, конечно, украшает, но не кормит.
– Давайте пошевеливаться, а то и в самом деле угодим в лапы разбойникам.
– Слыхал? – ткнул в бок Серьгу Митяй Кожемяка. – И кони у них там есть, и дорога у них одна – к Решетникову. А там в избу заволочем, нож к горлу и выдвигай условия.
Ладейко посмотрел на него ошарашенным взглядом и честно признался:
– Знаешь, Митька, когда ты мне морду бил, я тебя меньше боялся.
– Только не горячитесь! – умоляюще сложил руки Сашко, но тут с ними поравнялся приотставший Туча и дружкам пришлось замолчать.
Зато Анжела, хитро обернувшись назад, с усмешкой шепнула Анне:
– А этот мордатенький-то горяч! Уже на нож тебя собрался брать. Не иначе тут какая-то любовная история.
Анна сделала комичную гримаску, только с Анжелой она и позволяла себе быть немножко девочкой – беззаботной и глуповатенькой. Никто другой из окружения княгини не действовал на нее так, как фаворитка, наверное потому, что они были очень близки по духу друг другу, с той лишь разницей, что Демцова, по ее словам, родилась где-то на самом дне и завоевывала себе место под солнцем, продираясь к благополучию когтями и зубами. Если б вокруг ее братца не было столько жадных до славы, богатств и почестей мужчин, Анна, пожалуй, рекомендовала бы Анжелу на пост министра иностранных дел. Так здорово той удавалось разведывать, вынюхивать и строить козни, разжигая страсти, чтобы в конце концов достигнуть примирения. Она любой пустяк могла раздуть до целой драмы, а драму опустить до размеров пустяка, игры, забавы, маленького развлечения. Анжеле очень бы пошло объявлять войны, низлагать правительства, свергать монархов. Если б не мужчины. Мужчины готовы устроить меж собой грызню по любому поводу, но стоит им увидеть женщину у власти, как они тут же объединяются. Да так дружно и единодушно, словно в юности давали клятву на крови – не допускать до власти бабских юбок. А потому, смиряя сердце, приходилось довольствоваться властью тайной. Так Анжела, к примеру, в дни безделья глумилась над любовниками, по ветру пуская их состояния, отнюдь не из корыстного расчета, а исключительно как месть мужскому высокомерию. За Луговской же следило слишком много глаз, и слишком хорошо было известно ее властолюбие, чтобы она могла позволить себе нечто большее, чем совет брату, и потому рассказы циничной Анжелы были ей отдушиной, за это и любила фаворитку.
Стрельнув глазами в гайдука, княгиня улыбнулась:
– Со всеми этими страстями мы упустили из виду, что Серебрянском сейчас правит не только многомудрый дипломатичный Гаврила Спиридонович, но и две прелестницы с высоким титулом гроссмейстерш Ведьминого Круга.
– Ха! Ты им льстишь! В семнадцать лет закручивать интриги и злоумышлять на коронованных персон? Это две милые деревенские дурнушки, которые от безысходности балуются ведьмовством.
– А кто в пятнадцать лет стал баронессой фон Кти?
Демцова фыркнула:
– Ну ты сравнила! Мой Альфред зарубил этого несчастного фона от непреодолимой страсти ко мне, юной и прекрасной. При этом он так трубил о своей любви, что лоси выбегали из лесу.
– Не забывай, что мы северяне, у нас другой темперамент, – подергала Анжелу за пальчик княгиня. Уж больно страстно ее подруга стала пожирать глазами юного бунтаря.
Митяй это замечал и пыхтел, одной силой воли не давая ушам покраснеть, а уж когда эта фря в ярко-алом шелковом платье танцующей походкой ринулась на него, как кошка на мыша, едва не спрятался за Тучу.
– Ой, что-то мне не нравится ее взгляд, – занервничал Сашко, а Ладейко захотелось провалиться сквозь землю. Он даже отвесил затрещину Митяю, прошипев сквозь зубы:
– Доигрался, боров, щас она нас тут порешит!
– Может, не догадалась, – приостановился Кожемяка.
– Как же, жди! – взвизгнул Сашко. – Когда вот так вот на тебя таращатся исподлобья?
– Да она маленькая, – потер шею Кожемяка. – Как же она нас всех-то порешит? – и охнул оттого, что Демцова, не сбавляя шагу, ударилась о его грудь своей грудью и, запустив свои маленькие, но острые коготки ему под кафтан, не то чмокнула, не то лизнула куда-то в шею, отчего по спине Кожемяки побежали мурашки ужаса.
– Я не только мала ростом, но еще хрупка и ранима, – подняла она лицо, доверчиво заглядывая ему в глаза.
У Митяя голова пошла кругом, он так и не понял, что его так потрясло: то ли огромные слезы в черных глазах, то ли безграничная надежда найти в нем свою опору, – но ноги стали как холодец. Все очарование испортил Скорохват, тявкнув из-за спины:
– У него другая есть.
– Ага, Маришка Лапоткова, – поддержал Ладейко.
– Ах! – вскрикнула раненой птицей Анжела, закрывая лицо ладонью, сорвалась с места и снова умчалась к своей хозяйке.
– Ну и на фиг вы это сказали? – первым пришел в себя Митяй, а Туча приобнял парней, причем всех троих дружков за раз, и еще на троих внимательно посмотрел:
– Значит, так, братцы гайдуки, чтоб с этой минуты были при мне неотлучно. Отойдете больше чем на два шага – головы как курям пооткручиваю, они все равно вам без надобности, там все равно одна каша. А бед можете натворить о-го-го, все поняли?
Два раза ему повторять не пришлось, то ли дурневские дураками не были, то ли у конюшего было такое убедительное лицо.
Анжела веселилась вовсю:
– Какой милый!
– Значит, все-таки любовная история? – Луговская погрозила пальчиком своей фаворитке, но тут же удовлетворенно зажмурила глаза. – Мир везде одинаков. Выходит, и тут правят все-таки женщины. – Она по-новому взглянула на госпожу Костричную и едва не заурчала, как случается у домашних кошек на сметану. Теперь-то ей и самой было удивительно, как она сразу не угадала в Дорофее одну из сестер. Вот же она – волос пшеничный, характер подвижный, склонный к озорству, семнадцать лет, рост… Она спрятала руки за спиной, жалея, что не наделена от природы когтями, которые иногда можно точить, – наверное, огромное удовольствие, вон как кошки млеют.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
