Старший советовался с солдатами, что делать с трупом. Те предлагали отвезти его в лес на машине. Вмешался шофер. Он считал эту затею глупостью и рекомендовал зарыть труп здесь, на месте.
— Нельзя, — возразил старший, — этот Шторк упрям, как осел, он ни за что не подпишет акт. Уж я-то его знаю.
Шофер сплюнул и выругался.
— Придется везти, — сказал старший, — ничего не поделаешь.
Солдаты подняли труп и бросили в кузов машины.
— Поехали? — спросил шофер.
— Подождем, — ответил старший, — пусть там кончат.
Никита Родионович чувствовал необычайную слабость, похожую на обморок. За нервным потрясением последовал полный упадок сил. Он забылся. Прошло с четверть часа. Очнулся от раскатистого залпа. Вздрогнул, посмотрел вокруг. Солдаты прислушивались к выстрелам. Стреляли в лесу. Снова раздался залп, еще, еще... Прогремело несколько одиночных выстрелов, и все стихло.
— Все! — шепнул Никита Родионович. — Их уже нет...
— Ну, теперь пора, — сказал старший и полез за шофером в кабину.
Один из солдат тронул за плечо Ожогина и приказал подняться в машину. Никита Родионович встал и, пошатываясь, точно пьяный, подошел к лестнице. Мотор заревел, и снова Ожогина обдало газом. Он забрался в машину и, уже зная расположение скамеек, сел на прежнее место. Дверь захлопнулась и машина тронулась.
Было темно, но Никита Родионович чувствовал присутствие мертвого тела. Когда особенно сильно подбрасывало автобус, нога трупа ударялась об его ногу. Он старался не обращать внимания на толчки, но не выдержал, забрался в самый угол, положил ноги на скамью и в таком положении ехал до остановки.
Вновь открылась дверь. Солдаты вытянули труп женщины наружу. Раздались голоса. Опять был чем-то недоволен гестаповец, снова он спорил с конвоирами. В дверь было видно, как автоматчики короткими саперными лопатками забрасывали землей яму.
Через несколько минут все окончилось. К машине подошел старший и, заглянув внутрь, спросил:
— Ну, как дела?
Ожогин через силу ответил:
— Ничего...
— Сейчас поедем.
— Куда? — поинтересовался Никита Родионович.
— Домой... в тюрьму, — объяснил с улыбкой конвоир.
Двери захлопнули. Загудел мотор, снова закачался кузов.
Никита Родионович лег на скамью, сжал голову руками. Он хотел забыть все, что видел и слышал, сегодня, уйти от страшных мыслей, которые неотвязно преследовали и мучили его.
26
День прошел в тревоге. Еще утром, когда Вагнер поднялся в мезонин, чтобы позвать друзей к завтраку, он заметил отсутствие Ожогина. Удивленный старик вернулся вниз, вышел в сад и позвал Никиту Родионовича. Но никто не откликался. Считая, что Ожогин ушел ненадолго, Вагнер решил подождать. Правда, его огорчало то, что кофе остынет, но без Никиты Родионовича не хотелось садиться за стол.
Прошел час. Ожогин не возвращался. Вагнер начал беспокоиться. В городе было тревожно, прохожих без пропусков, а часто и с пропусками, задерживали патрули. Своими опасениями старик поделился с Гуго.
— Как думаешь, куда он мог деться? — спросил Вагнер.
Абих, только что поднявшийся с постели и не успевший еще одеться, пожал плечами и направился к умывальнику.
— Может быть, его задержали, — высказал предположение старик.
Гуго задумался.
— Трудно сказать. Надо спросить у Андрея, он, наверное, знает.
Поднялись наверх и разбудили Грязнова.
— Где Никита Родионович?
Андрей не сразу сообразил, почему его спрашивают об этом.
Потревоженный разговором, проснулся и Алим. Но едва лишь он пошевелился, пытаясь приподняться, как почувствовал боль в руке и вскрикнул.
— Что с тобой? — испугался Вагнер.
Грязнов рассказал о ночных приключениях.
Старик сокрушенно покачал головой.
— Надо осмотреть, — решительно заявил он и внимательно, как врач, принялся изучать рану. — Ничего особенного, — объявил он спокойно после осмотра, — рана неопасная. Однако, меры предосторожности принять надо.
Он спустился вниз и через несколько минут вернулся с бинтом, иодом и теплой водой. Обмыл руку, смазал рану иодной настойкой и наложил бинт. Кроме того, он заставил Алима принять какие-то таблетки.
В связи с болезнью Ризаматова решено было пить кофе наверху. Но, прежде чем приняться за еду, старик задал все тот же тревоживший его вопрос: куда девался Ожогин?
Андрей считал тревогу Вагнера беспричинной — Ожогин мог пойти в центр города, чтобы разведать обстановку. Возможно, он встретил кого-нибудь, заговорился. К обеду он наверняка вернется.
Абих согласился с Грязновым. Друзья принялись расспрашивать Андрея о том, что произошло ночью.
Грязнов рассказал все как было и не скрыл своего недовольства решением Ожогина вернуться назад.
Абих поддержал его точку зрения, а Вагнер возразил:
— Я был сторонником вашего плана, но сейчас вижу, что он неосуществим. Война заканчивается, постепенно удастся установить связь с Россией, и вы вернетесь домой...
В тоне Вагнера чувствовалось удовлетворение тем, что друзья вернулись. Ему хотелось быть с ними в самые решающие дни, когда падет Гитлер и начнется новая жизнь. Присутствие друзей ободряло старого архитектора. Вчера, когда они ушли из города, Вагнер почувствовал себя одиноким, брошенным. А сейчас, в кругу друзей, старик снова был полон энергии.
— Об американцах ничего не слышно, — заметил Вагнер, — может быть, они и не придут сюда...
Ему хотелось, чтобы друзья поддержали его предположение, но Андрей рассеял его надежду:
— Они придут... Немецкие войска не задерживают их. Город с запада открыт. Это мы вчера видели своими глазами.
Старик молча допил кофе и встал из-за стола.
— Придет Никита Родионович, что-нибудь расскажет. — Вагнер вздохнул и, открыв занавеску, посмотрел на улицу.
Никита Родионович не возвращался. Подошло и прошло время обеда, близился вечер. Тревога охватила всех. Андрей и Гуго дважды выходили на улицу, добирались до центра города, но никого не встретили. Алим, весь день лежавший в постели, не выдержал, встал и тоже решил итти на поиски, но Вагнер запротестовал:
— Сиди дома! Неужели ты думаешь, что он ходит по улице или забыл дорогу домой? Тут что-то другое...
— Что?
— Не попал ли он в руки патруля?
— Это невозможно, — возразил Алим, — Ожогин осторожный человек.
Вагнер покачал головой. Какое значение имеет в такое время осторожность! Убивают без предупреждения совершенно невинных людей.
Алим смолк. Однако, несмотря на доводы Вагнера, он не мог лежать. Накинув одной рукой пальто, он спустился вниз и стал за калиткой, на улице.
Прохожие на улице не показывались. Спустились сумерки и фиолетовая тень легла на невысокие крытые черепицей дома. Окна оставались неосвещенными. Город не подавал никаких признаков жизни. Алиму стало грустно, тревога сменилась страхом, ему почудилось, что где-то вот на такой же пустынной улице лежит мертвый Ожогин. Алим вспомнил про труп на шоссе, виденный прошлой ночью, и невольно вздрогнул.
