На стенах домов и рекламных тумбах появились распоряжения за подписью того самого главы города, которого на этот пост четыре года назад водворили гитлеровцы. Это был один из старейших членов нацистской партии и, по слухам, доводился дальним родственником небезызвестному Гессу.
Директор завода, вырабатывавшего всю войну минометы, вывесил объявление о наборе рабочей силы.
Но что больше всего поразило Андрея — на бульваре они с Алимом встретили майора Фохта. Он шел в новеньком штатском костюме и серого цвета мягкой велюровой шляпе с большими полями. Майор узнал Андрея и небрежно приложил, по военной привычке, пару пальцев к виску. Андрей поклонился.
— Не пойму, что происходит, — сказал он тихо Алиму.
— Что такое? — спросил тот.
— Это гестаповец, тот, который вызывал Альфреда Августовича и нас с Никитой Родионовичем... Тогда он был в форме, сейчас в цивильном костюме.
— Возможно, скрывается, — высказал предположение Алим.
— Чорт его знает, возможно...
Вечером после ужина зашел разговор о войне. Вагнер высказал всегда занимавшую его мысль — хорошо, если бы эта война была последней.
— Наивный вы человек, — сказал Никсон и расхохотался. — Война новая придет быстрее, чем вы думаете. Будем воевать мы с русскими. Определенно будем. Вот встретимся где-нибудь под Лейпцигом или Берлином, пожмем друг другу руки, выпьем за здоровье друг друга, а потом начнем принюхиваться, присматриваться, примериваться.
— Это, по-вашему, обязательно? — спросил Вагнер.
— Непременно.
— Глупость, — бросил Аллен. — Если мы плечом к плечу громили фашизм и стали друзьями в войне, то можем остаться ими и после войны, в период мирной жизни.
— Не мелите ерунду, капитан. Вам имя Уильяма Фокса знакомо?
Аллен знал Фокса, как научного сотрудника иэльского института, претендующего на авторитет в вопросах международной политики. Он так и ответил.
— Вы его книгу «Сверхдержавы» читали? — спросил Никсон.
— Слышал о такой книге, но не читал, — признался Аллен.
— Тогда не спорьте. У меня есть несколько замечательных цитат, и я их вам сейчас продемонстрирую.
Никсон быстро поднялся с кресла, пошел в спальню и возвратился оттуда с небольшой записной книжкой. Порывшись в ней и найдя нужное, он сказал:
— Вот что пишет Фокс: «Победоносные генералы и адмиралы будут больше посматривать на своих союзников в победе, чтобы обнаружить своих вероятных противников в будущей войне... они будут менее заняты Германией, чем друг другом». Не так ли я сказал, капитан? А вы это называете глупостью.
— Получается, что этот, с. позволения сказать, господин Фокс считает еще не окончившуюся войну прелюдией к новой? — заметил Аллен.
— Совершенно справедливо, иначе я быть не может.
— И этот голос принадлежит американцу? — спросил Андрей.
— Да, американцу, — подтвердил Никсон, — разумному, дальновидному американцу. — Он вновь порылся в своей книжонке. — Обратите внимание, что пишет англичанин Лиддль Гарт. Слушайте. Читаю слово в слово: «Мы видим из истории, что полная победа никогда не приводила к результату, которого всегда ожидают победители, — к прочному, длительному миру». Или насчет союзников: «Расхождения между ними становятся настолько острыми, что они превращают товарищество перед лицом общей опасности во враждебность и взаимное недовольство таким образом, что союзники в одной войне становятся врагами в следующей». — Никсон хлопнул книжкой по колену. — Не это ли заявил и Фокс?
— Неудачные пророки, — махнул рукой Аллен. — Я хочу вас спросить, майор: какова ваша точка зрения?
— Она не расходится с мнением Фокса и Гарта...
Вагнер внимательно посмотрел на Никсона, что-то соображая про себя.
— У нас и у всего человечества есть сейчас другой документ, вселяющий надежду на более приятное будущее, — сказал он. — У нас есть решение Крымской конференции...
— Под которой поставил свою подпись покойный Рузвельт, — добавил Аллен.
— Старик Франклин переборщил, — прервал Аллена на полуслове Никсон. — Ему никто не давал полномочий подписываться за всех нас.
— Но он, кажется, был президентом, как я понимаю, — заметил Грязнов.
— Это еще ничего не означает, — горячился Никсон. — Мало ли что могло взбрести человеку в голову. Правда, есть поговорка, что последнее желание умирающего — закон, но закон не для страны. И притом старик Франклин, я думаю, понимал, что жить ему осталось недолго, а поэтому и решил прославиться в роли миротворца и не портить отношений с союзниками.
— Если народ не захочет войны — ее не будет, — твердо сказал Вагнер.
— Будет.
— Если народ допустит, — вставил Андрей.
— А как это он не допустит, интересно мне знать? — усмехнулся Никсон.
— Очень просто. Мы воюем, мы проливаем кровь, мы гибнем, а не морганы, не рокфеллеры, не фарбены... Их кучка, а нас миллионы, но мы можем воевать и можем не воевать. Ружья, автоматы, пулеметы и пушки могут стрелять не только в того, кто стоит по ту сторону фронта, но и в тех, на чьи средства они изготовляются.
— Это большевистская доктрина?
— Это доктрина сотен миллионов людей. Это все, кто ненавидит убийства, пожары, разбой, кому дороги семья, мать, дети, кто любит жизнь, веселые песни, человеческую радость... — возразил Вагнер.
— Мы кое-кого переучим, кое-кого распропагандируем, в этом я могу вас заверить, — сказал безапелляционно Никсон.
— Ого! Как бы не так, — возразил Андрей. — Чему вы научите? Линчеванию негров? Колониальному разбою? Нет, не подойдет. Мы против войн, и нас поддержат...
Никсон поднялся. Лицо его было бледно, глаза блуждали.
— На сегодня довольно, — заявил он сухо.
— Да, пойдем спать, — усмехнулся Абих. — Без войн прожить можно, без сна еще никто не жил.
На другой день пьяный Никсон привел в дом высокую рыжую немку и заперся с ней в своей комнате. Оттуда доносился визгливый смех. Перед обедом Никсон со своей дамой вышли к столу. Он усадил ее обедать вместе со всеми. Обед прошел в молчании. Никсон несколько раз затевал разговор на разные темы, но его никто не поддержал. Потом он проводил женщину на улицу, и у парадного произошел скандал. Женщина требовала денег. Вернулся Никсон один, покачиваясь, подошел к дивану и развалился на нем, вытянув длинные ноги.
— Дрянь! — сказал он, ни к кому не обращаясь.
Все промолчали.
— Капитан! — обратился Никсон к Аллену.
— Да, — ответил тот.
— Дивизия простоит в городе еще десять дней. Вам не скучно?
— Нет, — коротко ответил Аллен.
— Вы, кажется, интересовались этим вопросом у начальника штаба?
— Возможно...
— Потом вы спрашивали разрешения, можно ли перебраться на другую квартиру.
