был переведен из разрядной тюрьмы на подворье к князю Федору Ивановичу Волконскому, поскольку в разряде ни кормить, ни охранять его было некому. Волконский отвечал за узника головой, поэтому посадил его в подклет и заковал в колодки.
Первое время Андронова стерегли очень тщательно, по потом все к нему привыкли и даже стали позволять знакомым его навещать. Дело в том, что князь не хотел кормить Федора за свой счет и надеялся, что посетители будут приносить либо деньги, либо продукты. Некоторые старые приятели не забывали узника. Приходили к нему воевода Афанасий Зиновьев, купец Григорий Фонарник, московские торгаши. Каширский дворянин Григорий Волохов даже сам попросил у Андронова помощь. Дело в том, что его отправляли в Вологду для сбора денег в казну, но средств на поездку у него не было (в то время командировочных не платили, и при выполнении правительственных указов приходилось тратить свои деньги на дорогу, жилье и еду). У заключенного, естественно, денег не было, но он дал Волохову грамоту к костромскому дьяку Марку Поздееву, который мог помочь.
Самым частым посетителем подклета был дядя хозяина Роман Волконский, уже давно ставший монахом. Он убеждал Федора принять постриг в каком-нибудь отдаленном монастыре, например на Соловках. Это помогло бы ему избежать сурового наказания. Совет показался заключенному очень дельным. Он даже стал просить Федора Волконского похлопотать за него перед боярами. Но князь отказался, заявив, что это не его дело — вмешиваться в приговор. Все будет решаться по воле Бога, государя и Боярской думы. К тому же он ехидно добавил: «Почему ты не думал о постриге тогда, когда казну разорял?»
Отказ Волконского помочь узник истолковал по своему — князь сердится на него за то, что он не отдает долг — 70 рублей, истраченных на его содержание; чтобы задобрить своего хозяина, он решил попросить денег у Григория Фонарника. Однако хотя Григорий и был довольно сердобольным человеком, но деньги на ветер никогда не бросал. Он ведь знал, что Андронов не сможет сам ему их отдать. Чтобы окончательно не отказывать старому знакомцу, он предложил свою помощь в передаче писем родственникам, в первую очередь, сестрам, которые могли прислать деньги. Федор помнил, что Аксиния и Евфимия поехали в Ярославль, поэтому посоветовал Фонарнику отправиться именно туда. Для купца выполнить просьбу было нетрудно, поскольку он сам собирался посетить ряд волжских городов по торговым делам. Осторожный Андронов решил поставить в известность князя Волконского о том, что собирается писать сестрам и знакомым и что Григорий Фонарник готов их передать адресатам. Ф. И. Волконский не увидел никакого криминала в затее, тем более что он надеялся вернуть свои деньги. Поэтому он дал заключенному столбец бумаги, а перо и чернила позаимствовал у соседа, Дмитрия Плещеева.
Вскоре грамота к Евфимии и Аксинии была готова. В ней писалось следующее: «Государыням моим, сестрам Оксинье и Офимье Ивановым, брат ваш челом бью. Да поехал для моей нужды помощник моей беде Григорий Фонарник. И вам бы ему бить челом и об моей голове с ним посоветоваться да послать весть о здоровье Василия Пантелеевича (Болотникова) и об детях. А я вам, государыням моим, много челом бью». К этому письму была сделана приписка для Богдана Исакова и Трифона Морозова, которые, как полагал Андронов, также были в Ярославле: «Смилуйся, Богдан Исакович, с Трифоном поразмыслите вместе, как прислать мне 70 рублей или какого-нибудь добра. Я к вам коротко пишу. Отдайте все помощнику моему Григорию Фонарникову, может, добудете что-нибудь из вещей». Кроме грамоты сестрам, уже без ведома князя, Федор написал письмо своему знакомцу дьяку Марку Поздееву. У него он просил 50 рублей себе на постриг.
10 марта 1613 года Григорий Фонарник уехал в Ярославль. Но там уже не было ни Евфимии, ни Богдана Исакова, ни Трифона Морозова, ни Пятуни. Знакомые купцы сообщили, что в Костроме живет их родственник Юрий Болотников. К нему и отправился посыльный опального Федора. Но Юрий и на этот раз не захотел помочь родственникам, с которыми старался из-за осторожности не поддерживать контактов. Пришлось Григорию идти к дьяку Марку Поздееву. Бывший друг Андронова встретил купца на крыльце и, прочитав грамоту, тут же пригласил гостя в дом, подальше от посторонних глаз. Сразу дать деньги для узника он побоялся: уж больно было опасным помогать государственному преступнику. Но и отказать старому приятелю не решился. Поэтому он пообещал Григорию, что даст деньги в Ярославле, куда вскоре поедет. После этого, чтобы сгладить впечатление от отказа, предложил гостю выпить с ним вина или меда и отобедать. Но скромный купец отказался, сославшись на занятость.
Вернувшись в Ярославль, Григорий Фонарник узнал, что попал в очень неприятную историю. Пока он разъезжал по делам, Федор Андронов бежал из заключения, и по всей стране был объявлен его розыск. Ни Евфимия, ни ее сестра Аксиния с остальными родственниками об этом не знали и пребывали в «счастливом неведении». Узник оказался на редкость прытким. Усыпив бдительность князя Волконского письмами, он подкупил одного из слуг, и с его помощью был освобожден от колодок и глубокой ночью выведен незаметно со двора. Однако беглецу не удалось уйти далеко. 15 марта он был схвачен подмосковными крестьянами около Яузы за Калининым оврагом. Ведь при весенней распутице все дороги были малопроходимыми, и пеший, достаточно хорошо одетый человек сразу же вызвал у местных жителей подозрение. Они тут же сообщили о незнакомце отряду казаков во главе с Яковом Ивановым. В итоге Федор Андронов был схвачен.
Начались новые разбирательства о том, кто помогал государственному преступнику, с кем он был связан, куда собирался бежать и зачем. Первым оказался под следствием Григорий Фонарник, хорошо известный князю Волконскому, который старался свою вину переложить на чужие плечи. 18 марта в дом Григория в Ярославле прибыл подьячий Андрей и отвел его к местным воеводам — князю Ивану Хованскому и окольничему Семену Головину. По их приказу дьяк Василий Юдин начал допрос. Что мог сказать сердобольный Григорий? Естественно, только правду, поскольку ничего плохого он не делал. Он подробно сообщил о том, что давно был знаком с Андроновым и по старой дружбе решил помочь попавшему в беду приятелю, поскольку тот находился не только под стражей, но и без средств к существованию. Свою задачу он видел только в том, чтобы передать письма узника родственникам. Грамоты к Евфимии и Аксинии тут же были приобщены к делу. Допрашиваемый не захотел сообщать о поездке к Марку Поздееву, который был на государственной службе и мог пострадать ни
