Иногда чины охранной команды привлекались Для деликатных поручений, связанных с дрязгами в семействе Романовых. В 1875 году «для наблюдения» за высланной по приказанию Александра II в город Венден Лифляндской губернии балериной императорского театра Е. Г. Числовой (1845–1889), ставшей любовницей его брата, великого князя Николая Николаевича-старшего, был командирован один из стражников. Впрочем, у царя самого не было никакого морального права выступать в качестве образца порядочного семьянина, так что «воспитание» братьев и племянников было им скоро оставлено.
Скромный и неприметный надворный советник Ф. Ф. Гаазе в результате 12-летней службы на посту начальника охранной команды вырос до статского советника и сумел сколотить недурной по тем временам капиталец. Трудно сказать, сколько лет еще руководил бы он охраной императора, если бы не анонимный донос, поступивший на него начальнику Третьего отделения генералу А. Р. Дрентельну в начале 1879 года. Между прочим, в доносе сообщалось, что Гаазе, со своим ежемесячным жалованьем в сумме 200 рублей, приобрел имение, выстроил под Петербургом две дачи и «платит за квартиру в год 1200 рублей, жене отпускает ежемесячно на булавки 150 рублей, кроме того, 100 рублей на хозяйственные расходы, и сыну 25 рублей, имеет в квартире роскошную мебель, три прислуги…». Далее аноним, не скрывавший своей принадлежности к охранной команде, подробно описывал механизм обогащения своего начальника.
А. Р. Дрентельн был царским слугой и не чета нынешним представителям власти, которые и пальцем не пошевелят, чтобы проверить соответствие доходов и расходов своих чиновников — он распорядился провести по доносу немедленное расследование. В результате выяснились довольно неприглядные вещи. Ф. Ф. Гаазе на самом деле бесконтрольно обирал «казну и своих подчиненных самым наглым образом». В немудреный «инструментарий» статского советника входили: составление фиктивных счетов на расходы по делам службы, утаивание суточных и проездных денег, выдаваемых чинам охраны во время командировок, присвоение части праздничных наградных и премиальных сумм. Начальник заставлял своих подчиненных расписываться за них следующим образом: он «клал на стол список, а сверху него лист с вырезанной клеткою… В этой клетке всякий должен (был) расписаться в том, что получил, а сколько — это покрыто бумагой, так что… начальник ему выдавал по своему благоусмотрению». В конце каждого года Гаазе предусмотрительно отбирал у всех подчиненных расписку «об отсутствии на него каких-либо претензий». Беспардонное поведение казнокрада и плута объяснялось довольно просто: он был женат на дочери… управляющего Третьим отделением А. Ф. Шульца, который и покрывал все проделки зятя «мраком неизвестности… и ни одна жалоба не была принята во внимание, а, напротив, те, кто говорил правду, — все были исключены из команды». Впрочем, мздоимец отделался легким испугом: разбирательство совпало по времени с покушением Соловьева на царя, и он был «уволен от службы, согласно прошению, по болезни». Как мы уже сообщали, на его место был назначен штабс-капитан К. Кох, отличившийся при аресте террориста тем, что сбил его с ног своей шашкой. Один из жандармских генералов в своем дневнике ехидно комментировал рассказ штабс-капитана о том, «…какую историческую роль разыграла его тульская шпажонка. Видно было, что он от радости не чувствовал земли под собой и роль спасителя приятно улыбалась».
…Народоволец Соловьев своими выстрелами у Зимнего дворца 2 апреля 1879 года наконец прервал плавное течение «милой патриархальщины» и вынудил власть наложить на свободу передвижения царских особ самые серьезные ограничения. Стало совершенно ясно, что система личной охраны, ориентированная на «старые добрые» порядки прежних царствований, абсолютно не соответствовала кардинально изменившейся политической и оперативно-розыскной ситуации в стране и, особенно, в столице империи и не отвечала элементарным профессиональным требованиям.
Большего позора нельзя было представить и в самом кошмарном сне: самодержавный повелитель огромной империи в самом центре своей столицы, в непосредственной близости от своей резиденции подвергся наглому нападению, во время которого в течение нескольких минут в него, как в живую мишень, методически, один за другим с близкого расстояния были произведены три прицельных выстрела, а он, как заяц-русак, подобрав полы шинели, увертываясь и петляя, в панике бежал от неумолимого охотника, спасая таким унизительным для монарха образом свою жизнь.
Очень тонко и точно почувствовала момент императрица Мария Александровна. Потрясенная покушением Соловьева, она призналась фрейлине А. А. Толстой: «Больше незачем жить, я чувствую, что это меня убивает». Затем она добавила: «Знаете, сегодня убийца травил его, как зайца. Это чудо, что он спасся».
Когда происходят такие чудовищные «проколы», по давней традиции принято винить во всем стрелочников, то есть охрану. В данной конкретной ситуации вину, по нашему мнению, следует делить по принципу «фифти-фифти». Установившийся издавна порядок, при котором рядом с царем во время прогулок могли находиться только члены его семьи, свиты и высшие сановники, был введен отнюдь не охраной, а самими охраняемыми лицами. Понадобились, по меньшей мере, три серьезных покушения, чтобы царь наконец преодолел свой монарший снобизм и позволил бы охране находиться в непосредственной близости к его августейшему телу.
В вину охране вполне обоснованно можно вменить лишь то, что она сосредоточилась на Певческом мосту и не перекрыла выходы к нему со стороны здания Главного штаба, что позволило Соловьеву совершенно свободно выйти на Дворцовую площадь со стороны Невского проспекта и дойти до того места, где царь, пройдя Мойку, вступил на брусчатку площади. На пике этого экстраординарного события самое время проанализировать систему и состояние охраны Александра II.
После покушения Соловьева великий князь Александр Александрович вынужден был поломать устоявшиеся представления и стереотипы охраны и внести в нее дополнительные изменения. 6 апреля наследник записал в своем дневнике: «Сегодня мне пришлось в первый раз выехать в коляске с конвоем! Не могу высказать, до чего это грустно и обидно! В нашем всегда мирном и тихом Петербурге ездить с казаками, как в военное время, просто ужасно, а нечего делать! Время положительно скверное, и если не взяться теперь серьезно и строго, то трудно будет поправить потом годами. Папа, слава Богу, решился тоже ездить с конвоем и выезжает, как и я, с урядником на козлах и двумя верховыми казаками».
От утренних прогулок по столице его «папа» также был вынужден отказаться. О том, что такой выезд царя был в диковинку жителям столицы, свидетельствует запись в дневнике генеральши Богданович от 4 апреля того же года: «…Государь сегодня проехал по Б. Морской в открытой коляске, казак на козлах и два верхом сзади. Тяжело это видеть». 13 января 1881 года: «Видела сегодня на улице Государя. Тяжелое впечатление делает эта встреча. Теперь его сопровождают не 8 казаков, а гораздо больше, и уже за полверсты чувствовалось, что приближается что-то особенное, — и это наш царь!»[155] Председатель Кабинета министров граф П. А. Валуев не удержался от того, чтобы не отметить в своем дневнике нововведение в области охраны: «Конвойные казаки едут рядом с приготовленным для Государя традиционным в такие дни шарабаном…»
На доложенной Дрентельном телеграмме от начальника Московского жандармского управления генерала И. Л. Слезкина о новых террористических планах революционеров Александр II наложил следующую глубокомысленную резолюцию: «Да, нам надобно ухо держать востро и не зевать».
Так, под стук копыт резвых скакунов по брусчатке Дворцовой площади на авансцену императорской охраны выехал Собственный его императорского величества конвой, о котором настала пора поговорить более подробно.
Годом рождения конвоя принято считать 1775 год, когда по инициативе князя Потемкина-Таврического в Петербурге из Донской и Чугуевской команд был составлен Собственный конвой для «конвоирования императрицы Екатерины II в Царское Село, а во время нахождения ее в Царском Селе — для содержания караулов и разъездов» («История лейб-гвардии Казачьего полка»). Павел I преобразовал его в лейб-гусарский Казачий полк, который продолжал нести службу «высочайшей охраны». Полк принял активное участие в Отечественной войне 1812 года в составе конвоя императора Александра I при Императорской главной квартире. 4 октября 1813 года он принял участие в бою под Лейпцигом, провел там знаменитую атаку против французской кавалерии и был награжден серебряными трубами.
В царствование Николая I из высших представителей кавказских горцев (кабардинцев, чеченцев, кумыков и ногайцев) был сформирован полуэскадрон, предназначенный для конвойной службы при дворе Командовал ими ротмистр Султан-Азамат Гирей, потомок крымских ханов. В 1836 году из линейной команды конвоя был выбран и определен ко двору «первый камер-казак», то есть «придворный казак», входивший в дворцовые штаты и служивший ординарцем у императора и его супруги.
