замок Пьерфон, принадлежавший его отцу. Его великолепный замок в Куси остался во владении графа Сен-Поля, который вывез оттуда все ценное и продал даже свинцовые трубы замкового водопровода на рынках Парижа. Ни один из лишенных должности
арманьякских бальи и
сенешалей не был восстановлен на службе, и лишь немногие из бывших офицеров гражданской службы оказались в Париже. Эти решения вызвали большое ожесточение и более или менее гарантировали провал заключенного мира[409].
Иоанн Бесстрашный был доволен тем, что его старым противникам закрыт путь к влиянию и богатству, но он не мог допустить сохранения тупиковой ситуации в центре правительства. Буржская кампания стала самым дорогостоящим военным предприятием французского правительства с 1380-х годов. Она обошлась короне более чем в 650.000 ливров наличными и оставила ее в большом долгу перед солдатами, ростовщиками и налоговыми сборщиками. Ресурсы собственных владений Иоанна не соответствовали тому, что ему было необходимо для поддержания его политической и военной популярности. Осенью 1412 года герцог резко урезал пенсии и пожалования, которые он щедро раздавал своим вассалам и приближенным в лучшие времена. Тем временем герцог Кларенс находился в Бордо с самой большой английской армией, которая ступила на землю Франции за последние тридцать лет, и заключал союзы с некоторыми из самых упорных врагов Иоанна Бесстрашного. Примерно в начале декабря 1412 года Иоанн решился на смелую авантюру. Он убедил Совет созвать Генеральные Штаты в Париж. "Прежде всего, будьте осторожны и никогда не допускайте в своем королевстве больших собраний дворян и общин", — написал однажды королю его секретарь Пьер Сальмон. Это была расхожая мудрость и предположительной причиной отступления от нее сейчас, был финансовый кризис монархии. Но у Иоанна Бесстрашного были более далекоидущие планы. Он надеялся обойти своих соперников-арманьяков, претендуя на власть с помощью программы радикальных реформ. Как и предыдущие собрания подобного рода, Генеральные Штаты, скорее всего, будут возглавлены радикалами из Парижа и промышленных городов севера, где герцог всегда пользовался поддержкой. Как и Карл Злой, король Наварры, за шестьдесят лет до этого, герцог был уверен, что его личная харизма позволит ему оседлать волну общественного недовольства[410].
Генеральные Штаты открылись в большом зале отеля Сен-Поль 30 января 1413 года. Король председательствовал сидя на троне в дальнем конце зала, по бокам от него находились Дофин и герцог Бургундский. С самого начала на заседании главенствовали представители города и Парижского Университета, которые присутствовали в большом количестве. Судя по фрагментарным сохранившимся записям, остальная Франция была представлена слабо. Северные города прислали свои делегации. Духовенство было представлено пятью северными церковными провинциями — Санс, Реймс, Руан, Бурж и Лион. Нет никаких следов представительства с юга страны. Арманьякские принцы остались в стороне, прислав вместо себя своих советников. Они опасались за свою жизнь в напряженной атмосфере столицы. Вступительное слово, которое произнес канцлер Дофина Жан де Ньель, должно быть, было воспринято с недоверием. С заключением мира в Осере, сказал канцлер, беды последних пяти лет остались позади и без колебаний заявил, что, по его собственному мнению, он будет длиться вечно. Главная угроза безопасности Франции теперь была из вне. Она исходила из Англии. Армия герцога Кларенса находилась в Бордо. Только огромная армия и огромные финансовые ресурсы позволили бы победить его. Король, по его словам, нуждался в трех вещах: "заверениях, поддержке и деньгах". Канцлер объявил, что вместо традиционного проведения отдельных собраний каждого сословия, они будут совещаться по церковным провинциям, причем Париж и Университет будут рассматриваться как отдельная церковная провинция и дал делегатам шесть дней, чтобы сформулировать свои предложениями[411].
В течение последующих дней различные группы в Генеральных Штатах подготовили свои doléances — традиционные заявления о жалобах, которые они ожидали удовлетворить в качестве условия предоставления любой финансовой поддержки. Первыми были представлены doléances провинций Реймс, Руан и Лион. Некоторые из их жалоб были типичными для подобных документов, знакомых по ассамблеям предыдущих веков: чрезмерное количество и дороговизна содержания королевских чиновников, их коррупция, некомпетентность и неправомерные действия, предвзятость или безразличие судей, которые должны были их сдерживать. Но две жалобы были громче и настойчивее всех остальных. Первая — это бремя налогов за последние одиннадцать лет, прошедших с момента введения первой тальи Людовика Орлеанского в 1402 году. Дело было не только в количестве и сумме тальи, а в расточительных методах ее сбора, в неравномерном распределении налога, который ложился в основном на плечи бедных и средних слоев населения, в присвоении доходов сборщиками налогов, чиновниками и принцами, а также в перенаправлении большей части того, что поступало в казну короля, на другие цели, кроме войны, для которой они якобы были введены. Второй жалобой было отсутствие адекватной защиты от англичан. Их новая вспышка агрессивности вызвала тревогу во многих провинциях Франции. Жители провинции Реймс говорили, что их провинция состоит из больших открытых равнин, хорошо доступных для английских армий, высаживающихся в Кале, и почти не защищенных. Представители провинции Руан указывали на длинную, изрезанную береговую линию Нормандии и их разрушенную морскую торговлю, и жаловались, что правительство ничего не сделало, чтобы защитить их от английского пиратства. Но ни у кого из них не было конструктивных предложений по примирению широко распространенного недовольства увеличением налогов с требованиями улучшения обороны от англичан, кроме обычной программы экономии на государственной службе и одного предложения о специальном налоге на богатых чиновников. В doléances сквозил опасный поток провинциального партикуляризма, который так часто всплывал в прошлые кризисы французского государства. Провинция Реймс хотела, чтобы ее налоги шли на ее собственную оборону — система, которая оказалась губительной, когда была навязана монархии в 1350-х и 1360-х годах. Провинция Руан заявила, что не будет голосовать за введение военных налогов в общенациональном собрании, а только в собственном провинциальном, что на практике означало то же самое. Только Гийом де Тиньонвиль, бывший королевский прево Парижа, в продуманном личном меморандуме, подготовленном для Генеральных Штатов, но известном сегодня только по краткому резюме, предложил более реалистичное предложение. По его мнению, единственным ответом на налоговое истощение Франции был прочный мир с Англией, подобный тому, который англичане пытались заключить в течение многих лет[412].
Все эти препирательства меркли перед продолжительной диатрибой против правительства короля, которую через несколько дней от своего имени и от имени города произнес Парижский Университет. Подготовка их doléances с самого начала сопровождалась спорами из-за разногласий внутри самого Университета. Радикалы главенствовали на факультете искусств (крупнейшем в Университете) и в колледжах нищенствующих монашеских орденов. Они были на стороне герцога Бургундского и парижских политиков и настаивали на бескомпромиссном обличении коррупции и неэффективности королевской
