его гробит нецелевое использование, ясно, почему он тогда стонал. Я вложил жезл в руки парня.
— Владей.
— Но, но, но подожди. — Зазаикался Пира. — А плата?
— Мне он не нужен. Я его всё равно как дубинку планировал использовать. Касательно платы. Достойный владелец такому предмету — уже неплохая плата.
— П-постой, но, это, того, так нельзя. — Парень схватился за пояс, стягивая тощий кошель. — Вот, у меня больше нет. Но я принесу ещё, позже, но принесу. Обещаю.
— Успокойся! — Я сжал его руки. — Хочешь заплатить — так и быть. — Я вынул из кошеля одну медную монету. — Вот. Этого хватит. Для меня он больше не стоит. А что ты о его ценности думаешь, меня не волнует.
В барак как раз вошла Колючка. Увидев, что мы держимся за руки, а у Пиры раскрасневшееся лицо, приподняв бровь единственного глаза спросила:
— Я вам не помешала?
— Оставь свои догадки при себе.
— Как скажешь. — Колючка усмехнулась. — Пира, куда ты подевался?
— Я потерялся. — Глупо улыбаясь, ответил парень, любовно поглаживая жезл, оставшийся для меня обычной железной палкой.
— Там сейчас местные травят истории о руинах, пойдём, послушаем. Филин, давай с нами.
— Нет. У меня осталось небольшое дело. Может позже к вам присоединюсь.
— Ну, как знаешь.
Как только за этими двумя закрылась дверь, я плюхнулся на койку рядом с притащенной тушей, которая уже пришла в себя и вполглаза наблюдала за нами.
— Как звать? — Закрыв глаза спросил я.
— Тебе какое дело?
— Нас обоих обоссали. Как по мне, такое сближает людей.
— Ты придурок, если так считаешь.
— Может быть и так.
Помолчали.
— Слышь. Эй, ты! — Через какое-то время глухо пророкотал здоровяк.
— У меня есть имя.
— Мне насрать на твоё сраное имя. Есть что выпить?
— Спирт. Медицинский.
— То, что нужно.
Я бросил небольшую фляжку. Здоровяк ловко её поймал, не поднимаясь с лежанки. Выдохнув, сделал глоток, закашлялся, и ещё раз глотнул. Подходя к двери, через плечо спросил.
— От тебя что-нибудь передать?
— В смысле? — Морщась и мотая головой, переспросил здоровяк.
— Тот ушлёпок уже должен был спуститься.
— Что, не понравилось? — С усмешкой спросил он.
Не отвечая, я потянул на себя дверь.
— Постой.
Забористый мат, звук упавшего тела, ещё порция мата.
— Я тоже пойду. Ещё с ними за прошлое не договорил.
— Из-за чего вы сцепились?
— Не твоё собачье дело. И вообще лучше не мешайся. Сначала я с ними договорю.
— Ну, ну. — Судя по тому, что ты стоишь с трудом, говорить будешь, разглядывая чужие ботинки.
В нижнем селении, куда нас согнали с наступлением сумерек, люди разделились жёстко на три неравные части. Оставшееся большинство, утирая слёзы, под приглядом местных, начало устраиваться в бараках вероятнее всего на пожизненное поселение здесь. А те, кто приложил силы, не став жалеть себя, являли собой меньшинство. Впрочем, тоже не шибко весёлое. Третья часть собой представляла гнойный нарост, который следовало бы удалить немедля. Но местным сейчас не до этого, других забот хватает.
Поэтому кучка из двух десятков человек, собравшихся вокруг костра за самыми дальними бараками, не привлекла внимания. Сидят и сидят, под неведомо где раздобытую гитару поют песни.
Осыпается листва, наступают холода,
Но веселая шпана не скучает никогда.
Гром разгонит самогон, а на погоду нам чихать
И пойдем по переулкам приключения искать.
Ай не грузи ты нас, начальник,
Стукачей здесь не сыскать
И на все твои талмуды
Малолеткам наплевать.
Не боимся, мусор, крови
Что же время зря терять
Петухами, карцерами
Ай братву не запугать.
К этой душевной компании мы и подсели. Точнее, подсел здоровяк, нагло потеснив бритоголового с синими от наколок руками. Я прижался спиной к бараку, аккурат сзади ссыкуна. Долговязый тоже здесь, а вот их тёлок не видно.
Заметив здоровяка, они переглянулись, кивнув друг другу. Песня закончилась, и гитарист протянул инструмент в круг, предлагая кому-нибудь другому сыграть. Здоровяк…нет. Мне надоело его так называть. Пусть будет Скрипачом и всё тут.
Скрипач, приняв гитару несколько раз провёл по струнам, затягивая песню неожиданно глубоким приятным голосом.
Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю нашу полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.
Они до сей поры с времён тех давних,
Летят и подают нам голоса,
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса.
Сидевший напротив Скрипача долговязый ткнул локтем соседа, призывая того поделиться самокруткой. Получив газетный лист с махоркой, двумя пальцами ловко скрутил папиросу, облизав её край. Подкурив от костра, он опустил кисет себе в карман.
— Слышь, Студебекер. Курево-то верни. — Сосед долговязого оказался недоволен изъятием своего имущества.
— Ты с кем так разговариваешь?! Ты ещё на свет из мамки не вылез, а я уже срок мотал. По тюрьмам чалился. У меня только на зону четыре ходки. — Выпустив синий дым в лицо соседу, ухмыльнулся долговязый.
— Три. — Прервавшись, встрял Скрипач.
— Чего!? — Долговязый мигом переключился.
— Вчера соловьём заливался. О трёх рассказывал.
— А, ты чё, сука, вздумал мои ходки считать! АААА!?
— Получается, за что бы ты не взялся, тебя… Хвать, за сраку и обосрался. За гнилым базаром не следишь. Может и мусоров не ты, а они тебя. Надо же, какой знатный сиделец!.. мля.
— Ты жид или армяшка? — Не повёлся долговязый, смотря в упор на Скрипача.
— И то и другое.
— Значит, жид. — Сплюнул под ноги долговязый. — Давай, жидяра пархатая, отвечай. Обрезанный, …или нет.
— Может посмотришь? — Скрипач хлопнул себя по паху.
— Вынимай своё матовило, жидяра поганый. Щя я тя обращу в твою веру. — Долговязый поднялся, подходя к Скрипачу.
Ссыкун заходил со спины, сжимая в руке что-то тонкое и очень острое.
— Видно тебя там мало отделали, я ща добавлю. Надолго запомнишь.
— Да ты же обосрался, тля болотная. Портки, небось, сушил. Ручки-то коротки оказались, чтоб меня достать. — Скрипач сказал это, стоя вплотную к долговязому.
— Аххх, ты, тварь! — Прорычал долговязый.
Ссыкун поднял руку, чтобы увеличить количество железа в организме Скрипача. За неё я его и схватил, разворачивая к себе. Тройкой быстрых ударов доламывая то, что не доломал стол. После обеспечил ссыкуну десяток посещений уролога.
Скрипач со своим разделался в два счёта. Долговязый не ожидал, что кто-то со стороны вмешается. Закономерно отхватил. Я наклонился над ссыкуном, затем подошёл к пускающему кровавые пузыри долговязому. Оба скорее мертвы, чем живы, но небо ещё покоптят. Спрятав кастеты, увидел протянутую ко мне руку.
— Думал зассышь. Языком-то чесать все горазды. — Скрипач ещё раз от души пнул лежащее тело.
Для наблюдавших со стороны за нашей скоротечной разборкой это
