Солдат хотел пальнуть опять, но винтовочных патронов не было.
– Догоним? – неуверенно сказал он, то ли потому, что азарт уже уступал усталости, то ли понимал – такой враг живым знамя не отдаст. К тому же к добровольному знаменосцу устремились, в свою очередь забыв о стрельбе с бастионов, несколько англичан из ближайшей траншеи.
– Да ну, Стёпка, лучше винтовок насобираем, – ответил солдат, глядя, как товарищи подхватывают сэра Фрэнсиса Летфорда и уносят к своим.
Именно в этот момент стрелковый командир на бастионе – капитан второго ранга Батурин – наконец окончательно вспомнил Наварино, уроки русского языка на борту «Азова» и лубочную картину – и не пожалел о своём приказе.
* * *Джейн проснулась от прикосновения собачьего языка и голоса мистера Сазерленда:
– Джейн, извини, что я попросил твоего друга тебя разбудить. Ты имеешь право спать – двенадцать часов на ногах многовато для девочки твоего возраста. У меня для тебя новость. Джейн, прости…
Джейн, несколько секунд назад не понимавшая, где, на чем и сколько она спит, проснулась мгновенно, будто её окунули в прорубь.
– Какая новость, мистер Сазерленд? – со страхом произнесла она.
– Хоррошая новость, – хирург буквально вылепил улыбку на своём лице. – Прости, я не говорил тебе, что в соседнюю палатку ещё утром прринесли твоего отца. По прравде говоря, поначалу я не был уверен, но теперь надеюсь, все будет в порядке. Оперрации сделаны, выздоровление пройдёт в более комфортабельном госпитале – в Стамбуле. И ещё одна новость, которая, скорее всего, не обрадует сэра Фррэнсиса.
– Он стал инвалидом? – со страхом спросила Джейн.
– Нет, но ему прредстоит очень долгое и сложное выздоровление. Не знаю, как с дальнейшей военной службой, но эта война для него закончилась, причём очень героически – о подробностях ты узнаешь. И ещё одна вещь, которую мне сказать тебе трруднее всего…
– Мистер Сазерленд, – неожиданно сказала Джейн, – если вы приберегли главную неприятность напоследок, я прикажу Криму вас укусить.
– Это очень большая непрриятность, – вздохнул хирург, – непрриятность для нашего госпиталя. Твоему папе предстоит долгое выздорровление, а значит, нужна сиделка. Мне не прридет в голову просить тебя остаться. И твоя совесть будет чиста, ведь в Стамбул вместе с папой приплывут сотни других раненых, которым будет нужен уход и на корабле, и по прибытии. Я дам тебе ррекомендательное письмо к мисс Найтингейл. Она… как бы это сказать, несколько непрреклонная дама, и я ничего не могу обещать, но сделаю все, что смогу. А теперь, раз ты прроснулась, пошли к сэру Фррэнсису.
* * *Бывает так, что человек не способен понять несколько дней, жив он или мёртв. Но наступает момент, когда приходится выбирать между жизнью и смертью. К примеру, когда тебе в рот пытаются засунуть спелую вишню.
«Я жив», – подумал Саша и открыл глаза.
Над ним стоял Федька, с забинтованной головой. В руках он держал пыльный картуз, наполненный вишнями.
– Проснулся, брат Сашка! – обрадовался он. – Ну, давай, рассказывай!
– Я же просила Сашу не трогать! – сказала Катерина Михайловна, накручивая его ухо. Не то чтобы сильно, но у Федьки была крепкая привычка начинать вопить при малейшем шансе разжалобить, а тут был именно такой случай.
– Я же рааааненый, – продолжил он. – Катерина Михайловна, да разве есть хотя бы одна новость, какую Сашке говорить опасно? Это Багратион умер, когда узнал, что Москву сдали, а мы же не отдали Севастополь!
– Ладно. – Катерина Михайловна отпустила ухо. – Саша, ты в состоянии слушать?
– Даже говорить, – прошептал он.
– Лучше не говори, – улыбнулась Катерина Михайловна. – Просто слушай. Главную новость ты уже знаешь, остальные рассказываю как придётся. Во-первых, на днях, во время перемирия, связанного с такой печальной обязанностью, как погребение павших, я совершила поступок, недопустимый с точки зрения покойного Сабурова – вечная ему память. Я вступила в сношение с неприятельской стороной… Саша, что с тобой?
– Да… Данилыч, – прошептал Саша.
– Извини, с него следовало начать. С Данилычем все в порядке, порезы прошли, пуля вынута и бережно хранится. Останется ли он с пластунами или поедет на Кавказ – ещё не решил…
Разговор был прерван двумя докторами, подошедшими к Саше. Доктора говорили по-французски.
– Видите, мистер Николсон, он уже даже может говорить, – азартно сказал врач. Саша узнал Эриха Петровича. – Вы как себя чувствуете?
– Наверное, я все-таки жив, – тихо произнёс Саша.
Между тем второй врач, названный мистером Николсоном, заговорил на таком дурном французском, что Саша почти не понял. Вроде бы мистер Николсон сказал, что орудие убийства станет наградой за победу человеческого организма над смертью. Но почему мистер Николсон? «Где я, и если рядом Катерина Михайловна, то откуда тут-то британцы?»
– Мистер Николсон не британец, – улыбнулась Катерина Михайловна, как будто угадав его мысли. – Мистер Николсон из американских врачей, работающих на нашей стороне[103]. Он привёз настоящий индейский томагавк. Четыре дня назад он поспорил с Петром Эриховичем, объявив ваши раны несовместимыми с жизнью. Я понимаю его, – тихо сказала Катерина Михайловна, – два пулевых ранения, девять штыковых, перелом левой руки. Пётр Эрихович сказал, что ни одно из них не смертельное и благодаря своевременной обработке вы сможете выжить. Закладом с его стороны стала черкесская шашка. Может, Пётр Эрихович и подарит её мистеру Николсону («Непременно», – сказал врач), но его американский коллега должен вернуться домой без томагавка. Правда, Саша?
– Эх, хоть в руках подержать бы, – мечтательно сказал Федька.
– Мальчишки, – усмехнулась Катерина Михайловна, – сам ранен в рукопашной, а ему томагавк подавай.
– Брат Сашка, как мы французов с Корабельной выбивали, – вспомнил Федька. – Я так в Корпусе, на кулачках, не дрался! Я передал весть, возвращался, слышу, что французы прорвались. Потом вижу: генерал Хрулёв, он дельный командир, хотя и армейский, ведёт роту в атаку и кричит: «Благодетели мои, в штыки! Дивизия идёт на помощь!» Я следом, солдата ранили, я ружьё у него схватил. Французы в избах засели, мы их чуть не досками и камнями лупили. Заскочил в одну хату, там пятеро мсье сидят. Слышно, как за стеной солдаты французов гонят, эти и не знают, стрелять в меня или сдаваться. Я им ору с порога: «Ренде-ву! Ан деташемен дерье муа!» Если генералу можно говорить, что дивизия идёт, так чего же и мне не соврать, что за мной рота? Они и сдались. Вот по башке меня в другой хате зацепили…
– Потом расскажешь, – сказала Катерина Михайловна. – Саше надо спать, а я все же должна признаться в результатах сношения с неприятельской стороной. Саша, я виделась с Джейн. К сожалению, перемирие было слишком коротким, чтобы она смогла тебя посетить. Я рассказала ей о твоём состоянии, хотя боялась сглазить, но сказала – будешь жить. Она не стала писать записку на английском, но продиктовала, и я записала по-русски. Федька, брысь!
Федька отошёл. Врачи тоже закончили обход.
Саша, здравствуй.
Спасибо тебе – ты знаешь за что.
Папа был ранен при последнем штурме, очень тяжело. Его отправляют в Стамбул, и я послезавтра уплываю с ним.
Саша, я не знаю, что тебе сказать, но я вспомнила детскую песенку. Там есть такая строчка…
– Я её вольно перевела на русский, – улыбнулась Катерина Михайловна.
Тем, кто не умеет прощаться,
Надо как можно чаще встречаться.
А значит, Саша, мы ещё должны встретиться, когда закончится эта глупая война.
Передай привет дяде Льву, Марфуше и Карри.
Тот же самый поэт сказал, что в дороге надо вести дневники, а письма писать из дома. Давай ты напишешь мне, когда приедешь в Рождествено, а я тебе – когда вернусь в Освалдби-Холл.
Джейн
Саша улыбался. От письма, а ещё потому, что над ним опять навис Федька.
– Сашка, я тебе вишни оставлю. Слушай, в Севастополе этом не жизнь, а рай: идёшь напрямки по садам, хаты, понятно, от бомб сгорели, а над тобой и вишни, и абрикосы, и сливы, и шелковица. Глядишь, ещё продержимся, и виноград созреет. И все не как у нас, сладкое такоеее!
Федька еле увернулся от новой попытки Катерины Михайловны поймать его ухо.
– А теперь мы оставим тебя в покое. Федька, к тебе особо относится. Но имей в виду, скоро тебя потревожит князь Васильчиков. Между нами: он сделал редкий для себя поступок – взял назад своё слово. Но он будет мучить тебя вопросом, может, хотя бы ты знаешь, почему на этом участке обороны французская колонна начала атаку раньше срока и как ты оказался в её середине.
Саша улыбнулся:
– Я отвечу вам, как и князю. Не-зна-ю.
Конец пятой частиЭпилог, состоящий из нескольких писем, посланных примерно одновременно, но во встречных направлениях
