— Беги, Юрка, за ребятами. Я же приказываю, — уже со злостью сказал Ушияк.
— Берегите велителя! — приказал Мурзин партизанам и, превозмогая дикую боль в ноге, прихрамывая побежал к ручью.
Над обрывом продолжалась беспорядочная стрельба. Откуда-то издалека слышался лай собак. Стремясь запутать свой след, Мурзин зашел в воду и побрел вниз по течению. Быстрый поток обгонял его, нес впереди розовую струйку воды, перемешанной с кровью. А Мурзин все шел по скользкому каменистому дну ручья, спотыкаясь, припадая на раненую ногу, скрипя зубами от нестерпимой боли.
«Только бы хватило сил! Только бы не упасть!.. А может, вернуться и помочь Ушияку? Все-таки одним автоматом больше. Но немцев не меньше сотни. Что может сделать горсточка партизан? Нет. Возвращаться нельзя. Погибнут все! Надо быстрее поднять отряд. Тогда еще можно рассчитывать на спасение Ушияка. — Мурзин вспомнил партизана Козака, которого Ушияк оставил за себя в лагере на время отсутствия. — Эх! Если бы Козак услышал стрельбу! Он бы догадался поднять партизан. А может, он их уже ведет на гору Княгиня, может, они где-то здесь, совсем близко?»
Мурзин выбрался из ручья, пересек небольшую лощину и стал подниматься в гору. До партизанской базы оставалось совсем немного. Но что это? Там идет пальба. Неужели и туда подобрались немцы? Настороженный до предела слух уловил звуки лесного боя. Да, сомнений не было. На партизанский лагерь тоже напали каратели!
Мурзин, вконец обессиленный, опустился на землю возле высокой ели, оперся спиной о могучий ствол. Теперь выстрелы доносились совсем отчетливо. Боль становилась все сильней, отдавала в бедро, хватала за сердце. С трудом, не в силах сдержать стона, он стянул с ноги промокший, набухший кровью сапог. Испарина выступила на спине и на лбу. Но боль, казалось, поутихла.
Мурзин разделся, снял нижнюю рубашку, разорвав ее на полосы, кое-как обмотал ногу. Затем вновь надел гимнастерку, кожаную куртку и, затянув ее потуже ремнем, двинулся к лагерю. Продырявленный пулями сапог он засунул за пояс. Теперь идти стало немного легче. Между тем выстрелы, доносившиеся со стороны лагеря, стали удаляться.
Скрываясь за стволами деревьев, Мурзин все ближе и ближе подбирался к партизанским землянкам. Он уже миновал опустевший пост, где всего несколько часов назад его и Ушияка провожали дозорные. Чуть поодаль наткнулся на трупы двух партизан и трех немцев. До большого бункера оставалось не более пятисот метров, а перестрелка слышалась значительно дальше.
С величайшей предосторожностью прокрался Мурзин еще метров двести и явственно услышал отрывистую немецкую речь. Обойдя стороной опасное место, он еще ближе подобрался к бункеру, сквозь оголенные деревья разглядел множество немцев в эсэсовской форме. Никого из партизан возле бункера не было. Напрягая последние силы, Мурзин пополз назад, подальше от разгромленного партизанского лагеря. Мысль о раненом Ушияке не покидала его. Попадись ему сейчас на глаза надпоручик Дворжак, он, наверное, не раздумывая вцепился бы ему в глотку. «Вот тебе и народ, вот тебе и доверие», — вспоминал он недавний разговор с Ушияком... Успел ли Козак вывести людей из землянок? Судя по выстрелам, там в горах еще идет бой... Неожиданно обожгла мысль: «А почему же я здесь? Надо спешить к ним, чтобы принять на себя командование».
Мурзин остановился, хотел было вновь повернуть в горы, но вспомнил, что перед уходом из лагеря Ушияк приказывал Козаку в случае нападения немцев уводить отряд под Злин, к Степанову. А туда около пятидесяти километров. С перебитой ногой за ними теперь не угнаться. Главное сейчас где-то спрятаться, переждать, пока немцы уйдут из партизанского леса.
Он с трудом потащился к небольшой горной речушке, протекавшей поблизости, продрался сквозь густой кустарник на ее берегу и, выйдя к деревянному мостику, залез под него. Здесь он почувствовал себя в относительной безопасности. Необходимо было хоть немного передохнуть, собраться с силами. Но от большой потери крови он впал в беспамятство. В глазах стало темнеть, нескончаемой чередой поплыли то синие, то оранжевые круги. В голове стоял звон, слышались неестественно протяжные и какие-то звенящие выстрелы.
Мурзин очнулся лишь вечером. Все тело сковал леденящий холод. Но раненая нога горела по-прежнему.
Рядом приветливо бурлила горная речушка. В наступающих сумерках лес сливался в одну серую массу. Вокруг стояла гнетущая тишина. Потом откуда-то издалека донесся протяжный вой одинокой совы, и опять все стихло.
Он попробовал приподняться. Боль резанула с удвоенной силой.
«Та-ак! — мысленно произнес Мурзин. — Крепись, капитан! Не погибать же здесь. Надо встать, надо добраться до лагеря. Если немцы ушли, там кто-нибудь может появиться из наших».
Он нащупал обломок доски, оставленный кем-то возле самого моста, оперся на него и поднялся на ноги. И речка, и лес поплыли перед глазами. Тошнота подкатила к горлу. Захотелось пить. И хоть река была рядом, напиться стоило большого труда. Нагнувшись, он оперся руками о камни, склонился над самой водой и припал губами к ледяной влаге.
Утолив жажду, Мурзин заставил себя идти. Он карабкался вверх по склону, от дерева к дереву, от куста к кусту, цеплялся за оголенные ветки и упорно шел в сторону партизанского лагеря. Голода он не чувствовал. Боль в ноге, сознание собственного бессилия отвлекали его от мысли о пище.
Так он прошел около двух километров. Казалось, где-то здесь, совсем рядом, должен быть партизанский бункер. Но в кромешной тьме невозможно было что-либо разглядеть. Перед глазами беспрерывно плыли оранжевые круги. «Неужели это конец? Неужели никто не придет на помощь? Совсем один на чужой земле. Только бы живым не попасть к немцам». Хотелось лечь на сырую землю и хоть ненадолго забыться.
Вдруг до его слуха донесся монотонный рокот моторов. Далеко в звездном небе где-то летел самолет. «Может быть, это наш, с Большой земли летит на гору Княгиня?» Мурзин запрокинул голову, но ничего не увидел. Звезды путались в небе, цеплялись за ветви деревьев и вдруг разом закружились в гигантской карусели.
Мурзин упал и снова потерял сознание.
Утром на него наткнулся старый лесник Ян Ткач. Старик привел его в чувство. Это был все тот же Ян Ткач, который еще на горе Княгиня предупредил партизан о подходе немцев.
— Дякуем! — поблагодарил Мурзин.
— Добже, судруг капитан, добже.
Ян Ткач склонился над Мурзиным и размотал на ноге грязную рубаху. Оба пулевых ранения прошли навылет, не зацепив кости.
— То не так сильно, — сказал старик. Он объяснил Мурзину, что кругом рыщут немцы и потому выходить из лесу опасно. Посоветовал спрятаться здесь, подождать, пока он сходит в село и приведет своего товарища лесника Кржановского, у которого есть бинты и лекарства.
Прежде чем уйти, он отыскал деревянную оленью кормушку, перенес в нее Мурзина, сунул ему в руку кусок сала и краюху хлеба.
Не меньше четырех часов пролежал Мурзин в одиночестве. О чем он только не думал все это время! Порой ему мерещился лай немецких овчарок, порой казалось, что где-то рядом его окликают партизаны. Но оголенный осенний лес молчал по-прежнему.
Наконец неподалеку послышался тихий посвист. Мурзин настороженно прислушался. Посвист повторился. Сомнений больше не было. Это возвращался Ян Ткач. Вскоре старик показался среди деревьев. Рядом с ним шагал человек в зеленой форме лесника.
— Кржановский! — представился он, подходя вплотную.
Кржановский вынул из сумки термос с теплой водой, достал белые тряпки и стал промывать раны. От боли Мурзин стиснул зубы. Капельки холодного пота выступили на лбу, когда Кржановский плеснул на рану фиолетовую жидкость. «Наверно, марганцовка», — подумал Мурзин и почувствовал, что снова теряет сознание.
Когда он очнулся, Ян Ткач, склонившись над ним, участливо гладил его по голове.
— Спознал меня, Юрий-братор? — спросил он и ласково улыбнулся.
— А где Кржановский? — спросил Мурзин, увидев, что старик один.
— Той сейчас приде.
И действительно, вскоре появился Кржановский, о чем-то поговорил со стариком, который все время согласно кивал головой. Потом Ян Ткач объяснил Мурзину на смешанном русско-чешском языке, что они собираются перенести его в более безопасное место. Кржановский развернул свой свернутый в скатку брезентовый плащ, привязал его концы к толстым палкам и с помощью старого лесника уложил Мурзина в эту самодельную люльку.
Разом взвалив концы палок на плечи, Кржановский и Ткач потащили раненого еще выше в горы. Невысокий, худенький Ткач шел впереди, сгибаюсь под тяжестью ноши. Мурзин видел, каких трудов ему это стоит.
— Остановитесь, передохните немного, — просил раненый.
Но Ян Ткач только отмахивался. Он ускорял шаг, стараясь показать, что совсем не устал.
