Все рухнуло, когда проведал Киёмори. Кэнрэймон-ин всякий раз вспыхивала от стыда, вспоминая, как ее отец выгнал Кого из дворца и принудил постричься в монахини, дабы не мешала счастливому браку дочери. Кэнрэймон-ин хоть и любила мужа, но ни на миг не заблуждалась касательно того, зачем ее выдали за Такакуру.
— Киёмори за все ответит, — прошептала она.
— Прошу прощения, госпожа?
— Ничего, добрый лекарь. Удалось ли вам выяснить природу недуга?
Врачеватель качнул головой:
— Разве можно сказать такое наверняка, госпожа? Быть может, злой дух навредил или пища, приготовленная не должным образом, а может…
— Может?..
Старик понизил голос:
— Злые языки говорят, будто не обошлось без отравления.
— Отравления? — ахнула Кэнрэймон-ин. — Да кто же осмелится совершить подобное?
— И верно: кто? — отозвался эхом лекарь. Казалось, он хотел продолжить, да раздумал и вместо этого порывисто поклонился и вышел.
Кэнрэймон-ин закрыла лицо рукавами. «Они думают, виноват мой отец. Быть может, это даже правда. Что за карма позволила мне возродиться в этом мире злодейства, у злодея родителя?» Тут по щекам ее потекли слезы, и она уже была не в силах их унять.
Братья встречаются
Минамото Ёсицунэ и его дюжий вассал Бэнкэй шагнули на брусчатку у ворот некой усадьбы города Нумадзу, столицы края Суруга.
— А он нас точно примет? — засомневался Бэнкэй, почесывая курчавую черную бороду.
— Конечно, примет, — ответил Ёсицунэ, хотя п душе был совсем не так уверен. — Мы же братья!
— Его самураев, по-моему, ваши слова не слишком убедили.
— Конечно, властитель Камакуры сейчас принимает многих. Кто только, должно быть, к нему не является! Тут надо держать ухо востро.
— Да, но ведь Ёритомо никогда вас не видел.
— Раз, может, и видел.
— Вы тогда были еще в пеленках.
— Хм-м… — Ёсицунэ смахнул пыль с рукава алого парчового хитатарэ, поверх которого красовался доспех, плетенный сиреневым шнуром, — подарок прежнего хозяина, Фудзива-ры Хидэхиры.
Спустя месяц после начала восстания Ёритомо весть о нем наконец достигла и далеких северных земель. Ёсицунэ покинул хозяйский дом еще раньше, чем посланник закончил речь, — Хидэхира едва успел выслать ему вслед три сотни воинов. Юный воин скакал без устали от Хираидзуми до Суруги, останавливаясь лишь затем, чтобы узнать, где найти Ёритомо. В сравнении с этой скачкой теперешнее ожидание было пустячной заминкой.
Наконец на веранде появился угрюмый воевода.
— Повелитель говорит, что согласен принять вас.
— Ага! Слышал? — обратился Ёсицунэ к Бэнкэю. — Я был прав.
— Ваша взяла, господин, — отозвался Бэнкэй, — чему я и рад. У меня уже ноги заныли.
Они отправились за воеводой в прохладные недра усадьбы, а оттуда — на широкий внутренний двор. С деревьев гинкго облетали последние листья, сверкая точно золотые. Рядом на соломенных циновках сидели несколько мужчин в раздельных доспехах. Едва Бэнкэй и Ёсицунэ приблизились, один из них встал со словами:
— Так это ты называешь себя моим братом?
Он был статен и крепок, отметил Ёсицунэ, а годами за тридцать. Его лицо было тронуто загаром, но не побурело и не обветрилось, подобно лицам уроженцев Канто. Ёритомо скорее походил на ученого. Только то, что он не чернил зубы и не бе лил щеки, отличало его от вельможи. Вид у него был приветливый, хотя глаза смотрели с опаской, как у человека себе на уме. Ёсицунэ снял шлем и поклонился:
— Ёритомо-сама, я действительно тот, кого вы, должно быть, знали как Усиваку. Моя мать, Токива, была любимой наложницей нашего отца, полководца Ёситомо. В детстве меня сослали в Курамадэру, но три года назад я бежал оттуда и скрылся в Хираидзуми. Местный властитель, Фудзивара Хидэхира, хорошо меня принял и обучил искусствам конной езды и обращения с луком. Приемы же борьбы на мечах я перенял у самого князя тэнгу.
— Тэнгу? — переспросил Ёритомо, моргнув от удивления.
— Точно так, брат. По имени Сёдзё-бо. Мне еще не было пятнадцати, когда я овладел тэнгу-до, и, должен сказать, последующая наука лишь немногим улучшила мое мастерство. Я единолично отразил нападение разбойников на почтовой станции и много раз побеждал в бою с другими воинами.
Озадаченное перешептывание среди подручных Ёритомо подсказало Ёсицунэ, что его могут счесть хвастуном, и он поспешил сменить тему:
— Теперь я привел три сотни людей к тебе в услужение, коли пожелаешь принять. Вот мой фамильный меч — он докажет мою принадлежность к Минамото. Теперь слово за тобой. Будем снова ловить бабочек вместе, как два брата-птенца?
Все, кто был во дворе, рассмеялись, улыбнулся и Ёритомо.
— Верно, ты и есть тот, кто написал мне эти строчки. — Он сунул руку в рукав и вытащил сложенный лист бумаги. В нем Ёсицунэ узнал записку, которую послал брату много лет назад, минуя край Идзу по пути на север. — Я с тех пор ношу его с собой. Подойди, присядь со мной, поговорим о былом.
Ёсицунэ принял оказанную ему честь и сел слева, а Бэнкэй опустился подле хозяина. Жадно внимал Ёсицунэ рассказу брата — о доблести их отца в годы Хогэн и Хэйдзи, о том, как его предательски погубили. Потом Ёритомо поведал и о других сыновьях Токивы, Нориёри и Гиэне, которые также провели детство на чужбине. Они, подобно Ёсицунэ, вызвались служить на стороне Минамото. Ёритомо сказал, что желает однажды построить отцу большую ступу. Оба брата с печалью вспоминали дни, проведенные в изгнании, и тех, кто был с ними добр.
Ёсицунэ вдобавок рассказал Ёритомо о том, кому верны князья отдаленных краев Осю и Дэва и могут ли они выслать людей для содействия повстанцам.
За разговором день сменился вечером, а после наступила ночь. Поужинали братья в саду и даже не заметили, как землю окутал промозглый осенний туман. Лишь тогда, когда часовой возвестил час Крысы, Ёсицунэ поднялся уходить.
Ёритомо поймал его pyку.
— Передать не могу, брат, как мне радостно, что ты решил примкнуть к нашему войску. Истинно это добрый знак, ведь и нашему прославленному предку Ёсииэ встреча с братом принесла удачу в битве при Куриягаве. Немногим из своих союзников я могу довериться. Хорошо, что ты отныне со мной.
— Наконец дождался я чести послужить тебе, — ответил Ёсицунэ, почувствовав, что не удержал слезу. — Уж вместе мы непременно разобьем врага.
— Ты прав, непременно.
Ёсицунэ и Бэнкэй поклонились и вслед за провожатым вышли из особняка — оба навеселе от сливового вина и саке.
— Ну, видел? — сказал Ёсицунэ. — Брат меня признал. Все идет отлично.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
