Программа была оригинальной. Со временем Мюллер решит, что она еще и незаконная.
Директор Агентства национальной безопасности генерал Майкл В. Хейден сказал десяткам тысяч своих служащих в видеообращении: «Мы сохраним Америку свободной, снова дав американцам ощущение безопасности»[669]. Сразу же после терактов 11 сентября Хейден сказал, что он «открыл кран передачи информации АНБ Федеральному бюро расследований беспрецедентным образом»[670]. Он и начальник его радиоразведки Морин Багински отправляли ФБР потоки необработанной информации — имена, номера телефонов и адреса электронной почты, выуженные из миллионов сообщений, входящих и исходящих из Америки. Цель — преследование каждого в Соединенных Штатах, кто может быть связан с «Аль-Каидой», под покровительством суда по надзору за иностранной разведывательной деятельностью. Эти действия были законны, но нелогичны, сказал Хейден. «Мы обнаружили, что давали им слишком много информации в слишком «сыром» виде». В результате сотни агентов ФБР провели большую часть времени осенью 2001 года, проверяя тысячи ложных сигналов. «Для разведки характерно, что многие важные сведения ни к чему не приводят, — сказал он, — но нужно попасть в какой-нибудь тупик, чтобы найти подсказки, которые все окупят».
Президент и вице-президент хотели, чтобы ФБР проводило обыски тайно, избегая узких мест правовых и конституционных норм, установленных судом по надзору за иностранной разведывательной деятельностью. Ответом была программа «Звездный ветер». АНБ могло свободно подслушивать разговоры американцев и иностранцев в Соединенных Штатах без какой-либо причины или ордера на осуществление прослушивания. Оно добывало и анализировало записи миллионов телефонных разговоров — входящих и исходящих, а также предметные строки сообщений электронной почты, включая имена и интернет-адреса. Затем оно отправляло обработанную информацию ФБР для принятия мер.
Программа «Звездный ветер» возродила тактику холодной войны на уровне технологий XXI века. Она позволила ФБР работать вместе с АНБ, выходя за рамки закона. Как помнил Чини из своего опыта работы в Белом доме после Уотергейтского скандала, АНБ и ФБР уже работали таким образом до 1972 года, когда Верховный суд единогласно признал незаконным прослушивание телефонных разговоров без ордера.
«Звездный ветер» пронесся мимо Верховного суда под влиянием неоднозначного мнения, дошедшего до Белого дома в ту неделю, когда Закон о патриотизме вступил в силу. Оно исходило от Джона Ю — тридцатичетырехлетнего юриста адвокатского бюро министерства юстиции, который служил у судьи Кларенса Томаса. Ю написал, что конституционная защита от обысков и конфискаций, осуществляемых без ордера, не распространяется на военные операции внутри Соединенных Штатов. АНБ было военным ведомством. Конгресс дал полномочия Бушу применять военную силу, поэтому он обладал властью использовать АНБ против кого угодно и где угодно на территории Америки.
Президент «не связан ограничениями Четвертой поправки»[671], — писал Ю. Так что и ФБР тоже было свободно от них.
Мюллер оказался между приказом президента и законом страны. Он знал, что безрассудно не подчиняться главному судье суда по надзору за иностранной разведывательной деятельностью — вспыльчивому техасцу по имени Ройс Ламберт, который выдавал ордера на тайное наблюдение на протяжении семи лет. Этот судья однажды уже разрушил карьеру высокопоставленного контрразведчика ФБР, который, как тот решил, намеренно вводил его в заблуждение. («Мы отправили в ФБР сообщение: вы должны сказать правду, — сказал впоследствии судья. — Вот что мы извлекли из истории нашей страны: этим людям нельзя доверять»[672].)
Мюллер уже завоевал доверие Ламберта; судья дал разрешение на наблюдение за сотнями людей в целях национальной безопасности без официальных слушаний по личной просьбе директора. Теперь президент приказал ФБР злоупотреблять этим доверием, игнорировать суд и отрицать его полномочия. Очень осторожно, не раскрывая информацию о существовании программы «Звездный ветер», Мюллер разработал способ оповещения о том, что некоторые ордера, которых он добивался, основаны на информации, полученной от АНБ. Главный судья сказал, что он и его преемник условились с Мюллером о том, что санкции на слежку будут даваться «по устной просьбе директора ФБР». Эта договоренность — беспрецедентная и сомнительная — действовала почти два года.
Но трения с ФБР нарастали вместе со страхом перед новым ударом «Аль-Каиды». Мюллер пытался сгладить напряженность между руководителями, занимавшимися в Вашингтоне борьбой с терроризмом. Он утверждал, что согласованно работает с ЦРУ и Джорджем Тенетом. «Мысль о том, что Бюро должно регулярно делиться информацией, — это то, чему Дж. Эдгар Гувер, вероятнее всего, воспротивился бы, — сказал Мюллер. — И он, наверное, переворачивается в гробу, чтобы понять, до какой степени после 11 сентября происходит обмен информацией между нами и ЦРУ»[673].
Рабочие отношения Бюро с остальной частью правительства представляли собой постоянную борьбу. Министр юстиции был потрясен, когда ФБР не удалось найти сумасшедшего ученого, рассылавшего письма со спорами сибирской язвы в отделы теленовостей, газеты и сенаторам США. Четыре года ФБР сосредоточивалось не на том человеке. Бюро тонуло в ложных сигналах; его сети рушились; его настольные компьютеры по-прежнему требовали сделать двенадцать кликов, чтобы сохранить документ.
ФБР не «стыковалось» с остальными разведывательными ведомствами США. В штаб-квартире ФБР не могли получать доклады из АНБ или ЦРУ с грифом «Совершенно секретно» — а почти все документы шли под таким грифом. Свежую информацию нельзя было включить в базы данных ФБР.
Давление на руководителей ФБР было бесчеловечным. Директора Управления по борьбе с терроризмом держались в лучшем случае один год, а на большее у них не хватало сил. Другие высокопоставленные руководители Мюллера держались немного дольше, ответственные за информационные технологии — даже меньше года.
По мере того как война с терроризмом охватывала весь мир, Мюллер столкнулся с самым опасным кризисом, который затронул местные отделения ФБР. Борьба между ФБР и его коллегами по борьбе с терроризмом шла по всей американской иерархической цепочке инстанций — фитиль, который медленно горел, протянувшись из тайных тюрем ЦРУ до Белого дома.
Мюллер начал откомандировывать первую тысячу или даже больше агентов ФБР на театры военных действий в ноябре и декабре 2001 года. Их заданием было собирать информацию и допрашивать пленных. Стратегия ведения допросов ФБР была выбита в камне: никаких жестокости, насилия и унижения.
Некоторые агенты ФБР отправились на военные посты в Афганистан, другие — на военно-морскую базу США в заливе Гуантанамо. Горстка агентов ФБР отправилась на рискованные задания с ЦРУ против людей, подозреваемых в связях с «Аль-Каидой». 28 марта 2002 г. они взяли своего первого ценного пленника — палестинца, работающего на «Аль-Каиду» в Файзалабаде, Пакистан. Он был серьезно ранен в перестрелке; под удар попала конспиративная квартира, на которой собралась группа боевиков. На больничной каталке он был самолетом переправлен в недавно созданную тайную тюрьму ЦРУ — «черное место» на складе военно-воздушной базы Удон-Тани, расположенной на северо-востоке Таиланда рядом с границей с Лаосом.
«На днях мы привезли человека по имени Абу Зубайдах, — сказал президент Буш на акции по сбору денег в Гринвиче, Коннектикут, 9 апреля. — Он один из главных боевиков, участвовавших в заговоре и планировавших смерть людей и уничтожение Соединенных Штатов. Больше он ни в каких заговорах и планах не участвует. Он находится там, где ему и следует быть»[674]. Полагаясь на последующие доклады ЦРУ, президент позднее назвал пленника третьим человеком в «Аль-Каиде» и руководителем боевых операций у бен Ладена.
«Национальное достояние»Первыми американцами, которые вели допрос Абу Зубайдаха, были двое из восьми агентов ФБР, говоривших по-арабски, — Стив Годен, расследовавший взрыв в Найроби, и Али Суфан, который вел расследования дела «Коул» в Йемене. Суфану, ливийцу со степенью магистра международных отношений из Университета Вилланова, было 30 лет; он пришел на работу в ФБР в 1997 году по собственной инициативе. Он снискал себе славу в узких кругах американских специалистов по борьбе с терроризмом за свои знания и хватку следователя. Генерал-майор Майкл Данлеви, командовавший базой в Гуантанамо, где Суфан проводил допросы и добивался признаний, назвал его «национальным достоянием»[675].
Суфан начал допрос раненого пленника тихим голосом, продемонстрировав, что знает очень многое. «Я спросил у него, как его зовут, — позже свидетельствовал Суфан. — Он не ответил. Тогда я спросил его: «А что, если я буду называть тебя Хани?» Так звала его мать в детстве. Он посмотрел на меня потрясенно, сказал «О’кей», и мы начали разговаривать»[676].
