Еще в ночь с седьмого на восьмое пехота сблизилась с позицией противника на 300–400 шагов. Утром восьмого ударная группа артиллерии (один тяжелый дивизион, четыре батареи 34-й артиллерийской бригады и 7-й мортирный дивизион), пристреляв каждое орудие, перешли на поражение и вели против намеченного для прорыва участка напряженный огонь в течение почти двух часов, причем один мортирный дивизион израсходовал 2000 снарядов. Все у противника как бы замерло, и как только артиллерия передала «готово», пехота встала и, рубя проволоку топорами или перерезая ножницами, ворвалась в первую линию, безостановочно преследуя противника прошла все три линии окопов, пока не вышла на чистое поле с противоположной стороны.
Во избежание задержек в захваченных окопах, за атаковавшими частями следовали команды отборных людей под командой опытных офицеров, на обязанности которых лежало не допускать никого останавливаться и подбирать добычу, пока не будут пройдены все линии.
Удар был так стремителен, что австрийцы, забрасываемые ручными гранатами, убегали в полном беспорядке и не только дали нам возможность захватить Верещакский лес, по западной опушке которого проходит граница с Галицией, но оставили в наших руках 92 офицеров, 5600 нижних чинов пленными, 48 пулеметов, шесть бомбометов, два миномета и значительное количество вооружения и снаряжения.
Девятое число прошло спокойно, но уже десятого, с трех часов пополудни, австрийская артиллерия открыла по всему фронту корпуса ураганный огонь и вела его до самой темноты, выпустив, по подсчету наших артиллеристов, до 22 000 снарядов, однако в атаку австрийцы не переходили.
Наша пехота отсиживалась в узких щелях, специально вырытых, до четырех аршин глубины, с крутыми отлогостями. Эти щели оказались отличным закрытием против артиллерийского огня, потери корпуса за весь день не превысили 15 убитых и около 80 раненых. А главное, такие щели не производили на людей того пришибающего впечатления, которое они испытывали, сидя в лисьих норах, из каковых во время канонады добровольно никогда не выползали.
12-го австрийцы в подавляюще превосходных силах перешли в наступление, очевидно, решив взять позицию обратно. Но все их усилия остались тщетны. То же повторилось 20 и 22 октября. Ряд их последовательных атак были нами успешно отбиты.
Главный удар австрийцы вели на участок 136-го пехотного Таганрогского полка, особенно на участок 5-й роты. Но мы успели на участке роты поставить пять пулеметов – три на фронте и по одному на флангах, бравших атакующих под перекрестный огонь.
Три раза пытались австрийцы переходить в атаку, сближаясь шагов до 400–500, но, поражаемые пулеметным и ружейным огнем, поворачивали назад. Встреченные с тыла огнем своих пулеметов, поворачивали и вновь пробовали наступать. Наконец, по третьему разу, не будучи в силах более выдерживать, на мгновение приостановились, затем бросились во все стороны врассыпную. Все бывшие в резерве части перешли в контратаку и отбросили австрийцев в их окопы.
5-й ротой Таганрогского полка командовал прапорщик Шафоростов. Мое донесение об этих боях и о геройском поведении этой роты и ее командира было доставлено командующему армией в Волочиск на вокзал в то самое время, как к станции подходил поезд Его Величества. Прочитав донесение, государь тут же наградил прапорщика Шафоростова орденом Св. Георгия IV степени и повелел пожалованный орден отправить с мотоциклистом в штаб корпуса для немедленного вручения по принадлежности.
Судьбе было угодно, чтобы в то самое время, как в штаб корпуса прибыл мотоциклист, привезший Высочайше пожалованный орден, в штаб взошел и прапорщик Шафоростов. Я тотчас же вручил ему от имени государя императора пожалованный орден. Впечатление было так сильно, что прапорщик Шафоростов не выдержал, упал на стоявшее у стола кресло и долго рыдал, не будучи в силах прийти в себя. С ним сделался нервный припадок, во время которого он все твердил имя своего старшего брата поручика Шафоростова, также командовавшего 5-й ротой и незадолго перед тем убитого в одном из боев при отходе с Карпат.
Так как за время этих сражений 7-й корпус оставался на месте, оставался на месте и правый фланг корпуса, примыкавший к нему. Не только получилась ломанная линия фронта, но позиция корпуса простреливалась продольно со стороны Почаева и австрийцев, стоявших на левом берегу реки. Необходимо было спрямить фронт, перейдя на левый берег Иквы, овладеть д. Лосятино и прилежавшими позициями австрийцев.
На первом же совещании с командовавшим армией генералом Щербачевым я предложил исполнить это выпрямление, причем просил предоставить в мое распоряжение только на время боев еще одну дивизию. Генерал Щербачев сознавал важность и необходимость моего предложения, но решил сперва выполнить намечавшийся им удар в районе 22-го корпуса,[328] стоявшего левее 6-го.
Намеченный удар не удался и стоил нам больших потерь. Спрямления же фронта моего корпуса пришлось добиваться собственными силами.
После октябрьских боев на фронте корпуса наступил период затишья. Как и раньше, это затишье было использовано для усовершенствования наших позиций, усиления их и придания им таких очертаний, чтобы в каждую минуту можно было с них перейти в наступление.
Явилась возможность выводить по очереди по одному полку в резерв для отдыха, исправления одежды и обуви.
Одновременно шло усиленное обучение и дисциплинирование приходивших к нам укомплектований. С этой целью к обучению и воспитанию были привлечены лучшие кадровые офицеры 34-й дивизии, была выработана инструкция, приспособленная к условиям войны. В этой инструкции видное место отводилось стрельбе, употреблению ручных гранат, умению сооружать укрепления и искусственные препятствия и, главное, разрушать их и штурмовать окопы. На отведенных участках все сооружалось в действительности и затем атаковывалось. При этом достигались такие результаты, что двинутый против проволочных заграждений батальон в три-пять минут руками вырывал из земли проволочные заграждения и проползал под ними. Такие упражнения не только втягивали людей в труды, но и вызывали в них молодечество, соревнование, и надо было видеть, с каким азартом батальоны ходили на приступ. Я постоянно обходил войска, посещал окопы, а в царские дни и в дни полковых праздников производил смотры, требуя ту же выправку, то же щегольство, что и в мирное время, понимая щегольство в смысле умения одеться и пригнать снаряжение.
На корпус было возложено формирование отдельной полевой бригады из приданных нам ополченских дружин. С этой целью дружины были разбиты на отдельные роты, каждая такая рота прикомандирована к батальону полка и несла в нем службу наравне с прочими ротами батальона. По истечении месяца ополченские роты были сведены в батальоны, каждый такой батальон прикомандирован пятым батальоном в полки дивизии. По истечении еще месяца, обученные таким путем восемь батальонов были сведены в два полка и составили Отдельную Саратовскую бригаду.[329] Начальником Саратовской бригады был назначен доблестный генерал-майор Лихачев.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
