и ты.
— Финал. Вселенная чертовски нам задолжала.
Она смеется, и я присоединяюсь к ней.
— Еще как.
Прижавшись поцелуем к ее губам, чувствую соленый привкус ее слез. Я вдыхаю ее аромат. А потом ухмыляюсь.
— Может, плохие вещи все же случаются по какой-то причине, — нерешительно говорю я, вспоминая наш разговор многолетней давности, произнесенный шепотом в темноте моей спальне сквозь слезы гнева.
Саванна отстраняется и поджимает губы. Недолго смотрит на меня, затем выгибает бровь.
— Нет, — говорим мы одновременно.
Она снова смеется и закатывает глаза.
— Это всего лишь случайные кучи дерьма на дороге случайных людей. Тебе просто нужно пробираться через них и надеяться, в конечном итоге, добраться до поляны с цветами или чего-то еще.
Я ухмыляюсь.
— Аналогия могла бы помочь, — шучу я, и она фыркает.
— Заткнись. — Она встает, хватает меня за руку, стаскивая с кресла. — Пойдем. Завтра Кэмерон улетает домой, поэтому мы встречаемся со всеми за обедом.
Я следую за ней к двери, держа за руку, пока мы не спускаемся по лестнице, затем обнимаю ее за плечи. Мы входим в пристроенный гараж, но когда минуем ее «Порше», я замедляю шаг.
Она ухмыляется мне, выскальзывая из-под моей руки, затем идет к стене, где висит ее мотоциклетный шлем.
— Абсолютно нет, — медленно говорю я.
Она молча снимает два шлема и возвращается ко мне. Протягивает один мне, и я, как идиот, беру его.
— Я не буду этого делать. Я не водил мотоцикл со времен университета, и даже тогда получалось ужасно.
Она криво ухмыляется.
— Кто сказал, что я позволю тебе сесть за руль?
Медленно надев шлем, Сав идет к «Харлею», затем перебрасывает ногу через зверя. Поднимает щиток шлема и бросает на меня тот самый знакомый взгляд, обещающий скорые неприятности.
Выглядит она чертовски сексуально, и я уже почти сдался, но с места пока не двигаюсь. Жду.
— Брось, Леви, — напевает она, — не будь такой пиписькой.
Я ухмыляюсь и качаю головой, а потом, как всегда, сдаюсь.
Надеваю шлем и иду к ней, уже решив, что мне придется отточить свои навыки вождения мотоцикла. Это единственный раз, когда я поеду позади нее. После этого она всегда будет только за моей спиной.
Потому что я никогда не мог устоять перед Саванной Шоу.
Немного безрассудной. Немного дикой.
Полностью моей.
ЭПИЛОГ
САВАННА
Год спустя
— Я не могу найти свои наушники!
Я наблюдаю со своего места на кухонной стойке, как Бринн сбрасывает с дивана подушки. Перевожу взгляд на Мэйбл и пожимаю плечами.
— Встань! Встань! — кричит Бринн Торрену, и тот со смехом поднимается с кресла как раз вовремя, чтобы Бринн смела подушки и с него. — Где эти гаденыши?
Входная дверь открывается, и появляется Джона, а за ним Леви. Бринн оборачивается, проходит мимо отца и тычет пальцем в Джону.
— Ты! Ты последним брал мои наушники. Куда ты их дел?
Джона переводит взгляд с Бринн на Леви и на меня. Я пожимаю плечами. Он вновь смотрит на Бринн.
— У меня нет твоих наушников, Босс.
— Проклятье, — рычит она и поворачивается к Леви. — Я не могу уйти без наушников.
Леви выгибает бровь.
— Может, просто купим тебе новые?
— Нет, папа! Их мне подарила Кэмерон. Они особенные. Нельзя просто купить новые. Мне нужны эти наушники.
Она драматично стонет и топает из комнаты.
— Ого, — говорит Мэйбл. — Уверены, что она не подросток? Потому что ведет она себя определенно как подросток.
— Боже, помоги нам, когда она на самом деле станет подростком, — бормочу я, спрыгивая со стойки. Я пересекаю комнату и встаю перед Леви, и он обнимает меня за талию. — Готов?
Он целует меня и кивает.
— Готов.
Я хихикаю. Ничего не могу с собой поделать. Я так взволнована. Это первый тур, в котором мы устроили перерыв между выступлениями. Время расслабиться, осмотреть достопримечательности и повеселиться вне сцены. И это первый тур, в котором я действительно буду трезвой и последовательной во всем.
Я в ужасе, но также и чертовски взволнована.
Оглядываю всех участников моей группы. Мою семью.
Мы с Мэйбл близки как никогда. Она проводит со мной, Бринн и Шэрон больше времени, чем у себя дома. Торрен все еще мрачный засранец, но мы, наконец, добираемся до цели, где нам не нужен буфер в виде других людей, чтобы общаться. Эти разговоры неестественные и короткие, и всегда только о музыке, но это только начало. А Джона… ну, Джона беспокоит. Ничего не изменилось, и некоторые дни хуже других. Но ему это нужно. Музыка. Поклонники. Ему нужна эта группа, эта семья. Надеюсь, новый тур окажет на него целебное воздействие.
На всех нас.
Когда мой взгляд останавливается на Мэйбл, ее улыбка говорит мне, что наши мысли совпадают.
«Люблю тебя», — говорит она мне одними губами.
«Люблю тебя», — отвечаю ей также.
Дверь снова открывается, и входит Рыжий с моей собакой, путающейся у него под ногами, и светло-зелеными шумоподавляющими наушниками в руке.
— Нашел, — говорит он, показывая их всем. — На заднем сиденье машины.
— Я говорила ей проверить там, — заявляет моя мама, спускаясь по лестнице, а Бринн следует за ней.
— Я проверяла, — ворчит Бринн.
Когда ее ноги касаются пола, она подбегает к Рыжему и останавливается перед ним, вытянув вперед руку.
— Спасибо, спасибо, спасибо, Рыжий!
Он вкладывает наушники ей в руку, затем поворачивается к нам.
— Если все готовы, можем отправиться в путь. Все загружено. Ждет только нас.
Один за другим все следуют за Рыжим за дверь, но я хватаю Леви за руку, и он останавливается. Когда в доме остаемся только мы, я закрываю дверь и запираю замок, затем смотрю в его красивые карие глаза.
Иногда, вспоминая обо всем том дерьме, через которое нам пришлось пройти, чтобы, наконец, оказаться здесь, мне хочется плакать. Мое сердце снова разрывается, вспоминая те темные времена между «никогда» и «навечно». Но в такие моменты, как сейчас, я просто безмерно благодарна за все, что произошло с тех пор.
Если и есть причина, по которой случаются плохие вещи — а я до сих пор не уверена в ее существовании, — но если она и есть, то она для того, чтобы гораздо сильнее ценить хорошие моменты. Больная, извращенная уловка вселенной. Настоящая кровать всегда кажется более удобной после нескольких недель на койке туристического автобуса. Душ — это рай после потного, грязного фестивального шоу в летнюю жару.
«Навечно» кажется утопией после стольких лет «никогда».
Никогда не жить. Никогда не дышать. Никогда не знать, проснусь ли я, чтобы увидеть
