и уедет на стажировку в Гёттинген. Историк Август Шлёцер, его германский наставник, живший в России и собиравший материалы по её истории, сообщит русскому студенту страсть к отысканию исторических документов. В министерстве юстиции, куда Тургенев поступит в 1806 году, он займётся историей русского права, ибо реформам Сперанского требуется историческое обоснование. Ещё во времена университетского пансиона Александр Иванович сойдётся с молодыми литераторами из “Дружеского литературного общества”: Жуковским, Мерзляковым, Воейковым. Его любовь к литературе будет выражать себя через попечение пишущей братии. В характере Тургенева она сойдётся с “внутренним историком”. Он увидит свою миссию в заботе о друзьях-литераторах. “Александр Тургенев был
типичная, самородная личность, – напишет о нём Вяземский спустя многие годы, – хотя и не было в нём цельности ни в характере, ни в уме. Он был натуры эклектической, сборной или выборной. В нём встречались и немецкий педантизм, и французское любезное легкомыслие: всё это на чисто русском грунте, с его блестящими свойствами и качествами и, может быть, частью и недостатками его”. “Он был умственный космополит, – продолжает Вяземский, – ни в каком участке человеческих познаний не был он, что называется, дома, но ни в каком участке не был он и совершенно лишним”. “Он был dilettante по службе, науке и литературе”, – добавит он. Однако благодаря дилетантизму Александра Ивановича – и свободе от литературных амбиций – ему удавалось тоньше и глубже чувствовать друзей-литераторов. Он служил им, как мог: постоянным заступничеством перед сильными мира сего, в кабинеты которых был по происхождению и связям вхож. “В ходатайстве за других был он ревностен, упорен, неотвязчив, – вспоминает Вяземский. – Он смело, горячо заступался за все нужды и оскорбления, ратовал противу неправд, произволов, беззаконностей начальства”.
Заступничество и хлопоты отнимали у Александра Ивановича много времени. Набегавшись по городу, он мог вздремнуть прямо во время серьёзного чтения. Зная характер и образ жизни Тургенева, друзья не обижались. Член “Арзамаса”, на заседаниях Александр Иванович любил хорошенько, но неразборчиво закусить, о чём вспоминала дочка Дмитрия Блудова, несмотря на малый возраст запомнившая странного человека, преспокойно отправлявшего в рот “фрукты с майонезом”. Было в его комичном обжорстве что-то от Крылова. Даже арзамасское прозвище (Эолова Арфа) получил он с намёком на постоянное урчание в животе, которым (и храпом) Александр Иванович часто сопровождал застолье.
Несмотря на благодушный характер, Тургенев весьма эмоционально реагирует на участие Блудова в следствии по делу декабристов – в 1826 году тот в качестве секретаря записывает и обрабатывает протоколы для “Донесения Следственной комиссии”. Спустя годы оба встретятся в салоне Карамзиной, и Блудов как ни в чём не бывало протянет Александру Ивановичу руку. “Я никогда не пожму руку, подписавшую смертный приговор моему брату”, – с пафосом ответит Тургенев. Действительно, на основе протоколов брата Николая заочно осудили на казнь, и он был вынужден скрываться за границей под угрозой выдачи российскому правосудию. Но секретарскую работу Блудова вряд ли можно связать напрямую с вынесением приговора. Видимо, резким ответом Блудову он выражал принципиальное отношение к людям, которые не побрезговавали участвовать в подобном деле.
Чтобы материально поддержать брата, Александр Иванович продаст родовое имение в Симбирске и сам будет жить на два дома между Россией и Францией. Он будет предаваться юношеской страсти – отыскиванию в европейских архивах (Ватикана, например) документальных свидетельств древней истории России. Как следует выучивший уроки Шлецера, Тургенев убеждён, что без документа любая история лишь свод небылиц и сказок, сочинённых по заказу той или иной политической силы.
В 1811 году хлопотами Тургенева юный Пушкин попадёт в первый набор Лицея, а в 1837-м Александр Иванович будет единственным, кого вдова попросит сопровождать гроб с телом убитого в Святогорский монастырь. Знаток истории, Александр Иванович мог оценить жутковатые петли, которые та рисует в судьбе человека.
Мне почти грустно и очень радостно было получить твоё письмо, мой добрый Тургешек. Ты прав: судьба издаёт нашу жизнь на каких-то летучих листах, какими-то отрывками. Дай Бог, чтобы со временем можно было свести концы с концами.
(П.А. Вяземский – А.И. Тургеневу. Май 1818[57])
Одесса: воспоминание о будущем
Весной-летом 1818 года Александр I снова в дороге. Его ждут на юге с инспекцией военных поселений – в Бессарабской и Новороссийской губерниях, а также во 2-й армии генерала Беннигсена, о неудовлетворительном состоянии которой в столицу давно поступают тревожные донесения.
Далее через Одессу – в Крым.
Царское путешествие начнётся в февральской Москве, потом император отправится в Варшаву на открытие польского Сейма, оттуда в Пулау к Чарторыйским, далее уже знакомый нам Каменец-Подольский, потом Кишинёв – губернская столица под предводительством генерала Бахметева – далее Тирасполь, так некстати выгоревший буквально накануне высочайшего визита.
Царской милостью погорельцы получат долгосрочный беспроцентный кредит в 350 тысяч и единовременную субсидию (9100) – “для раздачи жителям тираспольским в виде подаяния по назначению бывшего в сем городе Комитета”.
1 мая император прибывает “немецкими колониями” в Одессу.
Заселить черноморские степи иностранцами было мечтой Екатерины. Однако полноценная колония появится на берегу Чёрного моря только в новом веке, когда разорённые войной и налогами немцы станут массово переселяться в Новороссию. В честь высочайшего визита в колонии сооружены триумфальные арки; разряженные девицы распевают приветственные песни; дорога усыпана цветами; кавалькада останавливается. Как называется сей милый городок? Кайзергейм, ваше императорское величество. “Императорский дом”? Нет, название Александру не по вкусу. Может быть, Люстдорф – “Весёлое селение”? Ведь вы так славно поёте?
С чем Одесса и остаётся в будущей истории.
Теперь это район города Черноморка.
Батюшков прибывает в Одессу спустя два месяца. Он едет через Кременчуг, Полтаву и Николаев. В одной коляске с ним путешествует Сергей Муравьёв-Апостол, боевой 22-летний майор, член тайных обществ (о чём Батюшкову ни сейчас, ни тем более потом не будет известно) – и собака Зорка.
Сергей Иванович едет в Одессу к родителям, а Батюшков и Зорка – к морю.
В 1818 году Одесса ещё не тот блистательный город, каким она станет лет через пять-десять. Ещё нет Ботанического сада – Карл Десмет заложит его спустя два года, и в “насильственной тени” его “младых ветвей” отдохнёт не Батюшков, а Пушкин. А Батюшков будет гулять в Дерибасовском городском “под сению” акаций, которыми впоследствии засадят и весь город. Только через десять лет откроют памятник Ришелье на Приморском бульваре, а знаменитую лестницу – через двадцать. Ещё нет Приморского бульвара, и над голым обрывом к морю видны заросшие травой руины турецкой крепости Ени-Дунья. Не скоро появится и музей “для хранения накопившихся
