нем яростное негодование.
Однажды он спросил, резко и жестко:
— Ты бросишь все это, если я тебя попрошу?
— Что — все? — спросила она с удивлением.
— Все это! — широким жестом он охватил всю студию. И сразу же подумал: «Глупец! Зачем ты просишь ее об этом?» И снова, перебивая себя: «Пусть скажет только одно слово: «Конечно!» Пусть только скажет: «Конечно, брошу!» Неважно, думает она так или нет. Пусть только скажет. Я должен обрести покой».
Генриетта долго молчала. Взгляд ее стал задумчивым и отвлеченным. Затем, хмурясь, она медленно сказала:
— Думаю, что да. Если бы это было необходимо.
— Необходимо? Что ты имеешь в виду?
— Я и сама точно не знаю. Необходимо… Ну, например, как может быть необходима ампутация.
— Короче говоря, только оперативное вмешательство!
— Ты сердишься. А что бы ты хотел услышать?
— Ты сама прекрасно знаешь. Одного слова было бы достаточно. «Да!» Почему ты не можешь произнести его? Ты ведь нередко говоришь людям приятное, не заботясь о том, правда это или нет. А мне? Господи, ну почему ты не можешь сделать это для меня?
— Я не знаю, — все так же раздумчиво ответила Генриетта. — В самом деле, Джон, я не знаю. Просто не могу… и все! Не могу.
Несколько минут Джон взволнованно ходил по комнате.
— Ты сведешь меня с ума, Генриетта! Боюсь, я никогда не имел на тебя никакого влияния.
— А зачем это тебе нужно?
— Не знаю… но нужно. — Он бросился в кресло. — Я хочу быть на первом месте в твоей жизни.
— Это так и есть, Джон.
— Нет! Умри я сию минуту, первое, что ты сделаешь, — схватишь глину и со слезами, льющимися по щекам, начнешь лепить какую-нибудь чертовщину вроде скорбящей женщины, символ горя или еще что-нибудь подобное…
— Н-не знаю. Пожалуй… Да, пожалуй, ты прав. Хотя это ужасно!
Она сидела неподвижно, испуганно глядя на него.
Пудинг подгорел. При виде пудинга брови Джона поползли вверх, и Герда поспешила с извинениями:
— Прости, дорогой. Сама не знаю, почему так получилось. Это моя вина. Дай мне верхушку, а сам съешь остальное.
Пудинг подгорел потому, что он, Джон Кристоу, просидел в своем кабинете лишних четверть часа, размышляя о Генриетте и мамаше Крэбтри, предаваясь охватившему его нелепому чувству ностальгии по Сан-Мигелю. Виноват был он сам. Что за идиотизм — тут же брать его вину на себя и класть себе подгоревшую верхушку… Это хоть кого доведет до бешенства! Почему она вечно делает из себя мученицу? Почему Тэренс смотрит на него с таким пристальным любопытством? Почему, о господи, почему Зина вечно шмыгает носом? Почему все они выводят его из себя, черт побери?!
Гнев Джона обрушился на Зину:
— Ты что, не можешь высморкаться?
— Думаю, дорогой, она немного простудилась, — сказала Герда.
— Ничего подобного! Тебе вечно мерещится, что у них простуда! С ней все в порядке.
Герда вздохнула. Она не могла понять, как это врач, постоянно лечащий других людей, может быть так безразличен к здоровью собственной семьи. Джон постоянно высмеивал малейший намек на болезнь.
— Я чихнула восемь раз перед ленчем, — значительно сказала Зина.
— Это от жары, — ответил Джон.
— У нас совсем не жарко, — заметил Тэренс. — Термометр в холле показывает пятьдесят пять градусов[1067].
Джон встал.
— Все закончили? Хорошо! Тогда поехали. Ты готова, Герда?
— Одну минуту, Джон. Я только уложу кое-что из вещей.
— Разве ты не могла сделать этого раньше? Чем ты занималась все утро?!
Кипя от злости, Джон вышел из столовой. Герда поспешила в спальню. В спешке она, конечно, провозится еще дольше. Ну почему бы ей не приготовить все заранее? Его собственный чемодан был уложен и стоял в холле. Ну почему?..
Сжимая в руке колоду довольно потрепанных карт, к нему подошла Зина.
— Папа, можно я тебе погадаю? Я умею! Я уже гадала маме, и Тэрри, и Льюис, и Джэйн, и кухарке.
— Хорошо. Погадай.
«Интересно, — думал он, — сколько времени она еще проканителится». Ему хотелось скорее покинуть этот ужасный дом, эту улицу, этот город, полный страдающих, чихающих, больных людей. Скорее в лес. Влажные осенние листья… изящная отчужденность леди Энкейтлл, производящей впечатление бестелесного существа.
Зина важно раскладывала карты.
— Посередине — это ты, папа! Червонный король. Всегда гадают на червонного короля. Теперь я разложу остальные карты лицом вниз. Две налево и две направо от тебя, одну — над головой, она имеет над тобой власть, другую — в ногах, ты имеешь власть над ней… А эта карта сверху. Теперь, — Зина глубоко вздохнула, — мы начинаем переворачивать. Направо от тебя, очень близко — бубновая дама.
«Генриетта», — подумал Джон. Его забавляла серьезность дочери.
— Рядом трефовый валет. Это какой-то совсем молодой человек. Слева от тебя — восьмерка пик. Это твой тайный враг. Папа, у тебя есть тайный враг?
— Я такого не знаю.
— За ним — королева пик. Эта леди намного старше.
«Леди Энкейтлл», — снова подумал Джон.
— Теперь… что у тебя в головах, ну то, что имеет над тобой власть. Червонная королева!
«Вероника, — подумал Джон машинально. — Вероника? Глупости! Она теперь не имеет для меня никакого значения!»
— Это у тебя в ногах, и ты имеешь над ней власть… Трефовая дама.
В комнату поспешно вошла Герда.
— Джон, я готова!
— О мама, подожди! Я гадаю папе. Последняя карта, папа, самая важная, та, что у тебя на сердце. О-о! Туз пик! Это… это значит… смерть!
— Наверное, твоя мама наедет на кого-нибудь по дороге из Лондона, — пошутил Джон. — Пошли, Герда! До свиданья, постарайтесь вести себя хорошо!
Глава 6
В субботу Мидж Хардкасл спустилась вниз часам к одиннадцати. Она позавтракала в постели, почитала, немного подремала и наконец поднялась с кровати.
Как чудесно немного побездельничать! Отдохнуть совсем неплохо! Мадам Элфридж, что и говорить, порядочно действует на нервы…
Открыв парадную дверь, Мидж окунулась в теплый, мягкий свет осеннего солнца. Сэр Генри, сидя на скамье, читал «Таймс». Он взглянул на нее и улыбнулся. Мидж ему всегда нравилась.
— Хелло, дорогая!
— Я очень поздно?
— Во всяком случае, ленч вы не проспали, — сказал, улыбаясь, сэр Генри.
Мидж села рядом и вздохнула: «Здесь так хорошо!»
— Вид у вас немного усталый.
— О, не беспокойтесь. Это такое счастье — скрыться здесь от толстух, которые пытаются влезть в платья на несколько размеров меньше, чем нужно…
— Вероятно, ужасное зрелище! — Сэр Генри взглянул на часы. — Эдвард приезжает в пятнадцать минут первого.
— В самом деле? — Мидж помолчала. — Я уже давно его не видела.
— Он все такой же, — сказал сэр Генри. — Почти
