старый, облезлый, ревматический медведь из леса-Мурома, — прорычал я и тут же осведомился натуральным голосом: — А ты думала, кто?
— Я думала это мой братик Саша, — так же озадаченно выдохнула Маргарита.
Я представил себе ее толстую физиономию, и в груди у меня потеплело. Я собирался углубить недоразумение еще какой-нибудь звериной информацией, но в дверь робко поскреблись, и я опустил трубку.
— Да! — крикнул я, подскочил и, хлопнув ладонью по выключателю, зажег свет. — Войдите!
Но за дверью все так же мышинно скреблись. Я поднялся и распахнул дверь.
— Да, пожалуйста!
Человек прянул от меня, как испуганный конь. В его невинно-голубых глазах смешались страх и истая преданность неважно кому.
— Вот… Здрасьте… — он протягивал мне трепещущую повестку.
— Хорошо, войдите, — сказал я, — садитесь.
— Товарищ следователь… товарищ… — забормотал он, продолжая стоять в дверях. — Это такой кошмар, такое несчастье…
— Да вы проходите и успокойтесь, прошу вас. Садитесь.
Мужчина сел. Его гладко выбритые пухлые щечки, мягко провисающий двойной подбородок, точеный дамский носик — все было объято ужасом, все волновалось и подергивалось. Рука терзала закругленный воротничок розовой рубашки.
— Вы понимаете, я все расскажу, все… Потому что это недоразумение… У нас такая добропорядочная семья! Поверьте, моя жена далека от… спекуляции, фу, даже слово это по отношению к ней не выговаривается!
— Это потому, что вы волнуетесь…
Люся опять жгла мусор у деревянного забора. За это ей влетало время от времени, но плевать Люся хотела на начальство, ибо главное ее начальство — судьба — давно уже согнула Люсю в старое колесо. Она стояла, опершись на метлу, в мужнином пиджаке, в растоптанных белых туфлях, курила сигаретку и, задумчиво закладывая за уши пряди седой комсомольской стрижки, смотрела в огонь. А костер горел пышный, высокий, искорки над ним плясали, подталкиваемые жарким дыханием костра, и в воздухе, лениво цепляясь за голые ветви платана, плыли черные лоскутья пепла.
— Какие-то пудры, помады… черт знает что… мохер какой-то… Просто у них в музыкальной школе профсоюз делал женщинам подарки, к восьмому марта, и…
Я спрятал пакет с лимонами в ящик стола, достал чистый бланк для допроса и сказал этой невинно-розовой рубашке:
— Так. Фамилия, имя, отчество…
* * *
После того как в прошлом году дед перенес второй инфаркт, жизнь моя обратилась в кошмар. Чуть ли не каждый день я находил в своей комнате новый настырно-робкий сюрприз. На столе, прижатая будильником, лежала аккуратная четвертушка тетрадного листка, на которой дедовской твердой рукой было написано: «Наташа — 76–59–30», или «Зоя — 56–78–12», а то еще так: «Лена — 44–75–69, мама — Ирина Львовна».
Я брал бумажку двумя пальцами и выходил в столовую. Дед ходил по дому в трусах, устало передвигая волосатые ноги с квадратными гладиаторскими икрами, ноги отставного полковника, ноги, сформированные на плацу.
— Дед, — миролюбиво говорил я, потрясая бумажкой, — опять? Что это еще за Инесса?
У деда багровела лысина, и он напряженно-спокойно отвечал:
— Это внучка моего сослуживца. Хорошая девочка, из хорошей семьи. Почему б тебе не позвонить?
— Дед, опомнись! Ну, позвоню. И что я скажу?
— Не прикидывайся, — строго отвечал дед. — Я не вечный, баба — тоже. Мне надо знать, что вы с Маргаритой устроены, тогда я умру спокойно. А ты, вероятно, забываешь, что на тебе Маргарита!
О том, что на мне Маргарита, я помнил всегда. Я оборачивался и находил ее тихий бирюзовый взгляд. Я ей подмигивал, и она энергично моргала мне обоими глазами, одним у нее пока не получалось.
Дед давно вышел в отставку, но все преподавал в военном училище, потому что он меня еще «не поднял». Всю жизнь они с бабой кого-нибудь «поднимали» — то маму, то, после ее смерти, нас с Иркой. Теперь вот они поднимали Маргариту, хотя, конечно, подразумевалось, что процесс поднимания Маргариты не будет ими завершен в силу естественных возрастных причин, и что эта миссия будет переложена на мои плечи, к тому времени — так предполагалось — уже достаточно «поднятые». Имелась в виду приличная, хорошо оплачиваемая работа и «хорошая семья», в которую нас с Маргаритой необходимо пристроить путем моей удачной женитьбы. Чтобы иметь возможность умереть спокойно.
Баба тоже занималась этой проблемой, даже более деятельно, чем дед. Однажды я застал дома незнакомую девушку, баба ее поила чаем, и та старательно пила этот чай. И ждала меня. И я пришел. Смотрю — девушка сидит, ничего, полненькая, симпатичная, глаза большие. Ну что я ей? Что она мне?
…Вчера на привычном месте, привычно прижатая будильником, меня ждала новая кандидатура. Не подходя к столу, я разделся, натянул домашнее — тренировочные брюки, еще со школьных уроков физкультуры, и старый свитер с латками на локтях. И только потом, вздохнув, заглянул в бумажку. Там было написано: «Иван Сергеевич — 38–87–90».
Впервые я почувствовал интерес к бумажной кандидатуре. Я выглянул в столовую и спросил:
— Дед, что — хорошая девочка этот Иван Сергеевич?
Дед сложил газету и снял очки.
— Вот что, сынка, — сказал он, — я уже звонил и обо всем договорился. Им нужен юрист. Завтра к десяти явишься к нему, к этому Ивану Сергеевичу. Будешь работать по-человечески.
— Я не безработный, — тихо сказал я.
— Хватит. Я вижу, в кого ты превратился. Не спишь, не ешь, похудел как черт, вчера ночью кричал…
— Мне снилось, что ты меня замуж выдаешь.
— Дуся! — крикнул дед, побагровев.
И тогда из кухни выкатилась тяжелая артиллерия.
— Санечка, — умоляюще проговорила баба, — это прекрасная спокойная должность — юрист в тресте «Метростроя». Оклад сто сорок плюс тридцать процентов премиальных каждый месяц.
— Нет, — сказал я.
— В Москву будешь ездить, даже за границу, ты же знаешь, мы в Венгрии метро строим. Бесплатный проезд по железной дороге.
— Нет! — сказал я.
Дед отшвырнул газету, вскочил и заходил по комнате, яростно сжимая и разжимая крепкие волосатые кулаки.
— Ты знаешь, Дуся, как у них называется машина, которая возит пострадавших? — спросил он на ходу и выкрикнул победно: — Труповоз!..
Баба ахнула, но деду этого показалось мало.
— Он, именно он должен разгребать помои общества! Кончится тем, что какой-нибудь бандит надерет ему уши. Нашел призвание! Целыми днями только и слышишь об ограблениях и убийствах.
— Коля, здесь ребенок! — напомнила баба.
— Подумаешь, вчера он этому ребенку объяснял, что такое судебно-медицинская экспертиза! — и дед грозно остановился передо мной, и жестом пророка ткнул пальцем в угол, где в кресле с ногами сидела Маргарита и мерцала своими кошачьими глазами.
— Деду-усь, — певуче протянула она, — а знаешь, как интересно.
Но дед, не снимая указующего перста с Маргариты в
