С раннего детства женщину готовили к будущему браку. Она помогала по дому, училась ткать, шить одежду и готовить. И она занималась исключительно китайской разновидностью женского труда — шелководством. Согласно преданию, идея изготовления шелковой ткани впервые пришла в голову главной наложнице легендарного Желтого императора, когда она наблюдала за тем, как шелкопряд прядет свою нить. В любом случае не вызывает никаких сомнений то, что эта индустрия была очень древней, зародившейся до династии Шан, и в период Чжоу постепенно приобретала все большее значение в изготовлении одежды для высших классов общества, а также в бартере и выплате дани. В то время, когда золото уже давно распространило свой блеск по всему западному миру, шелк в Китае стал объектом алчности и источником вдохновения. Жители Запада впервые увидели этот материал лишь в самом конце I тысячелетия до н. э., а затем еще много веков не знали, как его производить, поскольку это был один из самых важных технологических секретов в истории, ревностно оберегаемый китайцами, которые казнили всякого, кто пытался тайно вывезти гусениц шелкопряда из страны. Но для нашей молодой женщины шелководство было самым обычным делом. Китаянка знала, что для того, чтобы размотать длинную непрерывную нить с кокона, сплетенного гусеницей, куколку необходимо вовремя убить, поскольку иначе она появится в виде бабочки и разорвет кокон; знала, что гусеницу нужно держать на неизменной диете из тутовых листьев; и еще множество других вещей, которые она, несомненно, считала значительно менее важными, чем обучение чтению и письму, также относившееся к числу ее домашних занятий.
Она могла надеяться на замужество примерно в семнадцатилетнем возрасте. О браке договаривались ее родители и родители жениха, последним обычно бывал юноша лет Двадцати, носивший другую фамилию — если мы говорим о представителях высших слоев общества, поскольку только те имели фамилии. Однако в жизни девушки бывали такие случаи, как посещения храмов или выезды на природу весной, когда влюбчивое сердце могло привести к мукам и радостям тайных свиданий.
Ворот одежды блестит бирюзовый на нем.Сердце мое скорбит бесконечно о милом моем.Хоть никогда не хожу я его повидать —Сам почему не зайдет он проведать наш дом?Вечно резвится он, вечно беспечный такой,Вечно торчит он на башне стены городской.День лишь его не увижу, а сердце моеСловно три месяца ждет, истомится тоской!
Данные строки, как и все остальные стихи, процитированные в этой главе, позаимствованы из «Шицзин», или «Книги песен и гимнов», одного из величайших завещаний древности мировой литературе. Она содержит около трехсот стихотворных произведений, лирических и литургических (для пения или чтения во время церемоний), неизвестных авторов, большая их часть принадлежит фольклору. Эти стихи были собраны в рассматриваемый нами период, около 600 года до н. э., и вошли в состав классических произведений, которые на протяжении последующих тысячелетий играли важнейшую роль в китайском обществе, и к ним мы еще вернемся. В одной из многочисленных любовных песен «Шицзин» рассказывается о настойчивости некого Чжуна, представляющей собой резкий контраст со сдержанностью вышеупомянутого молодого человека в одежде с бирюзовым воротом:
Чжуна просила я слово мне датьБольше не лазить в наш сад на бедуИ не ломать нам сандалы в саду.Как я посмею его полюбить?Страшно мне: речи в народе пойдут.Чжуна могла б я любить и теперь,Только недоброй в народе молвыДевушке нужно бояться, поверь!
Насколько сильно ей следовало бояться, становится ясным из суждения, имеющего для нас знакомое звучание:
Будь осторожна, девушка, и ты:Не принимай ты ласки от дружка!Коль завелась утеха у дружка,О ней он все же может рассказать…А девушке про милого дружкаНа свете никому нельзя сказать!
Это фрагмент длинного произведения, где женщина рассказывает о том, как она, вопреки воле своей семьи и окружающих, тайно бежала с возлюбленным. Последующие годы заставили ее горько пожалеть о содеянном:
Состарились с тобою мы, а тыМне в старости наполнил сердце злом!Так Ци сжимают берега кругом,Так сушей сжат в низине водоем.Я помню: волосы сплела узлом,Беседовали мы, смеясь вдвоем…Быть верным клятву дал ты ясным днем!Ты обманул… Могла ли знать о том?И в мыслях не держала я, поверь!Что делать мне? Всему конец теперь.
Но что насчет девушек, ради которых ни один Чжун не лазил через стену сада и которых никто не пытался подговорить на тайный побег?
Слива уже опадает в саду,Стали плоды ее реже теперь.Ах, для того, кто так ищет меня,Мига счастливей не будет, поверь.Сливы уже опадают в саду,Их не осталось и трети одной.Ах, для того, кто так ищет меня,Время настало для встречи со мной.Сливы опали в саду у меня,Бережно их я в корзинку кладу.Тот, кто так ищет и любит меня,Пусть мне об этом скажет в саду.
Традиция предписывала, чтобы отцу девушки в храме предков поднесли гуся, посланного отцом жениха в знак предложения о замужестве. Если отец девушки соглашался, гадателю поручали узнать мнение духов, и если то было благоприятным, их также просили выбрать время. В назначенный день жених подъезжал к дому невесты в своем экипаже. Она поджидала его вместе с «дуэньей» либо, возможно, младшей сестрой или другими родственницами, которым была уготована роль вторых жен — царь мог иметь из одной благородной семьи до девяти таких спутниц. После обмена церемониальными приветствиями женщины забирались в повозку невесты, а место возничего занимал жених. После того как колеса повозки совершали три оборота, он возвращался в собственный экипаж и, следуя за невестой, отправлялся в поездку до своего дома. Здесь проходил праздничный пир, по окончании которого пара удалялась в покои для новобрачных. На этом дело не заканчивалось, поскольку на следующий день невеста должна была приготовить для родителей жениха церемониальную трапезу, а затем, в свою очередь, отведать еду, предложенную ими. Даже если первоначальное знакомство проходило гладко, невесту все равно ждал трехмесячный испытательный срок, в течение которого ее могли отправить домой как непригодную для замужества. Если все было хорошо, ее принимали как настоящую жену, представляли предкам мужа, и впоследствии она принимала участие во всех семейных жертвоприношениях и ритуалах. Семья мужа теперь становилась в такой же степени и ее семьей, как если бы она в ней родилась, и родители мужа ожидали от нее такого же полного повиновения, как и от собственных детей.
Однако женщина обладала и собственными правами, особенно если она была главной женой, в чьих руках порою даже находилась жизнь и смерть ее собственных слуг. Конечно же, она должна была вести себя скромно, когда в дом приходили гости, и даже оставаться за ширмой, если ее муж был князем, принимающим важных людей: но гости часто приносили ей подарки в знак своего уважения. И ее положение было вполне надежным до тех пор, пока она повиновалась родителям мужа, блюла верность, рожала детей, а также не воровала или не болтала слишком много. («Коль с длинным языком жена, все беды к нам влечет она», — сказано в «Шицзин».) Нарушая эти правила, женщина рисковала разводом — муж просто отправлял ее собирать вещи. Но муж не мог выгнать свою жену, если у той не было родительского дома, куда она могла бы направиться, или если она доказала свою почтительность к его родителям тем, что носила по кому-то из них трехлетний траур, либо если при вступлении в брак они были бедными, а затем разбогатели. Она же, со своей стороны, была привязана к мужу до конца жизни, и на вдов, повторно вышедших замуж, смотрели косо.
Ее главная цель состояла в том, чтобы родить младенца мужского пола, который со временем будет совершать жертвоприношения предкам. Тем не менее станет ли один из ее сыновей наследником, зависело главным образом от того, насколько сильное влияние женщина имеет на своего мужа: он мог доверять ей полностью, постоянно спрашивать у нее совета, даже поручать ей управление целым княжеством на время своего отсутствия в военном походе, но в то же время она всегда рисковала получить удар в самое сердце:
С новой женою пируете вы,Видно, нечистою счел меня ты?..Славу мою опорочил, и вот —Я, как товар, не распроданный в срок…Или забыл ты, что было давно?Что лишь со мною обрел ты покой?
Если же с женщиной на самом деле плохо обращались, единственное, что она могла сделать, — это обратиться за помощью к собственной семье. Так, например, в одной старой истории рассказывается о молодом человеке, который, как он признался своему другу, женился только для того, чтобы занять более высокое положение в обществе. Он так плохо обращался со своей женой, что, когда она пожаловалась брату, тот связал мужа и подвесил к ветке дерева высоко над землей. Когда друг незадачливого молодожена проходил мимо, то в ответ на его мольбы о помощи с усмешкой сказал: «Не понимаю, чем ты так недоволен. Ты ведь сам говорил, что хочешь занять более высокое положение, и вот теперь ты на высоте».
