Заслышав шаги, Масуд, показывавший что-то огрызком карандаша на карте сидевшему рядом с ним молодому моджахеду с аккуратной черной бородкой, поднял голову, изобразил подобие улыбки и, не вставая из-за стола, обменялся приветствиями с Манзуром. Заметив, что Манзур глянул на молодого афганца, Масуд сказал:
— Это мой личный телохранитель Исламуддин. Он русский. Ушел от своих и уже несколько лет вместе с нами хорошо бьет советских. Познакомьтесь.
Манзур, кадровый военный и порядочный человек, глубоко презирал перебежчиков и не доверял им. Несмотря на неоднократные предложения и возможности, он никогда не использовал их в своих тайных операциях, полагая, что человек, изменивший один раз, способен на это вновь и вновь. Сделав вид, что не расслышал предложения познакомиться с Исламуддином, Манзур буркнул что-то себе под нос и сказал:
— Рад неожиданной встрече с вами. Давно ли вы в этих краях?
— Я, в общем-то, сюда не собирался. Был просто неподалеку по своим делам, а когда узнал, что вы находитесь здесь с инспекцией, то решил заехать на пару минут поговорить кое о чем, — лениво и, как показалось Манзуру, неохотно проговорил Масуд.
— О чем же? Что привело к нам уважаемого господина Масуда? — спросил насторожившийся Манзур, понявший по тону Масуда, что ничего хорошего от этого разговора ожидать не приходится.
— Не что, а кто. Хекматияр, — отрезал Масуд. — Буду краток — если вы этого вашего любимчика не уймете, то так и знайте — я уведу своих людей отсюда. О чем я? Мой караван с оружием, который шел в Бадахшан, кто вчера перехватил? Он! Кто ему позволил со своими шайками ко мне на север лезть? Вы! Что ему там надо? Мы в прошлом году Талукан с боем взяли, а этот его командир — как его там? — Сайед Джамаль, сын греха, тут как тут. В город с другой стороны без единого выстрела вошел и начал голосить о доблестной победе Хекматияра. Это как называется?
Гневную тираду Масуда прервал писк заработавшей портативной радиостанции, лежавшей на столе. Исламуддин взял ее, щелкнул тумблером и стал напряженно вслушиваться в неразборчивый голос, что-то сбивчиво и нервно объяснявший сквозь шум и треск эфира.
— Что там? Откуда? Из Талукана? — спросил Масуд. — Дай-ка мне! Это я, Масуд, говори сначала, но спокойней. Что у вас случилось?
Выслушав сообщение, Масуд побагровел, вскочил на ноги, отбросив с грохотом стул и закричал в рацию:
— Поймать их всех, взять немедленно! Я сейчас же еду в Талукан, сам с ними разберусь!
Масуд в сердцах шваркнул дорогой аппарат об стол и круто повернулся к Манзуру.
— Все слышали? Я вам о чем говорил? Этот шакал, гадина эта Джамаль сегодня ночью засаду на моих людей устроил, там, в Тахаре. Тридцать шесть человек положили! Поймаю — повешу, а вам приглашение на казнь пришлю! А про моих бойцов здесь под Джелалабадом можете забыть. Они сейчас же вместе со мной в Талукан поедут, Джамаля ловить. Пусть вам Хекматияр Джелалабад берет!
* * *
— Ну что, Андрюш, договорились? Ты мне поможешь овощи купить, а потом оставишь меня на рынке, ладно? Мы с девочками немного по лавкам и тряпкам пройдемся, — деловито сказала Вера, довольная тем, что в сумочке лежат сэкономленные от небогатого семейного бюджета деньги, которые можно было потратить на обновки.
— Валяйте, — ответил Андрей Васильевич, — только часа два, не больше. Жарко уж очень, испечетесь вы с девушками, да и мне за вами в обед ехать не больно охота.
Андрей Васильевич свернул на широкую прямую улицу, над которой в воздухе, как легкий туман, нависали тысячи мелких сиреневых цветков джакаранда. Пока Андрей Васильевич вертел головой по сторонам в поисках удобного места для парковки, начался привычный ритуал, который повторялся каждый раз по приезде на пятничный рынок. Со всех сторон к машине, шлепая сандалиями по асфальту, стали сбегаться кули-носильщики с плоскими плетеными корзинами, наперебой предлагая мадам свои услуги. Последним, запыхавшись, подбежал седой сгорбленный старик.
— Возьми этого деда, — показал Андрей Васильевич на старика, оттертого в сторонку бодрыми молодыми конкурентами.
— Да он еле тащится, Андрей!
— Ничего, должны же мы проявить христианские чувства к старому мусульманину. Эти орлы без работы не останутся. Вон их пожива — автобус с китайцами едет. На, отец, держи! — Андрей Васильевич отдал старику свои сумки. — Пойдем.
Как всегда, рынок произвел на Андрея Васильевича бодряще-ошеломляющее впечатление. Первым делом его и жену обдали две волны запаха, слева, со стороны куриного загона — тяжелая и противная, справа — от рыбных рядов — более острая и пикантная. Зажав одной рукой нос, другой рукой Андрей Васильевич вынул из кармана заранее приготовленную бумажку в пять рупий и незаметно от жены, не одобрявшей подачек, сунул ее сидевшему тут же, у рыбного ряда, своему знакомому нищему, одноногому афганцу, подорвавшемуся на мине у себя дома в провинции Логар.
Широкий майдан, на котором раскинулся рынок, был до отказа забит множеством людей, с трудом протискивавшихся между разноцветными грудами овощей и фруктов, разложенных на лотках или прямо на земле. Невзирая на толчею, по рынку, отчаянно сигналя, пробирались маленькие грузовички со свежим товаром. Народ, пыхтя и потея, нес с рынка сумки с овощами, тащил тяжеленные зеленые арбузы, связки живых кур, которые, свисая вниз головами, обреченно и тупо таращились в пробегавшую под ними землю.
К Андрею Васильевичу подскочил шустрый афганский юнец с холщовым мешком в одной руке и с весами в другой.
— Сэр, миндаль! Бери, сэр!
— Почем?
— Двести рупий кило.
— Сколько? Ты что, с ума сошел?
— Нет! — мотнул головой парень и гордо ткнул себя пальцем в грудь. — Я афганский моджахед!
— Ах, моджахед? — ехидно переспросил Андрей Васильевич. — Тогда тем более иди отсюда. Ступай, ступай!
Парень не отставал. Вновь преградив дорогу двинувшемуся было Андрею Васильевичу, он опять сообщил ему о своем моджахедском звании.
— Слушай, приятель! — разозлился Андрей Васильевич. — Иди на фиг! Я у тебя и за двадцать, не то что за двести, не куплю.
— О, Аллах! — тихо просипел дед-носильщик, придавленный стоявшей у него на голове корзиной с покупками и стиснутый с обеих сторон азартными покупателями.
— Вот именно, Аллах. Дай-ка сюда, папаша, а то еще загнешься! — сказал Андрей Васильевич и, несмотря на слабые протесты пакистанца, забрал у него две самые тяжелые сумки и потащил их и машине мимо сидевших рядком на земле афганцев, которые бодро продавали западным туристам советские военные сувениры — ремни, фляги, офицерские часы, компасы и прочее. Очень хорошо шли штык-ножи и воинские знаки различия. Какой-то обалдевший от жары или просто глупый американец ожесточенно торговался из-за мастерской поделки афганских умельцев, которую Андрей Васильевич прозвал «шлемом Александра Македонского», — советской солдатской каски с приклеенными по бокам позолоченными коровьими рогами и пристроенным сверху оловянным орлом с распростертыми крыльями. По наблюдениям Андрея Васильевича, поток этих и других «древностей», склепанных в ближайшей лавке за углом, не иссякал никогда, заполняя каждую пятницу тротуары вдоль рынка, как не уменьшалось и число дураков-иностранцев, желавших их приобрести.
Особый азарт вызывали плоские неровные кружочки с выбитыми на них неведомыми письменами и непонятными фигурками, которые торговцы выдавали за серебряные монеты эпохи Сасанидов и Кушанской империи. Посмотрев на покупателей, мусоливших с видом знатоков грязные, позеленевшие монетки в своих пальцах, Андрей Васильевич снисходительно ухмыльнулся. Не так давно один знакомый фальшивомонетчик в обмен на бутылку водки и торжественное обещание Андрея Васильевича не разглашать производственной тайны показал, как создаются эти раритеты нумизматики. Делались они так: мастер-афганец пристроил на специальной наковальне кусочек расплавленного белого металла, шлепнул по нему штампом, закрепленным на тяжелой свинцовой рукояти, перевернул кружочек и припечатал его другим штампом.
— Вот, сэр, и все, — гордо сказал мастер. — Когда он остынет, я положу его вместе с другими монетами в землю на некоторое время для придания древнего вида, а затем продам американцам.
Разгрузившись, Андрей Васильевич достал пачку сигарет и предложил одну старику.
— Покури, передохнем немного. Как дела-то?
— Плохо, сэр, — печально ответил пакистанец. — Совсем я старый стал, тяжело мне. Может быть, тебе сторож или уборщик на твоей вилле нужен? Возьми меня к себе, я буду хорошо работать!
— Откуда у меня вилла! Видел бы ты, в каком я курятнике живу. Ладно, вот тебе еще десять рупий за ударную работу, и всего доброго.
Андрей Васильевич сел в машину. «Куда же мне деваться? — подумал он. — Дома дети еще спят, а здесь торчать два часа тоже нет ни малейшего желания. В посольство, что ли, отправиться? Как раз на какое-нибудь поручение от посла нарвусь. Нет уж! Заеду-ка я к Рахмату, вот что».
