Ефрейтор (Адольф Гитлер), мелкий человечек с уязвленным самомнением непризнанного художника, изначально планировал утопить весь мир в излиянии своей ненависти, так что стремление немецкого народа к достижению величия было для него не целью, а лишь инструментом к обретению власти. На восточной границе Рейха еще не прозвучало ни единого выстрела, Советский Союз еще считался невоюющим союзником Германии, исправно поставляющим немецкой промышленности хлеб и сырье, а в подписанных Гитлером программных документах НСДАП русских уже называли недочеловеками, по отношению к которым позволялись любые преступления, лишь бы не снижать тем самым боеспособность войск. Немецким солдатам объявили, что после победы над Советским Союзом они получат от Рейха большие поместья с послушными рабами, после чего они славили фюрера, не понимая, что тот ведет их навстречу всеобщему уничтожению.
Слава Господу Нашему Иисусу Христу, что в сорок первом году меня в России просто не было. В то время я вполне успешно гонял англичан по пескам Сахары, и продолжил бы эту деятельность и дальше, если бы русский медведь, разбуженный нашим бесцеремонным вторжением, не сожрал у фюрера слишком много так необходимых для войны генералов. Русские, по вышеизложенным причинам, восприняли наше вторжение с яростью – так, словно это было нашествие орды голодных людоедов. Не знаю, само так получилось или слишком большое количество жертв из их народа взывало к отмщению – но небеса снизошли к их молитвам и, на мгновенье приоткрывшись, выпустили в наш мир «старших братьев». Впрочем, фрау Нина сразу сказала, что не они предопределили исход этой злосчастной войны. Со «старшими братьями» или без них – но, по ее итогам, Третий Рейх должен был закончиться окончательно и бесповоротно на руинах разбитого вдрызг Берлина. Поражение в этой войне было предрешено с самого начала, ибо ефрейтор замахнулся на огромную мощь, истинных пределов которой он не понимал.
«Старшие братья» лишь ускорили процесс разгрома, в обязательном порядке сокращая потери своей страны и пытаясь в меру возможностей уменьшить и потери других игроков. Именно поэтому они были так мягки в отношении Румынии и Болгарии, почти без боя взяли Швецию и закончили войну с Финляндией одним решительным ударом. Но это случилось уже после того, как я попал в плен, и узнал я об этом от новых обитателей нашего лагеря, среди которых были два финских генерала и один швед. Бессильная ненависть ефрейтора по отношению к русским, скорее всего, и побудила его просить помощи у Сатаны. Сношение с Врагом Рода Человеческого – тягчайшее преступление, и Святой Престол, не имеющий собственных армий, был вынужден оглядеться по сторонам в поисках государя, готового обнажить свой меч в защиту Христовой Веры. Получилось так, что взгляд Папы не нашел никого, кроме русских, которые к тому моменту весело, с шутками и прибаутками, пинками выпроваживали нашу армию со своей земли (не стоит обманываться их видом лопоухих деревенских простофиль: выпроваживать они умеют гораздо лучше, чем встречать). А потом случилась Минская резня, после чего мы приготовились к худшему. Нам казалось, что сейчас в наш лагерь ворвутся разъяренные русские и отомстят нам за все то зло, что мы причинили их народу. Но тогда обошлось, никто к нам не ворвался и не убил. Такой исход можно списать только на загадочную русскую душу, проявляющую свою благородную ярость только на поле боя. У нас в Европе все совсем не так.
Но вот что не дает мне покоя… Конечно, есть неоспоримая истина в словах: «враг моего врага – мой друг», но ведь прежде его Святейшество Пий Двенадцатый выказывал такое резкое неприятие большевиков, что теперь и этот конкордат и эта энциклика кажутся мне чем-то до предела невероятным… А большевики? Прежде они казались такими непримиримыми противниками религии – вообще любой! Как случилось, что две этих непримиримых между собой силы сошлись для того, чтобы заключить самый тесный союз? Одного только наличия общего врага, пусть даже это Враг Рода Человеческого, как и одной только Воли старших Братьев, для этого явно недостаточно…
– Как могло получиться, что вы и Папа стали близкий союзник – такой близкий, что еще ближе уже не можно? – спросил я у фрау Нины на кое-как выученном мной русском языке. Этот прием, как я надеялся, позволил мне скрыть удивление, граничащее с крайней растерянностью.
Она глянула на меня сурово и внимательно и произнесла, сурово чеканя немецкие слова:
– А потому что и для католиков, и для большевиков нет ни эллина, ни иудея – а посему мы одинаково не приемлем идеи расового или национально превосходства. А обо всем остальном можно договориться, что мы и сделали. Большевикам давно пора было, не теряя стержня борьбы за всеобщее счастье, немного сдвинуться вправо, отойдя от богоборческой троцкистско-левацкой риторики о диктатуре пролетариата и беднейшего крестьянства. Этот путь ведет в пещеры. Имеет смысл говорить о диктатуре трудящихся, в число которых входят врач, агроном, инженер, офицер и учитель. Церковь – как римско-католическая, так и наша отечественная православная, за века своей власти над миром поросла толстой коркой фарисейства, скопидомства и лицемерия, что породило не только реформацию и атеизм просвещенных кругов, но и восприятие этого института как чего-то ненужного, без чего можно обойтись. Поэтому Римско-католической церкви, напротив, требовалось полеветь, вспомнить об идеалах первых христиан, и о том, что суббота для человека, а не человек для субботы. Ей требовалось понять, что она для малых сих пастырь, а не алчный волк; и как только все стало на место, то выяснилось, что коммунистам и католическому духовенству по большому счету больше нечего делить…
– Хорошо, – кивнул я, – думаю, что вы, Старшие Братья, способны даже корову уговорить полетать по небу… но какое отношение все это имеет ко мне? Да, я добрый католик, но при этом простой мирянин, а не епископ и не кардинал.
– Вы, Эрвин, нужны своей родине Германии, – сказала фрау Нина, – и сейчас эта нужда в вас даже больше, что в тот момент, когда вы водили за собой в наступление танковые армады.
– А будет ли она, эта Германия? – с горечью спросил я. – Ведь вы, русские, уже почти разгромили наш Рейх и поставили его на колени… Пройдет совсем немного времени – и от немецких городов не останется и камня на камне, а от немецкого народа – ни мужчины, ни женщины, ни ребенка.
– И кто вам сказал такую ерунду, Эрвин? – с усмешкой спросила фрау Нина, – на территории России живет более двухсот народов, и мы можем гордиться, что на протяжении нескольких сотен лет существования нашего государства ни один из них не исчез с лица планеты. Существованию немецкой нации и Германии – как земли, населенной немцами – с нашей стороны ничего не угрожает. Опасность исходит со стороны вашего старого приятеля Гитлера, в предчувствии поражения уже готового утянуть за собой в могилу весь немецкий народ.
Сказав это, фрау Нина раскрыла свой портфель и стала доставать из него фотографии, раскладывая их передо мной на столе подобно пасьянсу.
– Смотрите, Эрвин, смотрите, внимательно… – сказала она, со значением взглянув на меня. – Это Австрия, где три дня назад наши войска начали наступление. Со славянами и прочими причисленными к недочеловекам народностями там плохо, поэтому эсесовские мясники начали резать во славу своего темного бога немецких женщин и детей – таких же добрых католиков, как вы, ваша жена, ваш сын и ваша дочь. Вы, может, и забыли об ее существовании, но в нашем ведомстве помнят все, да и Всевышний тоже не склонен спускать такие «шалости». Но, впрочем, сейчас это неважно. Вы смотрите, смотрите…
Все ниже наклоняясь над столом, я всматривался в эти фотографии – и от ужаса у меня на голове дыбом вставали редеющие волосы, а в горле нарастал ком, который мешал мне дышать. До этого слова «жертвоприношение», «сатанизм» и прочие были всего лишь словами. Никаких изображений прежде нам не показывали, а услышанное не производит такого впечатления, как увиденное…
