– Мы уточним этот вопрос, – сказал Сталин, – так как от вас давно не было известий, их обоих давно могли мобилизовать: жену – во фраубатальон, а сына – в фольксштурм… В таком случае их следует искать где-нибудь в окрестностях так называемого Западного вала, где Гитлер, не имея больше достаточного количества кадровых солдат, собирается останавливать наше наступление грудами человеческого мяса. Но наши военные не ведутся на такую уловку и стараются поменьше убить и побольше взять в плен. – Тут он чуть усмехнулся. – Да и не плен это, господин Роммель, а просто спасение, потому что мы не собираемся удерживать добровольно сложивших оружие солдат фольксштурма и фраубатальонов сверх необходимого …
– Насколько нам известно, в этом деле царит такой бардак, – сказала фрау Нина, – что после мобилизации разыскать их можно будет только на сборных пунктах временно интернированных или пока они сами не дадут о себе знать. При мобилизации во вспомогательные части[8] документация по учету личного состава просто не ведется. В том, что это действительно так, вы сможете убедиться, едва прибудете в Австрию, где мы уже приступили к нормализации жизни вашего народа на освобожденных от Зла территориях…
Что ж, все сказанное меня весьма обнадеживало. Я пожал плечами и сказал:
– Ладно, я согласен. Только прошу без особой необходимости не афишировать мое имя. По крайней мере, до тех пор, пока не выяснится, что стало с моими родными. Ведь, кроме долга перед семьей, у меня есть долг перед своей страной.
– К сожалению, об этом не все помнят, – сказал большевистский вождь, пожимая мне руку. – Выезжайте скорее на фронт, ибо в Вене бои идут уже в окрестностях Северного вокзала, где вместе со своими эсесовцами окопался этот мерзавец Рендулич, а наши передовые части вышли к Линцу и Моравско-Будевице. Как видите, работы для вашей будущей гражданской администрации хоть отбавляй.
– Господин Сталин, – неожиданно для самого себя сказал я, – позвольте один вопрос?
– Позволяю, – сказал большевистский вождь, – мне просто интересно, о чем вы можете меня спросить.
– Скажите, сумею ли я когда-нибудь снова надеть военный мундир? – сказал я.
Большевистский вождь нахмурился.
– Вы не нужны нам в качестве военного, – довольно резко ответил он, – а тот мундир, что вы носили до недавнего времени, был осквернен прикосновением к нацизму-сатанизму. И тут двух мнений быть не может; вместе с теми людьми, которых вы будете обязаны спасти из мрака отчаяния, вы должны будете каяться и молить о прощении за все содеянное. И вообще, я надеюсь, что навыки, которые вы обрели в армии, вам больше никогда не пригодятся. У нас достаточно своих талантливых генералов, способных решить любые мыслимые и немыслимые задачи, а вам предстоит трудиться там, где вы больше всего нужны вашему обманутому и израненному народу. Мы не англичане с французами, и поэтому не будем подвергать немецкий народ мелочному унижению, но в любом случае вам всем предстоит тяжелый путь искупления и осознания содеянного. Спасение души – это я вам говорю как специалист – требует немалых затрат сил, ума и нервов, как ваших, так и тех, кого вы соберетесь спасать. Кроме того, у немцев просто не осталось солдат, которых вы могли бы повести за собою в бой; они все умерли или умрут в ближайшее время. Вы меня поняли, господин Роммель? А если поняли, то идите, и я надеюсь, что услышу о вас только хорошее и никогда не пожалею о сегодняшнем разговоре. А вы, товарищ Антонова, проводите господина Роммеля до машины и, пожалуйста, вернитесь. У меня к вам есть еще один разговор.
Сказав эти слова, господин Сталин посмотрел на меня таким взглядом, что я сразу понял – в нашей беседе поставлена точка. Для меня тоже все было ясно – и я выходил из кабинета большевистского вождя уже совершенно другим человеком. Теперь мое место было там, где страдает и мучается мой несчастный народ, которого фюрер и его камарилья, ослепив сладкими посулами о расе господ, привели на край пропасти, за гранью которой – только гибель и забвение.
Полчаса спустя, там же.
Присутствуют:
Верховный Главнокомандующий – Иосиф Виссарионович Сталин;
Начальник генерального штаба – генерал-полковник Александр Михайлович Василевский;
Генеральный комиссар госбезопасности Лаврентий Павлович Берия;
Специальный консультант Верховного Главнокомандующего – комиссар госбезопасности третьего ранга Нина Викторовна Антонова
.
Не успела комиссар ГБ Антонова выполнить указание товарища Сталина и, сопроводив Роммеля до машины, вернуться обратно в кабинет Вождя, как там уже сидели Василевский и Берия.
– Ну вот, все в сборе, – сказал Сталин. – Приступим, товарищи. Три дня назад товарищ Василевский тут высказался о необходимости проведения в кратчайшие сроки Южногерманской наступательной операции. Но, как мы понимаем, с кратчайшими сроками не очень-то получается. Не так ли, товарищ начальник генерального штаба?
– Нет, товарищ Сталин, не так, – ответил генерал Василевский. – Несмотря на то, что нам до сих пор не удалось разблокировать обороняемый эсесовцами район в центре Вены с проходящими через него основными железнодорожными магистралями, мы сумели восстановить возможность движения по нескольким обходным путям. В том числе юго-западнее Вены кавалеристами армии Жадова занята крупная узловая станция Сан-Пельтен, поэтому к мехкорпусам, вставшим на границе Австрии и Баварии снабжение для пополнения припасов поступит вовремя.
– Ну, раз так, то хорошо, – сказал Верховный, сменив гнев на милость. – Нехорошо то, что товарищ Конев до сих пор возится с центром Вены, когда его стрелковым дивизиям пора давно двигаться дальше.
– Операция по ликвидации венского котла поручена 9-й гвардейской армии генерал-лейтенанта Глаголева, – сказал генерал Василевский, – сформированной во время оперативной паузы из гвардейских стрелковых корпусов и штурмовых частей как раз под эту задачу. Мы заранее знали, что чистого захвата города, как было с Будапештом в Вене, у нас не получится, а посему операция спланирована таким образом, чтобы, отжимая противника к центру города, нести наименьшие потери. Положение осложняется тем, что основу обороняющихся составляют эсесовские части, а фольксштурм и фраубатальоны используются только в качестве живого щита и материла для жертвоприношений, которые не прекращаются ни на минуту. Наши штурмовые части форсировали Дунайский канал в районе Хейдерштрассе, и теперь с юга, через парк Пратер, продвигаются к эпицентру обороны – Северному вокзалу. Увеличения нажима и использование неприспособленных к такому виду боя стрелковых частей не принесет нам ничего, кроме дополнительных потерь. Как следует из донесений командиров наших штурмовых частей, эсесовцы в плен не сдаются и отступают, оставляя за собой только трупы и выжженную землю, а заложники, которых они нагнали на этот пятачок, в любом случае обречены на гибель…
– Ладно, – махнул рукой Сталин, – если все обстоит так, как вы говорите, то пусть его. В конце концов, выполнению основной задачи это не мешает; фронт сейчас стоит не под Курском, а в районе Вены, и, самое главное, потери у нас в разы меньше прежних, а у врага, соответственно, больше.
– В нашем прошлом полностью окруженный гарнизон Бреслау сражался против советской армии целых два месяца и капитулировал только после того, как стало известно, что Берлин пал под натиском советских войск, а Гитлер покончил жизнь самоубийством. Вот тогда и в самом деле сдались все, даже эсесовцы, потому что единый монолит, о который разбивались наши атаки, рассыпался в песок при известии о смерти их вождя.
– Так вы считаете, что у нас нет прямой необходимости форсировать штурм Вены? – спросил Верховный.
– Да, именно так, товарищ Сталин, – пожала плечами Антонова, – блокировать их на этом пятачке – и пустить сидят. Никуда они оттуда не денутся, ведь никакой помощи немецкое командование оказать им уже не сможет. Основные резервы Гитлера сидят на попе ровно в Силезии и ждут удара с востока со стороны корпусов Бережного и Катукова.
