Хьюго побледнел.
– Подонки! Я боялся именно этого. Так они думают… Ну конечно, а как же иначе? Что ты ему ответила?
– Разумеется, я сказала, что с того дня никогда больше ее не видела. Но теперь этого, видимо, недостаточно? Ради Бога, скажи, что произошло, когда взорвалась «Лорелея»? Что было потом? Неужели тебе не хочется знать? Папа… перестань же вертеть в руках эту чертову игрушку, выслушай меня!
Он вдруг выпрямился, круто повернулся к ней и стал очень похож на прежнего Хьюго, который много Лет назад одержал победу в схватке с Виктором Никлсоном: куда-то подевалась его нерешительность и сдержанность. Глаза были полны любви и боли.
– Нет, Гарриет, это ты послушай. Есть вещи, которых лучше не касаться и о которых лучше не знать.
– Но тот взрыв, возможно, был не случаен, – настаивала она на своем. – Ты об этом подумал? Это, может быть, объясняет, почему Грегу удалось уцелеть, когда от «Лорелеи» осталась куча обломков. А если то, что ты рассказывал о его финансовом положении, правда, то у него были веские основания инсценировать собственную гибель, чтобы избежать банкротства. Но это не дает ответа на мой вопрос. Что произошло с мамой?
– Твоя мать погибла.
– Ты твердишь одно и то же, словно хочешь уверить в этом себя самого.
– Может быть, и так, – сказал он устало. – Может быть, лучше это, чем думать, что она просто решила исчезнуть, чтобы мы считали ее умершей.
– Но, папа…
– Как бы ты чувствовала себя, если бы оказалось, что дело обстояло именно так? Что она решилась бросить тебя, четырехлетнюю кроху, решилась никогда в жизни не увидеть тебя снова? Ты это хочешь услышать?
– Нет, конечно, нет!
– Я надеялся, что о некоторых вещах ты никогда не узнаешь, Гарриет, – сказал он. – Но теперь уже ни к чему скрывать их. Теперь ты взрослая, правда может выйти наружу независимо от того, скажу я тебе об этом или нет. У твоей матери была любовная связь с Грегом Мартином. Он вскружил ей голову. Думаю, что она последовала за ним в Италию, уже решив бросить нас и уйти к нему навсегда. Вот почему то, что случилось на яхте, в сущности ничего для меня не меняло. Погибла она или нет – не имело значения. Для меня она умерла тогда, когда за ней хлопнула дверь нашего дома.
Гарриет подошла к окну. Башни Манхаттана, казалось, вонзались в холодное серое небо. Далеко внизу, на противоположной стороне улицы виднелась высокая статуя Портного, пропорции которой были странно искажены при взгляде с такой высоты. Вокруг статуи, на постаменте, сидели, невзирая на холод, похожие сверху на муравьев фигурки бродяг и бездельников. Гарриет долго смотрела вниз невидящими глазами.
Ее удивило не то, что отец рассказал ей о любовной связи матери. Хотя для посторонних Грег был просто близким другом семьи, даже ребенку было ясно, что так говорилось для отвода глаз, а она уже очень давно была не ребенком, возможно, с той самой далекой ночи, когда она, четырехлетняя, стояла, никем не замеченная, у двери, ведущей в спальню… Слова отца потрясли ее. «Для меня она умерла», – сказал он, и она поняла, что так оно и есть. Она привыкла к его манере вести себя, как страус, к его способности зарывать голову в песок и отгораживаться от всего, что ему не нравилось или было неприятно. Но как же так… Гарриет тряхнула головой, не в состоянии поверить, что отец так хладнокровно отказывался узнать правду.
– Хочется чего-нибудь выпить, – попросила она.
– Кофе? Я сейчас позвоню Нэнси.
– Нет, только не кофе. А спиртное у тебя есть? – Усмехнувшись, она замолчала. – Не смотри на меня так, папа. Возможно, для тебя сейчас только полдень, а для меня уже вечер… и конец очень долгого дня.
– Виски? Бурбон? – спросил он, отпирая элегантный, отделанный черным лаком бар.
– Если можно, виски. Шотландское, если у тебя такое водится… или ты размахиваешь зеленым ирландским флагом, чтобы ублажить какого-нибудь подающего надежды ирландского политика?
– У меня есть и то, и другое. – Он налил немного в стакан и протянул ей. – Не скрою, мне неприятно видеть, как ты пьешь, Гарриет. Да, да, ты взрослая, но взрослыми были и те другие, которые скатились вниз по отнюдь не усыпанной розами дорожке в клинику Бетти Форд.[1]
– Папа! – Она подняла вверх руки, пытаясь заставить его замолчать.
– Знаю, знаю, что я ворчун. Но я знавал многих, которые не удержались на наклонной плоскости, – среди них были светские дамы, звезды, вдовы вашингтонских политиков.
– Дурачье!
– Ты слишком уверена в себе. Алкоголь завладевает человеком, Гарриет.
– Хорошо, хорошо, папа, ты высказался. Я уже жалею, что попросила выпить. Но я ведь сказала, что мой организм еще не приспособился к разнице во времени. Обещаю тебе, что до ужина не возьму в рот ни капли спиртного. Впрочем… – Она замолчала, допивая остатки виски, и поставила стаканчик на стол Хьюго, – впрочем, я не предполагаю пробыть здесь так долго, чтобы успеть приспособиться.
Он не смог скрыть огорчения.
– Возвращаешься в Лондон?
– Нет. Собираюсь в Австралию.
– В Австралию?! Она кивнула.
– Да. Поеду туда, чтобы попытаться разыскать Грега Мартина. Извини, папа, но я не могу оставаться равнодушной. Не могу сидеть сложа руки и делать вид, что ничего не случилось. Для меня это очень важно… и, как мне кажется, для тебя тоже. Ведь речь идет о маме, а не о какой-то незнакомке, которую удостоили двух строчек в криминальной хронике. Слишком много неясного и запутанного в истории ее исчезновения или гибели, на многие вопросы до сих пор нет ответа. Если жив Грег Мартин, то он, возможно, является единственным человеком в мире, который мог бы что-то прояснить.
– Но, Гарриет, похоже, он снова бесследно исчез. Его не может разыскать полиция, а ты уверена, что тебе это удастся? Как только его разыщут, то арестуют, и тебе не разрешат с ним увидеться.
Губы девушки сжались в такую знакомую отцу упрямую линию.
– Возможно, ты прав. Но я должна попытаться. Может быть, ты просто не хочешь узнать правду – по крайней мере, мне так кажется. Но я хочу ее узнать.
Хочу выяснить, что же случилось. И я, черт возьми, сумею до всего докопаться. Он покачал головой.
– К чему это может привести, Гарриет? Ты подумала об этом? Если мама жива, и ты найдешь ее, неужели ты думаешь, что это будет та, прежняя мама? Конечно же, нет. Поверь, я действительно убежден, что ее нет в живых. Я уже давно смирился с этим.
– Если это так, то тем более важно узнать правду, – сказала она спокойно.
– Зачем? Что это даст?
– Похоже, что Грег все подстроил для того, чтобы инсценировать собственную гибель. Об этом заявила та женщина, а твой рассказ подтверждает, что это вполне вероятно. Но на борту яхты с ним была мама, это не вызывает сомнения, не так ли? Значит, если он жив, а мама погибла – неужели непонятно? – значит, он убил ее.
– Гарриет… ради Бога!
– Извини, папа, но это так. Признайся, что это не исключено. Именно поэтому я должна увидеться с Грегом Мартином, чего бы это мне ни стоило.
Взгляд Хьюго стал отрешенным. Он вдруг показался дочери стариком, и она поняла, как сдал отец со времени их последней встречи. А может быть, постарел со вчерашнего дня? Он никогда не был полным, но за последние сутки его тело стало каким-то болезненно хрупким, а круглый ворот водолазки не скрывал ставшую вдруг жилистой шею. Она обняла отца.
– Не хотелось расстраивать тебя, папа, но я должна тебе сказать… Ты должен понять, что… – Ее речь прервал сигнал зуммера. Высвободившись из рук дочери, Хьюго нажал кнопку.
– Да?
– Извините за беспокойство, господин Варна, но пришел некий господин О'Нил. Говорит, что он из страховой компании «Бритиш энд космополитн». Настаивает на встрече с вами.
– Это тот самый человек, который вчера вечером чуть ли не силой ворвался в мою квартиру, – мрачно сказала Гарриет. – Что он делает в Нью-Йорке?
– Очевидно, он приехал, чтобы встретиться со мной, – сухо ответил Хьюго и улыбнулся так напряженно, что Гарриет встревожилась: отец показался ей вдруг очень измученным и постаревшим.
– Позволь мне с ним поговорить, папа. Я от него отделаюсь.
Том О'Нил стоял в приемной, разглядывая одну из висевших на стенах фотографий: Рина, любимая манекенщица Хьюго, стояла в свободном плаще, накинутом поверх блузки мужского покроя и замшевых брюк.
– Господин О'Нил, прошу вас, постарайтесь не слишком беспокоить моего отца. Он ничего не сможет добавить к моему рассказу: мы убеждены, что моя мать погибла более двадцати лет назад.
– Возможно.
При смешанном освещении – наполовину естественном, наполовину неоновом – его глаза казались еще более синими, напоминая ледяную воду залитого солнцем залива.
– Тем не менее я вынужден настаивать на встрече с ним, мисс Варна.
– Послушайте, он не совсем здоров… – возразила Гарриет. – Почему бы вам не поехать в Австралию и не поговорить сначала с этой Винсенти, а уж потом беспокоить нас?
