Богданов (тихо). Ты что идиот, что ли?! Кому ты это говоришь! (Кричит.) Свет! Да он тут у них экскурсоводом работал!
Трауберг (по телефону, раздражен). Ах, ты за меня счастлива?! Ты знаешь, я ведь уже на работе, что мне туда-сюда ездить?! Пожалуй, я тут останусь!.. Ты хочешь приехать?! Приезжай!.. После лекции я поеду домой… Почему ты мне уже не веришь?! А куда я могу еще поехать?.. Прости, что испортил тебе вечер, ночь, жизнь!
Богданов. А перед ней-то ты как виноват? Тебя девки ансамблем уломать не смогли!
Трауберг (по телефону, примирительно). Не плачь… Ты знаешь, я сейчас тебя обрадую. Я почувствовал… мне как-то стал ближе «Черный квадрат»… Не издеваюсь я… Ладно, не плачь, не плачь… Алле! Алле!.. Выключила телефон.
Тоже выключил телефон. Молчание.
Богданов. Да, сильно мы погуляли! Думал, мы с тобой прилунимся сегодня… Но земля не отпускает.
Трауберг (смотрит вокруг). Не долго этой Луне уже осталось. Земля здесь дорогая, кругом коттеджи. Если бы не я – давно бы начали Луной торговать. Но пока я жив – не дам. Пусть здесь и убивают.
Богданов. Может, и я назначу похоронить себя здесь?
Трауберг. Ты о чем?
Богданов. Я последнее время думаю, Сашка, где меня похоронят.
Трауберг. О чем, о чем ты думаешь?
Богданов. В Сургуте земля, конечно, хорошая, – если поглубже копнуть, можно долго лежать, вроде мамонта… Но я там все-таки не родился, не вырос, оказался там не по своей воле – не хочется в Сургуте лежать. А так – похоронят на Луне. Закажу себе памятник в полный рост, в скафандре. А хочешь, давай вдвоем… или втроем! Славку Воротникова выкопаем, сюда перенесем…
Трауберг. Спасибо, я подумаю.
Богданов. Вообще, можно себя похоронить в космосе. Я с ребятами поговорю из космического агентства: пусть прикинут смету.
Трауберг. Похороны в космосе? Красивая мысль.
Богданов. А ребятам какая разница, какой груз поднимать. Выведут корабль на околоземную, толкнут гроб через люк – и летай себе, как искусственный спутник, по орбите… Сколько, ты думаешь, времени можно так, в свободном полете?
Трауберг. Практически бесконечно. Если правильно посчитать орбиту.
Богданов. А в принципе, неплохо было бы… Я у ребят узнаю, с экономической точки зрения какой вес они готовы поднять, насколько это потянет… На худой конец, можно и здесь себя похоронить в скафандре. Ребята скафандр с удовольствием продадут.
Трауберг. Брось… Надо как-то доживать. Ты же всегда был таким жизнелюбом!
Богданов. Да я жизнелюб и есть. Просто хочется хоть в чем-то быть первым. Никого ведь еще в космосе не хоронили. Красиво: гроб летает по орбите вокруг Земли!..
Молчание.
Ничего, ничего, мы еще взлетим! И про нас сложат песни! И по нашим маршрутам пройдут следопыты…
Трауберг. Спасибо тебе, что ты меня нашел, вспомнил…
Молчание.
Ты когда – сегодня в Сургут улетаешь?
Богданов. Сегодня я – в Испанию. Шеф туда летит, к семье. Шеф – он и там, и здесь. У них теперь так.
Молчание.
Ну, пожалуй, пора, надо хоть поспать немного. И тебе неплохо бы отдохнуть. Пошли…
Трауберг. Да у меня тут с утра занятия со студентами.
Богданов. Ты чего, правда, здесь останешься?.. Думаешь, она сюда придет?
Трауберг. Кто?
Богданов. Светлана. Все, давай прощаться… Как-то неохота отсюда уходить… (Поднял голову.) Красотка наша убежала с неба… Зашел я как-то от тоски в планетарий – ни одного человека в зале. Лектор мне говорит: «Ну, садитесь». Сел я. Слушал лекцию, слушал, потом заснул. Лектор включил свет и говорит: «Солнце встало, товарищ, – вставайте и вы».
Трауберг. Да, солнце опять встало…
Обнялись. Богданов уходит. Трауберг остается один на Луне. Тихо и пусто. Солнечный свет медленно и необратимо заполняет пространство, и Море Дождей на наших глазах становится всего лишь учебным стендом, всего лишь сырым от утренней росы, холодным и мертвым грунтом.
